Эпизод 28.

Эпизод 28. 1680-й год с даты основания Рима, 6-й год правления базилевса Романа Лакапина (9 июля 926 года от Рождества Христова).

— Да освятится через помазание миром сим душа твоя Святым и Животворящим Духом, да оградит тебя печатью своей Господь-Вседержитель от всякой суеты и скверны, да благословит Господь Бог все твои деяния и помыслы!

С этими словами, его высокопреподобие Фламберт, архиепископ Миланский, принял из рук бургундского священника Манассии сосуд с освященным маслом и начертал миром на лбу, висках и запястьях Гуго Арльского спасительный крест.

Стоявшие за троном Гуго монахи дружно затянули «Te Deum laudamus». Красоту и слаженность их пения высоко оценил, сидевший рядом с Гуго, Его Святейшество папа Иоанн Десятый, который при первых же нотах обернулся к поющим и одобрительно закивал головой.

Неумолимо знойным днем, девятого июля 926 года, в городе Павия, в небольшой тогда еще церкви Святого Михаила, сохранившей с тех времен лишь древние колонны с рельефами животных и людей, продолжалась королевская коронация Гуго, графа Арльского и графа Вьеннского, первого сына графа Теобальда и Берты Тосканской, внука конкубины Вальдрады, а, стало быть, пусть и непрямого, но потомка Лотаря Второго и самого Карла Великого.

Горделивая улыбка не покидала лицо Гуго Арльского, как же складно и на удивление легко у него все получилось! И какая жалость, что мать Гуго совсем немного не дожила до этого великого дня! Мечта, которой он начал грезить, едва встав на ноги и произнеся свои первые слова, сейчас, в ближайшие минуты перестанет быть для него лишь плодом фантазии. Он всегда верил в то, что такой день настанет, он всегда знал, что уготован судьбой для такой роли, и Небеса просто не могли не обратить на него свой благосклонный взор. Сорок с лишним лет пришлось ему ждать своего часа, ждать, когда в дом его постучит ангел, посланный Небом с великой вестью. И этот ангел сейчас находится по правую руку от него, воплотившись в сурового, осанистого епископа, время от времени подбадривающего Гуго своим взглядом. Как здорово, что Гуго в свое время доверился ему, доверился всем его советам и заключил с ним бессрочный союз, а тот провел его через весь хитроумный лабиринт итальянских интриг и ни разу не позволил тому оступиться. Даже сегодняшний день, в чужом для обоих городе, этот ангел обустроил так, что будущий король ни в чем не чувствовал себя ущемленным. Чего стоил только один процесс коронации, на которой сегодня присутствовали практически все благородные фамилии Италии и Прованса и практически все высшие чины католической Церкви! Ведь не сравнить же эту коронацию с наспех, по-плутовски совершенным миропомазанием Рудольфа Бургундского, которое осуществил епископ местного города, за что и сгинул в огне венгерских язычников. Три дня назад, шестого июля, итальянские сеньоры и отцы Церкви дружно признали ту коронацию незаконной и совершенной по принуждению со стороны бургундского узурпатора.

Сегодняшний же процесс никто и никогда не будет в силах поставить под сомнение, ибо по правую руку от претендента в короли восседал сам глава Вселенской церкви и преемник Апостола Петра, а саму коронацию вел третий по значимости прелат в Италии. Конечно же, Гуго делал попытку уговорить провести коронацию самому папе, но тот благоразумно и дальновидно от этого уклонился, оставив за собой право на императорскую коронацию в Риме, которая, после сегодняшнего дня, судя по всему, становилась следующей целью Гуго.

Все присутствующие в церкви, вне всякого сомнения, должны были вознести хвалу монахам ордена Святого Колумбана, которые при возведении храма использовали камень с невероятно низкой теплопроводностью. Попавшим внутрь церкви, а таковыми являлись, конечно, высшая знать и духовенство, не пришлось в итоге несколько часов провести под огнедышащим июльским солнцем, чьи лучи за время коронации лишили сознания нескольких слабых и неосторожных зевак, оставшихся на улице. Внутри же базилики было благословенно свежо и Гуго, которого на время коронации оставили в одной исподней рубахе, к концу церемонии даже заклацал зубами. Впрочем, возможно это было не столько от холода, который источали стены церкви, сколько от возбуждения.

