Морок / Вербовая Ольга

Летела я в Варшаву самолётом,

И мне Качинский в голову всё лез.

Тогда погибли все, вплоть до пилота.

Представлю: куча трупов, всюду лес…

Но пан Качинский, как же это пошло!

Вот Вы меня кошмарите за что?

Я думала, что страх полётов в прошлом.

Давайте не сейчас — лет через сто!

Вдруг громкий голос прямо с неба слышу:

«Не зря Качинский вспомнился тебе.

Так выбирай: иль ты живёшь и дышишь,

Иль всё — кирдык и жизни и судьбе».

А я шизофренией не страдаю.

(Три раза тьфу-тьфу-тьфу через плечо!)

Откуда голос, думаю-гадаю,

И разговор-то в общем-то о чём?

Мне голос: «Бог, конечно, милосерден,

Но помни крепко, грешная душа,

Что если очень Господа рассердишь,

То милости не будет не шиша!

Должна ты поклониться Президенту.

От Бога, как известно, всяка власть.

А ты всё пишешь письма диссидентам,

Хотя должна навеки их проклясть.

Так если ты сейчас не поклянёшься

Лояльной быть нацлидеру навек,

То так и знай — сейчас как навернёшься!

Погибнут всё сто двадцать человек».

Да, выбор в лоб — и как тут искрутиться?

А ветер за окном крыло кренит.

Решила я тогда… перекреститься.

Вдруг Сатана со мною говорит?

Он, как известно, смертных искушает.

Из детских сказок вычитала, да.

Перекрестилась — голос пропадает,

И нет от турбулентности следа.

Вплоть до Варшавы было всё спокойно,

Кошмаром не закончился полёт.

Качинский уж меня не беспокоил,

А с ним — его упавший самолёт.

У атеистов пусть иное мненье.

Неверье их мой разум не смутит.

Но знаю я, что крёстное знаменье

От нечисти, пожалуй, защитит.