Эпизод 23.

Эпизод 23. 1679-й год с даты основания Рима, 5-й год правления базилевса Романа Лакапина (17 октября 925 года от Рождества Христова).

Неясный шум, раздавшийся где-то внизу, на первом этаже дома, разбудил висконта Альбериха. По всем признакам ночь царствовала в Орте и ее власть была бы абсолютной, если бы не вызывающе дерзкий свет луны, отчетливо выхватывающий силуэты окружающих предметов, деревянного кривого окна и виднеющихся за ним черепичных крыш соседних домов. Решившая поиграть луна озорно подсветила всю красоту фигуры лежащей рядом с Альберихом девушки, и висконт, оглядев контуры той, которая сделала его настоящим мужчиной, сладко потянулся, с горделивой улыбкой вспоминая все обстоятельства вчерашнего вечера. Да, отныне ему не доведется более слушать снисходительные усмешки Кресченция, отныне он сможет со знанием дела общаться со своими сверстниками и говорить о женских прелестях, как о нечто весьма и хорошо ему знакомой теме. Он чувствовал, как он повзрослел за этот день, он всем сердцем сейчас любил ту, которую сегодня видел в первый и последний раз в жизни, он был умильно благодарен отцу, подарившему ему эти чудесные мгновения.

Осторожный стук в дверь нарушил его мечтательное состояние. В первые секунды он поспешил списать это на обычные звуки, которые издает деревянный и не слишком новый дом, однако стук вскоре повторился и был столь же предупредителен, как и в первый раз. Альберих, пытаясь не нарушить сон девушки, перелез через нее, однако в своих действиях был не слишком аккуратен. Девушка проснулась, испуганно приподняв голову, однако, вспомнив все, что с ней приключилось накануне, проводила висконта признательной улыбкой. Альберих открыл дверь и увидел Кресченция, уже одетого в походную одежду и держащего в одной руке свечу, а во второй, тут же отразивший своим лезвием свет луны, гладиус.

— Что случилось, друг мой? — спросил Альберих.

— Ты слышишь этот шум?

— Да, ну и что? Наверное, слуги герцога готовятся к охоте.

— Как бы не так. Навряд ли приготовления к охоте должны сопровождаться лязганьем мечей.

— Должно быть тебе показалось, Кресченций.

— Очень может быть, но обстоятельства гибели моего отца приучили меня внимательно относиться к подобным звукам на рассвете. Что, если нам спуститься вниз и успокоить самих себя, если все в порядке?

— А если твои страхи верны, то мне сперва надлежит также вооружиться. Подожди меня, друг мой, я скоро.

Спустя пару минут молодые люди начали осторожно спускаться вниз. Как только они вошли на винтовую лестницу, гнилые ступени ее предательски заскрипели. Внизу, там, где находилась пиршественная зала, и в самом деле видны были приглушенные отблески света, а негромкий гул голосов, при скрипе половиц, сразу замолк. Еще мгновение, и молодые люди вошли в залу.

Во главе длинного стола, тянущегося вдоль залы и на поверхности которого не осталось ни следа напоминаний о давешнем пире, сидел герцог Сполетский. Можно было подумать, что герцог за всю ночь так и не покинул своего места, если бы, вместо красного блио и дорожной рубахи, на его тело не была бы накинута одна ночная камиза. Вокруг него по обе стороны стола сидели-стояли еще около двух десятков людей, под дорожными плащами которых поблескивали кольчуги, а на поясах висели мечи. С ними была еще дама в белом одеянии, которая, при появлении висконта Альбериха, устремилась к нему навстречу.

— Моя милая нонна? — удивился висконт и услышал, как стоявший сзади него Кресченций облегченно вздохнул, — как вы очутились здесь? Вы приехали за мной?

В голосе висконта чувствовалось раздражение такой излишней, по его мнению, опекой.

— Доброго утра, дитя мое, — ответила Теодора и заключила его в объятия, — я слишком тревожилась за тебя, когда ты покинул нас. Надеюсь, ты не сердишься на меня? Уверяю, мое сопровождение не будет чрезмерно назойливым.