Уже более трех месяцев минуло с тех пор, как Гуго Арльский решился на отважный маневр и пересек Лигурийское море. Его появление было столь внезапным, а действия столь решительны, что многочисленные враги не оказали ему ни малейшего сопротивления по пути из Пизы в Павию. Его сосед по Бургундии и, казалось бы, главный соперник в Италии, трусливо бросил Павию, растеряв по мере своего бегства из страны всю армию, которая теперь находилась под знаменами Гуго. Его сводный брат и второй по значимости соперник благополучно застрял в сполетских холмах и болотах, решая проблемы своей обожаемой супруги. Ну а хозяева крупнейших городов Лангобардии — епископы Милана и Пьяченцы — люто ненавидящие друг друга, а посему вечно становящиеся по разные стороны тогдашних баррикад, оказались настолько впечатлены энергией Гуго, что предпочли за благо поскорее явиться пред его очи и заверить в своем искреннем расположении. При этом миланский епископ был чуть скорее, чуть более цветист в речах и, главное, отрекомендован папой, за что именно ему, в качестве знака особого почета и внимания, было поручено возложить на голову Гуго старинную корону лангобардов.

И вот эту корону, примечательную скорее своей древностью и историей, нежели изяществом работы рук ее создавших, в настоящий момент архиепископ Фламберт торжественно нес вдоль нефа базилики, держа ее на пурпурной подушке расшитой золотом. Фламберт шел медленно, чрезвычайно медленно, ибо корона была не тяжела и подвижна, а подушка несоразмерно ей велика, упруга и чрезмерно выпукла, и осторожный епископ всерьез опасался уронить священный атрибут власти. Десятки глаз скользили по железному ободу короны, и во многих из них сквозило хищное вожделение. Сам Гуго с момента появления короны в базилике не спускал с нее зачарованных глаз.

Пение монахов прекратилось. Фламберт подошел к лестнице, поднимающейся к трансепту базилики. Отвлекшись на долю секунды на первые ступени, священник покачнулся, и случилось то, чего он так опасался — корона соскользнула с предательской подушки. Сонм присутствующих дружно ахнул, но чья-то ловкая рука подхватила падающий железный обод у самых каменных ступеней лестницы. Тут же раздались радостные клики, которые охотно подхватила толпа, стоявшая за пределами церкви и ошибочно посчитавшая, что таинство свершилось. Вместе с тем многие из присутствующих испуганно зашлись в крестных знамениях.

И Гуго, и сам папа были детьми своего суеверного времени. Не выказав никоим образом своих опасений, они почувствовали, как все их возвышенное и приподнятое настроение безнадежно испорчено. Еще бы, знамение куда как недоброе! И кто же тот молодец, который спас корону, проявив при этом чудеса ловкости незаурядного жонглера?

Внимание всех обратилось на молодого человека двадцати пяти лет от роду, высокого, с примечательно резкими чертами лица, выдававшего в нем человека страстного и жестокого. Несмотря на праздник и июльскую жару, на нем было черное блио и даже под ним черная рубаха из плотной ткани. Дорогая перевязь и многочисленные перстни на руках не оставляли сомнений в его высокородном происхождении для тех, кто его до сей поры не знал. Но папа и Гуго таковыми не являлись, а потому при виде спасителя короны их настроение только еще более ухудшилось. Уж лучше бы эта злосчастная корона упала на пол!

— Граф Беренгарий Иврейский, внук, да-да, внук императора, — шорохом падающих листьев пронеслось по толпе.

Поймав корону, молодой Беренгарий на мгновение задержал ее в своих руках, разглядывая грубую сталь ее обода и не обращая внимания на одновременно нахмурившиеся лица папы и Гуго. Ропот, пробежавший в толпе, только вызвал у него злорадную усмешку. Все так же криво улыбаясь, он вернул корону на подушку епископа и позволил Фламберту благополучно достичь цели своего опасного путешествия. Все поры лица несчастного, перепуганного прелата к тому моменту источали влагу и папа Иоанн поспешил на помощь своему соратнику, подбодрив того несколькими энергичными словами. Под возобновившееся пение монахов епископ Фламберт опустил железную корону на голову Гуго и приложил некоторое усилие, чтобы закрепить узкую корону на висках новоиспеченного монарха. Древнее железо больно впилось в кожу нового короля.