— Ваши тревоги были напрасны, моя добрая нонна. Герцог принял нас со всем присущим ему гостеприимством и лаской, свойственной любящему отцу.

На последнем слове висконта кто-то из присутствующих негромко хмыкнул. Теодора зло посмотрела на насмешника.

— Благодарю вас, сын мой, — произнес герцог Альберих, — своими словами вы несказанно облегчили мне душу.

— Как, и вы здесь, мессер Ченчи? — воскликнул висконт, увидев Петра, сидевшего по правую руку Альбериха.

— Госпожа сенатрисса переживает за своего внука, а я переживаю за госпожу сенатриссу и несу ответственность за ее сохранность перед Римом и Святым Престолом, — ответил Петр.

— Да, да, конечно, — согласился висконт, — но мне, право, неловко видеть, что вы понесли значительные хлопоты, которые оказались неоправданными.

— Не тревожьтесь, висконт, — заметил Петр, — Мы все рады, что наши опасения оказались напрасными. Если вас это не стеснит, мы просили бы разрешения у вашего отца и у вас остаться в Орте. Вы же с мессером герцогом можете предаваться охотничьим развлечениям безо всякого стеснения.

— То есть, охота состоится? — приободрился Кресченций.

— Мало того, мессер Кресченций, могу сказать, что охота уже началась, — начал герцог, но Петр не слишком вежливо перебил его.

— Да, охота началась, и вам, молодые люди, стоит поторопиться, чтобы принять в ней непосредственное участие.

— Почему же нас никто не разбудил? — спросил висконт.

— Слуги прямо сейчас намеревались это сделать, но вы в своем нетерпении опередили их. Торопитесь же с приготовлениями, егеря вот-вот поднимут зверя, вам надобно поспешить, — герцог говорил, а сидевший рядом Петр одобрительно кивал головой.

— А вы, отец, разве вы не едете с нами?

— Конечно, я присоединюсь к вам, дети мои. Но примите во внимание мои годы, мне уже непросто вот также резво подниматься до зари и в премудростях охоты для меня не слишком много тайн. Другое дело вы, сын мой. Не тратьте время попусту, ваши лошади уже оседланы, а в сумах вы найдете все, чтобы подкрепиться. Я же прибуду ровно к тому моменту, когда зверь выйдет на вас.

— К чему такая спешка, мессер? — спросил Кресченций.

— Потому что путь вам предстоит неблизкий и ваш медведь не поджидает вас в Византийском коридоре[1], его берлога в пятнадцати милях отсюда.

— Мой старый слуга Климент проводит вас, — сказала Теодора, — во всем повинуйтесь ему, вы знаете, внук мой, это преданный мне человек.

Молодые люди спешно кинулись наверх, в свои комнаты, за своими вещами. Не прошло и пяти минут, как они вернулись в свою залу.

— Еще минуту, — крикнул им вслед герцог, — Прошу вас, подойдите ко мне.

— Мессер герцог! — прошипел рядом стоявший с ним Петр.

— Я всего лишь хочу, по древней традиции, благословить своего сына перед первой в его жизни охотой.

— Да, это вполне понятная просьба, — поддакнула Теодора.

Висконт Альберих подошел к герцогу и опустился на одно колено. Герцог положил руку на его белоснежные локоны и все, в том числе висконт, подумали, что герцог творит молитву. Висконт поднял на отца взгляд и увидел, что глаза герцога заволокло легкой дождевой завесой.

— Славной охоты, мой мальчик, — произнес герцог, — хорошенько запомни все то, чему научит тебя сегодняшний день.

— Как твоя знаменитая лошадь? — спросил герцог Кресченция.

— Она уже давно околела, мой господин.

— И она не оставила тебе славного потомства, похожего на своего родителя?

— Оставила, мой господин. Мраморный жеребец верно служит мне, и сегодня на охоте мы будем вместе.

— Это твой палладиум, Кресченций. Береги же своего коня.

С этими словами герцог еще раз обнял молодых людей и, наконец, отпустил их из дома. К ним присоединился слуга Теодоры, а также слуги самих молодых баронов. Спустя несколько минут небольшая кавалькада всадников устремилась по Византийскому коридору прочь из Орты.