— Гуго Первому, благословенному королю Священной Италии и Лангобардии, честь и победа! — провозгласил Фламберт, и зал троекратно повторил его слова.

— Я король… Все, я король! — проговорил Гуго, сердце его билось в груди пойманной птицей, — отчего же мир живет так, как будто сейчас ничего не случилось? Отчего солнце светит по— прежнему, ведя я теперь король? Да, я король, я теперь король!

— Свершилась воля Господа, ваше высочество! — обернулся к нему папа и с едва заметной улыбкой оценил, с каким достоинством тот переживает мгновения своего триумфа.

— Да, воля Господа, да! Но я никогда не забуду того, кто стал проводником его воли! Ваши друзья отныне мои друзья, а ваши враги есть мои смертельные враги и горе им, если они попадутся у меня на пути!

— Количество и тех и других во многом зависит от наших с вами действий. В наших силах сделать так, чтобы первых было много больше, чем вторых. Беды прежних монархов заключались именно в том, что они не ценили верность друзей и не боялись сеять вокруг себя семена вражды. Последний пример — ваш сосед Рудольф, который предал герцога Бурхарда и восстановил против себя епископов Милана и Пьяченцы. И старый Беренгарий, и ваш бургундский сюзерен Людовик пострадали от того же, каждый в свое время. Кстати, как здоровье Людовика?

Коронация меж тем продолжалась, и во время разговора папы с королем, епископ Фламберт находился с ними рядом, опоясывая Гуго мечом.

— Он живет во Вьенне. Подле него сейчас находится моя жена Хильда, которую мне пришлось оставить в Бургундии и от которой в самые ближайшие дни я жду счастливых новостей.

— Да ниспошлет вам Господь наследника!

— Надеюсь, Господь услышит ваши молитвы. Прошлой весной я был недостаточно усерден в своих просьбах к Нему, и жена родила мне дочь, которой я дал ее же имя.

Гуго с этими словами протянул пергамент своему капеллану Герланду, который, при воцарившейся в базилике тишине, прочел собравшимся привилегии, дарованные Гуго Святой Церкви. Текст, впрочем, был весьма заезженный, по сути, он повторял дежурные обещания, которые еще сорок лет назад раздавал Церкви Гвидо Сполетский и которые затем неоднократно повторяли последующие монархи.

Едва капеллан перевел дух, как Гуго протянул ему еще два пергамента. Уже осипшим голосом, Герланд мужественно продолжил чтение. Первое послание Гуго было адресовано германскому королю Генриху Птицелову, слава которого множилась и достигала самых отдаленных уголков Европы. Воинские доблести германца были столь значительны, что с ним предпочитали дружить, и только такой законченный болван как Рудольф мог иметь неосторожность разозлить такого могущественного властелина. Закончив читать послание, Герланд передал пергамент Лаврентию, слуге и соратнику Фламберта, который отныне получал важную должность посла его высочества короля Италии при германском дворе.

Второй пергамент предназначался для базилевса Константина Порфирогенета и его соправителя Романа Лакапина. Прослушав послание византийским императорам, папа Иоанн обратился к королю с наставлениями.

— Ваше высочество, текст вашего письма мудр и пронизан вашими благими намерениями. Но все же я предлагаю вам исправить письмо.

— Почему?

— Надо исправить самую малость и вписать в приветственную речь не только императора Константина и его соправителя, армянина Романа, но и сыновей последнего.

— Ах, ну да, конечно. Я слышал, что этот пройдоха Роман так опутал своими интригами императора, что сделал третьим соправителем своего сына Христофора[1]. Но вы говорите «сыновей»?