Молодой Альберих находился весь в предвкушении новых открытий. Свежее прохладное утро прогнало из его сознания и остатки сна, и разговор со своими римскими родственниками, которые даже здесь не пожелали оставить его в покое, как будто он по-прежнему глупый и несмышленый мальчик. Какое счастье, что они не появились вчера, бабка наверняка не дала бы ему вкусить прелестей егерской дочки. Он вновь погрузился в воспоминания о вчерашнем вечере, твердо дав обещание сегодняшний день закончить тем же самым. Несмотря на быстрый темп, взятый всадниками, он летел на своем коне с блаженной улыбкой на лице и совсем не ощущал опасностей, грозящей ему от такой бешеной скачки.

Крик Кресченция вернул его к действительности. Он оглянулся на него и увидел, что друг его резко осаживает коня. Повинуясь Кресченцию, остановились и прочие всадники. Кресченций спешился, подбежал к Клименту, чья лошадь находилась возле лошади Альбериха, стащил того с коня и схватил за шиворот куртки.

— Ну а теперь, жалкий смерд, рассказывай, что на самом деле произошло в доме герцога?

— О чем вы, синьор? — завопил Климент.

— Что ты делаешь, Кресченций? — спросил Альберих.

— О, друг мой, похоже, дело нечисто! Всю эту дорогу у меня из головы не выходили слова вашего отца. Боюсь, что ему угрожает опасность!

— Что?! — вскричал Альберих.

— Пусть нам расскажет этот презренный пес. Ваша бабка не зря заикнулась о его преданности. Он должен знать все!

— Помилуй Бог, благородные синьоры, — залепетал Климент, пожилой слуга лет пятидесяти, некогда серьезно потрепанный жизнью, но обласканный гостеприимным двором сенатриссы, у которой он находился в услужении с первых дней появления Теофилактов в Риме, — я выполняю приказ благородной донны Теодоры!

— Что за приказ?

— Приказ рассказать вам все, что произошло, но не ранее, чем мы удалимся от Орты на дюжину миль. Речь идет о вашей жизни, висконт Альберих!

— Моей?

— Да-да! А также вашей, благородный мессер Кресченций. Умоляю вас, внемлите мне, пришпорьте ваших лошадей, за нами может быть погоня.

— Кто может гнаться за нами?

— Ни слова более, мессеры, умоляю вас, спешите!

— Если опасность угрожает моему отцу, нам немедленно надлежит вернуться в город!

— Только не это, благородный висконт! Вы не спасете его, но погубите себя! Клянусь всем святым, выслать вас прочь было его последней волей, вы слышите, его последней волей! Вы можете прикончить меня здесь же, только бегите, бегите скорее и подальше от Орты.

Слова верного слуги возымели действие, и следующие полчаса всадники пролетели без остановки, сгорая от желания узнать тайну этой ночи. Наконец, они вновь спешились.

— Ну а теперь выкладывай все, что знаешь, — прикрикнул на Климента Кресченций, и, ради убедительности своих слов, обнажил меч.

* * * * *

Едва густая осенняя тьма поглотила Орту, едва погасли все факелы в доме префекта, едва разошлись по своим комнатам герцог и его гости, как в ворота города постучался отряд папских солдат, присланный из Рима в количестве пятидесяти человек. Дружину вел сам Петр Ченчи, брат папы, все доверительные грамоты были при нем, и Орта, город Апостольского престола, распахнул перед отрядом ворота. В течение следующего часа Петр со своими солдатами успешно нейтрализовал всех сполетцев, расставил на всех ответственных постах своих людей и вошел с остальными воинами своего отряда в безмятежно уснувший дом префекта. Растормошив первого же сонного слугу и узнав от него в подробностях, где разместились гости, Петр оставил на лестнице, ведущей к молодым баронам, пять человек охраны, а сам направился в покои герцога Альбериха.

Герцога на его беду свалил весьма крепкий сон, из той породы, что иногда нет-нет да и навещает человека, страдающего хронической бессонницей. Встретив сына и убедившись в его добром к нему расположении, Альберих смог позволить себе, наконец, заглушить грустные воспоминания и всерьез расслабиться. Поэтому Петр со своими людьми осторожно вошел в его покои, и, не зажигая ни факелов, ни свечей, а с помощью одного только яркого света подлой луны, обезоружил герцога прежде, чем скрип половых досок под ногами непрошеных гостей выдал их присутствие.

— Кто здесь? Пошли вон! Кто вы, забери вас Люцифер?! — заворчал Альберих.

— Вы ошибаетесь, Альберих. Сегодня Люцифер остановил свой выбор на вас, — ответил Петр.

Альберих в изумлении приподнялся с постели. Раздался лязг обнажающихся мечей.

— Дааа? В таком случае, адовы слуги, зажгите факелы, чтобы я смог различить, кто именно пришел ко мне! Вы ведь хотите, чтобы я увидел вас, трусливые твари, иначе не дали бы мне проснуться вовсе!

С противным громким треском зажглись несколько факелов. Альберих тяжелым взглядом оглядывал поочередно выхватываемые факелами из темноты лица убийц. Наконец, его взгляд остановился на Петре.

— Ах, вот в чем дело! Вот, кто пришел меня навестить! Сколько раз я посылал тебе вызов на поединок?

— Много, Альберих, много.

— И ты, трус, прятался от меня за римскими стенами. Сейчас же набрался смелости и явился сюда со своими подручными?

— Тише, Альберих, тише. Разве я похож на тех идиотов, которые покорно теряют свои пустые головы, отвечая на вызовы более искушенных воинов только потому, что того требуют старые глупые предрассудки? Если бы вы больше играли в шатрандж, нежели пили вино, портили женщин и попусту махали мечом, вы бы не закончили свои дни в этой конуре.

— Сейчас посмотрим, для кого дни закончатся в этой конуре, — сказал Альберих, набирая в легкие воздух, чтобы вызвать слуг.

— Один крик, Альберих, и с двумя молодыми людьми, спящими в соседнем крыле здания, будет покончено.

— Что? — если бы не тусклый свет факелов, все присутствующие наверняка бы обратили внимание на мертвенную бледность, покрывшую лицо старого герцога.

— Мои дорифоры находятся подле их покоев. Им отдан приказ расправиться с висконтом и его другом, если те опрометчиво покинут свои комнаты. Еще желаете их разбудить, глупый, старый боров?

— Чего же вы хотите, мессер Ченчи? Ведь вы чего-то хотите, не так ли?

— Я готов подарить жизнь двум молодым баронам, если вы сейчас же напишете мне такое же письмо, которое вы недавно отправили юному Альбериху с одной только маааленькой такой разницей.

— Что я отдаю герцогство вам?

— Именно так, Альберих. И выбор у вас невелик.

— Я немного расширю для вас выбор, мой милый Альберих, — внезапно раздался за спиной у Петра женский голос. Петр, побледнев, обернулся и увидел того, кого боялся увидеть — Теодору Теофилакт. Хуже ее для Петра могло быть только появление Мароции.

— Доброй ночи, отважные мессеры, — проворковала сенатрисса.

— Что вы делаете здесь, Теодора? — раздраженно прошипел Петр.

— Как что? Спасаю жизнь своему внуку, а также отстаиваю его права.

— Вы поступили опрометчиво, Теодора. Мое появление здесь согласовано с моим братом. Мой брат знает, что вы здесь?

— Конечно, нет. Он не пустил бы меня сюда.

— Тогда ваш поступок удивляет, Теодора, ибо он на редкость легкомыслен. Вы целиком в моей власти, также как и этот незадачливый вояка.

— Вы мне угрожаете, Петр?

— Я не позволю вам встать у меня на пути, и я об этом вам прямо говорю.

— Немного успокою ваш растревоженный близостью сполетского престола разум. Мною составлено письмо, в котором я подробно описала цель моей сегодняшней поездки и круг лиц, которых я могу здесь увидеть. Письмо хранится у моего вестарария, но оно будет незамедлительно передано вашему брату в случае, если со мной что-либо случится.

— Дьявол! — воскликнул Петр и рубанул мечом по воображаемому противнику.