— Да, именно что сыновей. Роман Лакапин недавно заставил базилевса сделать соправителями и своих младших отпрысков, Стефана[2] и Константина[3]. Надобно сказать, что я всякий раз, получая вести об императоре Романе, не перестаю удивляться пронырливости этого армянина. Хитростью и лестью заставив мать юного базилевса Константина, угольноокую Зою, дать свое согласие на женитьбу базилевса на его дочери, Роман очень скоренько упрятал мамашу своего зятя в монастырь. После этого он в один прекрасный день прилюдно, в присутствии базилевса, посетовал, что став василеопатором[4], тем не менее, не имеет при себе ни единого знака императорского убранства, достоинство которого принесло бы ему уважение людей. В качестве оного он запросил сапоги из красной кожи, которые в Константинополе может носить только император. Юный зять смилостивился над обездоленным тестем, и Роман получил разрешение носить такие сапоги. Так что вы думаете? Спустя год этот Роман, заметно укрепив свою власть, вновь пожаловался, что, нося эти самые сапоги, он похож на мима, которые красят себя красками, чтобы вызвать смех толпы, что ногами своими он, видите ли, похож на императора, а всем прочим на простолюдина. Нет уж, сказал Роман, или предоставьте мне корону, или заберите императорские сапоги, которые делают меня смешным в глазах людей. Безответный Константин, разумеется, дал ему корону[5]. Счастье этого Романа, что он живет в Константинополе, а не в Павии или в Риме. Всем здешним жителям гораздо более простым и верным решением показалось бы стащить с этого прохиндея сапоги!

Гуго расхохотался, нарушив чопорность церемонии. Присутствующие с недоумением смотрели на короля.

— А франки и германцы еще смеют упрекать Италию в том, что ей вечно необходимы два государя!

— Там где два короля и более, там нет их вовсе, — заметил папа, — И не с того ли начался распад Великой Империи, что она начала делить императорский венец между несколькими людьми? Ведь неслучайно, что ее великое время пришлось на ту пору, когда ею управлял один властелин!

— Мудрость, одну только мудрость источают ваши уста, — ответил Гуго, — но, разумеется, я исправлю письмо и включу туда, если надо, хоть всю родню этого армянина Романа. Меня только удивляет, что можно так безвольно упустить свою власть, как это сделал базилевс Константин.

— По слухам, император более тяготеет к изучению наук, нежели к управлению империей.

— Вот оно, великое заблуждение! Что даст ему умение владеть стилосом, когда к нему придут те, кто умеет владеть мечом?

— Поэтому нам не стоит недооценивать тех, кто в Константинополе лучше прочих владеет мечом и мастерством интриг.

— Вне всякого сомнения. И я организую обширное посольство в Константинополь, возглавит которое помощник кремонского префекта, нотарий по имени Лиутфрид.

И Гуго сделал знак стоявшему возле самых дверей базилики чиновнику, нестарому, но с совершенно седыми волосами, придававшие ему вид мудрый и степенный. Подле него стоял маленький мальчик, его трехлетний пасынок, совершенно не подозревавший о своей грядущей великой миссии, благодаря которой мы имеем сейчас хоть какое-то представление о тогдашних событиях[6].

После оглашения своих приветствий самым сильным монархам подлунного мира настал черед теперь слушать ответные приветствия от вассалов итальянской короны.

— Они все пред вами, ваше высочество. Вы поступили чрезвычайно мудро, не пожалев времени и собрав их всех здесь. Даже ваш брат Гвидо будет приветствовать вас, — сказал папа, и в голосе его чувствовалось неподдельное уважение.

— О, да! Я более прочих ждал именно его и, признаться, даже был немало удивлен, когда услышал, что он все-таки принял мое приглашение. Ради него я готов был затянуть коронацию хоть до зимы.

— К счастью, этого не потребовалось. Его необыкновенная супруга укатила в Рим, и мы должны благодарить его благочестивого и богобоязненного брата Ламберта, уговорившего Гвидо не вступать с вами в конфликт, а прибыть в Павию.

— Ламберт был единственным, кто мог преградить мне дорогу в Павию, и его почтение к Святому Престолу весьма кстати помогло нам. Однако меня интересует супруга моего брата Гвидо. С какими намерениями она сейчас в Риме?

— Что до ее намерений, то я всецело полагаюсь на ее мать, которая не позволит случиться плохому. Сенат, слава Вседержителю, еще пока на стороне Теодоры, а вторжение Гвидо и Мароции в Сполето не прибавило последней популярности в Риме.

— Но, говорят, Мароция имеет талант изменять настроения римлян?

— У нее много талантов.

— Как у ее матери?

Папа Иоанн внимательно оглядел Гуго. В глазах короля понтифик углядел зарницы личных страстишек и решил атаковать сам.

— Скажите, ваше высочество, а ведь вам тоже нравится Мароция?

Папа даже не подозревал, что его слова попадут столь точно в цель. Глаза Гуго враз изменились, и уже папа испытал прилив ехидства от того, как легко он обратил насмешку собеседника против него самого.

— Кто нравится? С чего вы взяли? — но Иоанн уже сделал необходимые выводы.

— Она вам нравится, Гуго. Вы давно вожделеете ее. Вожделеете и ненавидите одновременно.

— Продажную девку тоже можно вожделеть, но любить — никогда! — воскликнул король.

— А вы любили когда-нибудь, Гуго? — спросил Иоанн и ответа не дождался. Король почему-то поскучнел.

Очень вовремя для Гуго к его трону подошел брат Гвидо, маркиз Тосканский, и зачитал приветствие и клятву на верность королю, по окончании которой выдавил из себя неуклюжую улыбку. Гуго, напротив, с самым разухабистым оскалом встретил брата и заключил его в свои объятия.

— Как поживает ваша супруга, брат? Все также хороша собой и также плодовита? — язвительно спросил король.

— На зависть прочим, — сквозь зубы ответил Гвидо и с небрежным поклоном отошел в сторону.

— Вот, пожалуйста, вам и первые ваши враги, Гуго, — констатировал Иоанн, — Враги серьезные и я не вижу путей, которыми мы могли бы склонить их на свою сторону. А между тем Тоскана самая богатая марка Италии, а авторитет Мароции в Риме по-прежнему велик.

— И все же, благодаря вашему брату, мы вырвали у этой очаровательной гадюки один из ее ядовитых зубов.

— Неизвестно еще, кто кого поймал в мышеловку. Мой брат сидит в Сполето, как в клетке. Уйди он в Рим, и Мароция воцарится в Сполето. А без него в Риме тяжело мне и вся моя надежда на ….

— Ум и хитрость старой Теодоры? — в глазах Гуго вновь заплясали ехидные огоньки.

— Да, на нее в том числе, — с подчеркнутым спокойствием ответил папа.

Тем временем препозит вызвал к королю правителя Сполето. На его троекратный призыв ожидаемо никто не откликнулся. Король встал со своего трона.

— Герцогство Сполето потеряло своего правителя, и судьба его переходит в мои руки, ибо непозволительно подданным герцогства столь долгое время оставаться без своего сюзерена.

Гвидо Тосканский поднял руку.

— Говори, брат мой!

— Означенное герцогство имеет наследника в лице Альбериха, сына Альбериха, герцога Сполето и Камерино!

— На сей счет у меня есть представление из Рима, свидетельствующее об обратном. Вы хотите в подробностях обсудить эту тему, брат мой? — ответ Гуго, многозначительно округлившего глаза при взгляде на брата, был кратким и обескураживающим. Гвидо опустил руку. Папа Иоанн с восхищением взглянул на короля.

— Судьба герцогства отныне в моих руках, — заключил Гуго.

Следующим мажордом пригласил Беренгария Иврейского.

— Сегодня вы спасли мне корону, благородный граф, — с усмешкой заметил Гуго.

Беренгарий молча поклонился и встретился с королем взглядами. Мгновения хватило проницательному Гуго, чтобы понять, что этот мрачный молодой человек является для него еще одним потенциальным соперником, считающим себя вправе, и, главное, не без оснований, претендовать на корону, о сохранности которой он давеча так позаботился.

— Как здоровье моей сестры, благородный граф Беренгарий?

— Стены монастыря защитили ее от справедливого возмездия, но, надеюсь, навсегда скрыли и от соблазнов мира, — ответил Беренгарий и поспешил отойти, всем своим видом показывая нежелание продолжать разговор.

Папа внимательно наблюдал за всеми беседами короля.

— Беренгарий молод и горяч, но в наших интересах до поры не злить его и попытаться склонить на свою сторону. Все-таки именно благодаря ему мы обезоружили Ирменгарду, — заметил понтифик.

— Вы как всегда правы, Ваше Святейшество. Пожалуй, после сегодняшней коронации я навещу всех значимых сеньоров и епископов королевства и постараюсь заверить в своем добром расположении к ним.

— Это весьма мудро, сын мой. Учтите к тому, что многие из них не терпят друг друга.

— И это только нам на руку, — с улыбкой ответил Гуго. Папа понимающе улыбнулся в ответ.