— Осторожно Петр, не заденьте случайно меня, — насмешливо ответила Теодора, — так вот, мой внук и его друг, которому несказанно повезло, должны уехать отсюда целыми и невредимыми.

— Ну, допустим, — процедил Петр.

— Интересы моего внука относительно Сполето не будут нарушены. Избавьте герцога от необходимости портить пергаменты.

— Дьявол, — повторил Петр.

— Хорошо, что вас не слышит ваш брат. В остальном же я не буду мешать вашим намерениям.

— То есть, герцог…

— Герцог в вашей власти, мой дорогой Петр, — промурлыкала Теодора.

— Благодарю вас, любезнейшая шлюха! Что-то подсказывало мне, что в мой последний час вы будете где-то неподалеку, — сказал Альберих, — слишком часто ваше семейство вставало у меня на пути.

— Вы были славным воином, Альберих. Сейчас я сделала для вас все, что могла.

— Вы могли бы спасти меня.

Теодора с минуту пристально смотрела на него, прежде чем ответить. Ответить холодно и твердо:

— Но сегодня это не входит в мои планы.

Повисла долгая пауза. Альберих просчитывал свои шансы. Это было несложно, он их не находил.

— Не злоупотребляйте моим терпением, герцог, — сказал Петр, — вам надлежит спуститься вниз. Скоро начнет светать и молодые бароны проснутся. Мне тяжело будет объяснить им произошедшее.

— Дайте слово, что вы отпустите их, и я не выдам ваших намерений, — сказал Альберих.

— Принимается, — ответил Петр.

Герцог и его палачи спустились вниз, где в скором времени к ним присоединились висконт Альберих и Кресченций, разбуженные произведенным непрошеными гостями шумом. Последовало недолгое объяснение, краткое напутствие герцога молодым людям и вот уже юноши устремились прочь из Орты навстречу своим охотничьим приключениям.

Как только Петру и Теодоре было доложено, что висконт со своим другом выехали за пределы Орты, Теодора медленно поднялась со своего места и направилась к выходу.

— Как? — вскричал ей вслед Альберих, — моя престарелая потаскуха не пожелает увидеть, как будут убивать ее бывшего друга?

— Не пожелает, — ответила Теодора и, на мгновение взглянув на него, коротко бросила, — Прощай!

Альберих вскочил из-за стола, начиналась финальная сцена этой ночи. Одновременно с герцогом с шумом поднялись и все слуги Петра, включая его самого. Вновь раздался противный лязг мечей.

— Вы откажете мне в праве исповеди? — прокричал Альберих.

— Вашей душе давно уже никто и ничто не может помочь. Старая Агельтруда со своими сыновьями, уверен, уже ждет вас по ту сторону тьмы, — ответил Петр, — но мы будем милостивы и готовы разрешить вам произнести отходную молитву.

— Как вы любезны, папский братец, — ухмыльнулся Альберих, словно затравленный волк, озираясь на приближающихся к нему убийц и тщетно пытаясь найти пути спасения. Круг замыкался.

— «Отче наш, сущий на небесах…», — и отчаянно решившись, герцог внезапно бросился на ближайшего римского стражника, схватил его за кисть, держащую меч, а второй рукой нанес мощный удар в голову. Нападавший рухнул наземь и Альберих овладел его мечом. Но в тоже мгновение тело герцога пронзили два копейных острия, и Альберих увидел, как сквозь ткань камизы родниковыми ключами забила его собственная кровь. Дитя дикой неуемной природы, истинный вожак человеческих стай, он не мог так просто сдаться и нашел в себе силы еще не единожды отмахнуться мечом от своих убийц, прежде чем новые удары копий повергли его наземь. Пляшущий свет факелов, грязные доски пола, прогибающиеся под грубыми подошвами людей, суетящихся возле него и наносящих ему удар за ударом — это все, что видел в свои последние мгновения жизни один из примечательных людей десятого века, блистательный, мужественный, жестокий и порочный герцог Альберих Сполетский. Как жаль, что он навсегда покидает нас!

[1] Старинная прогулочная дорога возле Орты