— Но прежде нам надлежало бы договориться между собой, — сказал Иоанн.

— Только не здесь. Здесь, как мы условились заранее, мы выслушиваем самые искренние слова о преданности этих людей Церкви и короне. Все они неоднократно приносили эти клятвы и выучили слова наизусть, вот только цена этих слов от этого не поменялась. Быть может, я спокойно бы отнесся к этому, но мне много труднее закрывать на это глаза, чем моим предшественникам, ибо Беренгарий всегда мог укрыться от измены в Вероне, а Ламберт в Сполето. У меня такого убежища нет, и мне придется попытаться поладить со всеми и …. постепенно заменить их людьми, действительно преданными мне.

— Вы можете начать это со Сполето. Не забывайте, что еще тридцать лет назад это была самая могущественная марка в Италии, и именно владыки Сполето примеривали на себя корону лангобардов.

Гуго на минуту задумался.

— Ваше Святейшество, думаю, что нам еще многое стоит обсудить, вот только процесс коронации, да и само место действия, для этого не слишком подходит. Что если нам встретиться без всякого этого пышного сообщества не слишком верных нам людей, без моего братца, без этого угрюмого буки, графа Иврейского? Необходимы перемены, причем не только в светской власти, но и среди отцов Церкви, не находите?

— Кого вы имеете в виду, ваше высочество?

— Не беспокойтесь, ваш друг, архиепископ Фламберт, лично у меня вызывает симпатию, пусть он сегодня чуть было не уронил мою корону. А вот этот лис Гвидолин с бегающими глазками мне неприятен, рассказы же о нем и вовсе вызывают отвращение.

— Согласен. Вы удивительно точны в своих оценках людей.

— Далее, на сегодняшний день свободны епископаты Павии, Мантуи и Вероны. Предлагаю согласовать с вами достойные кандидатуры на эти важные посты.

— Всецело согласен.

— Начав с расстановки верных нам людей, я намерен взяться и за упорядочение дел в целом. Бегло изучив состояние архива в королевской канцелярии Павии, я пришел в неописуемый ужас — никто ничего не знает, записи ведутся кое-как, налоги не платятся, все тычут мне в лицо какими-то нелепыми разрешениями и льготами от покойного императора Беренгария, который их, видимо, по доброте душевной раздавал налево и направо.

— Так и было.

— Пусть было, но так не должно быть в будущем. Какой же я буду правитель, если мне нечем управлять?

Папа вновь, как будто в первый раз увидел, с головы до ног оглядел короля. Нечасто, среди блестящей плеяды светских властителей, умело владеющих мечом либо кичащихся древностью рода, в те времена можно было встретить настоящего бережливого хозяина, радеющего о доме своем и домочадцах.

— Так вот, я предлагаю вам отправиться в Равенну, к архиепископу Онесто, который единственный из высших отцов Церкви отсутствует сегодня.

— Он серьезно болен, — сказал Иоанн.

— Я не в претензии. Поезжайте в Равенну, ваша поездка не вызовет подозрений, а вам самому будет приятно посетить родные места. Я же придумаю повод, чтобы направиться в те же края, недаром же я заявил о своем желании посетить всех вассалов моей новой короны.

— Граф Мило Веронский, недавно представший перед вами, видится мне человеком, на которого вы сможете положиться.

— Вот и прекрасно. Но перед этим, перед вашим посещением Равенны и моей поездкой в Верону я предлагаю вам встретиться где-нибудь посередине. В спокойном замке, желательно вдали от любопытных глаз.

— Где же, как не в Мантуе, на острове посреди реки Минчо!

— Отлично, доверюсь вашему мнению, пусть будет Мантуя. Там мы сможем договориться обо всем, не привлекая излишнего внимания и не вызывая моментально агрессивной реакции. Пусть каждый из здешних сеньоров, когда все узнает, переварит новости из Мантуи поодиночке.

— Эти новости, надеюсь, коснутся Сполето?

— В первую очередь.

[1] Христофор Лакапин (? — 931), византийский император (921-931)

[2] Стефан Лакапин (? — 963), византийский император (924-945)

[3] Константин Лакапин (? — 947), византийский император (924-945)

[4] Отцом, тестем императору

[5] Лиутпранд Кремонский “Антаподосис» Книга 3, глава 35

[6] Лиутпранд Кремонский