Гораций и золотая саламандра / Вербовая Ольга

***

«Вот и сбылась мечта! — думал Гораций невесело, стоя на палубе большого корабля. — Мечта идиота!»

С детства он желал хоть раз увидеть море. Теперь же видел его каждый день. Куда ни глянет — волны так и плещутся, набегая одна на другую.

Как и вся команда, он был на этом корабле каторжником. Кто-то был сослан сюда за воровство, кто-то — за разбой, а кто-то, как и Гораций — за убийство. Которого даже не думал совершать. Только ни полицейские, ни судья не поверили, что нож, которым был убит богатый купец, ему подбросили.

Матросы, узнав, за что парень попал на этот корабль, приветствовали его как героя.

— Вот и правильно! Резать их надо, богатеев!

После этих слов Гораций предпочёл благоразумно умолчать о том, что сам он не из бедных. Сказал только, что в действительности не он купца зарезал. В ответ услышал возгласы разочарования:

— Как жаль! Убивай, не убивай — всё равно засудят. Лучше б ты его и вправду ножичком — чик. Хоть удовольствие бы получил.

Постепенно Гораций привык к трудностям корабельной жизни, научился всему, что должен уметь матрос. И всегда пытался справиться со своими обязанностями наилучшим образом.

«Если уж взялся за дело, — говорил отец, — делай на совесть. Халтуры я, сам знаешь, не терплю. Замечу — выпорю как следует».

Здесь же, на корабле, отца не было. Да и халтура была делом привычным. Матросы, оказавшиеся на борту не по своей воле, зачастую считали, что им оно даром не надо, и каждый норовил спихнуть свою работу на товарища. Но Гораций не привык работать кое-как, чем вызвал недоумение других ссыльных.

Уже несколько недель корабль плыл к берегам Королевства Рыжего Солнца.

— Лучше бы к Зелёным Водам! — ворчали матросы. — Уж там бы можно сбежать и жить припеваючи.

— Грабить, воровать, людей резать…

— Главное, супротив короля не выступать.

— Да и не будем. Оно нам надо?

— И с чинушами награбленным делиться.

— Поделимся.

— Эх, обидно-то как! Рядышком, а не дотянешься.

Горацию тоже было жаль, что плывут не туда. Но не потому, что у Рыжего Солнца с преступниками не церемонятся. Помышлять разбоями юноша вовсе не собирался. Но там, в Королевство Зелёных Вод, жил его давний друг.

«Всё равно едва ли я мог бы там с ним увидеться, — думал он в следующую минуту. — Мне, каторжнику, разгуливать там особо не дадут».

Его мысли неожиданно прервала белоснежная чайка, камнем упавшая на палубу в нескольких шагах. Судорожно дёрнув крыльями разок-другой, птичка затихла. Один из матросов вдруг зарыдал в голос.

Мошенник по кличке Фокусник. Тот самый, который со смехом рассказывал о смерти ребёнка. «Родила баба, а он не дышит, ха-ха-ха. Ну, я ему могилку выкопал. Не с ложечки же мне его кормить, ха-ха-ха». И вдруг он оплакивает какую-то чайку!

Матросы сначала глазели на него с удивлением, затем принялись со смехом расспрашивать:

— Чего ревёшь? Птичку жалко?

— Да шут с ней с птичкой! — ответил Фокусник сквозь слёзы. — Умру я скоро.

— Да не бойся, — был ответ. — Похороним, чаркой помянем. Что мы, не люди, что ли?

Фокусника это, судя по всему, не слишком утешило. С того дня он, самоуверенный насмешник, превратился в брюзжащего нытика. И так надоел он матросам своими жалобами, что те пригрозили бросить его за борт, если он сейчас же не успокоится.

Тот горько вздохнул и пробормотал:

— Будь проклят тот день, когда я вздумал обмануть колдуна!

Гнев его товарищей тут же сменился живым интересом.

— Да ты что, Фокусник, так прямо колдуна обманул? Ну ты даёшь!

— И как обманул-то?

— Долг ему не отдал.

— А за что должен был?

— От хвори вылечил?

— Девку приворожил?

— Да нет, — ответил мошенник. — Я с матерью в бедности жил, а колдун меня богатеем сделал. Книжку умную дал, мать мне каждый день в неё заглядывать велела. По ней я уму-разуму и учился. Только мать отчего-то недовольна, говорит: «Что же ты, Никифор, таким недобрым стал?». А я просто-напросто жить научился.

— И что же ты в этой книге нашёл?

— Ответы на все вопросы. Главное, подсказала мне книга, что и честь, и совесть, и справедливость — не более чем пустые слова. Надо брать от жизни всё.

— Интересно! Вот бы и мне такую книгу!

— Может, поделишься, а, приятель?

— Да я бы и рад, — вздохнул Никифор. — Только отобрали её у меня. Она же была с камнями драгоценными — с яхонтами. Колдун ещё у матери моей корову забрал как задаток. Сказал: станет твой сын богатым, тогда и долг отдадите. Ну, я думал, он к матери и придёт, ан нет — ко мне заявляется: давай, мол, пришло время рассчитываться. Я ему: я-то причём? Мать обещала, пускай и отдаёт. А колдун мне: мать твоя голытьба, у неё брать нечего, а ты вон какие хоромы себе отстроил, так что выкладывай, говорит, золотые, не то худо будет. А мне жалко золото отдавать, стал я ему обещать: погоди, мол, через неделю отдам, сейчас никак не могу. Так и эдак увиливал, причины разные придумывал…

Колдун до поры до времени покупался на его трюки — недаром Никифор был искусным мошенником. Только, в конце концов, терпение колдуна лопнуло — понял он, что не собирается Никифор отдавать ему долг.

— Тогда он меня проклял. Сказал: упадёт с неба мёртвая чайка — недели после этого не проживёшь. А завтра как раз неделька кончается…

— Ну и дурак же ты! — заговорили матросы, когда Никифор-Фокусник закончил свой рассказ.

Тот опустил голову: мол, сам знаю.

А ветер всё усиливался. Волны за кормой становились всё выше. Где-то вдалеке прогремели первые раскаты грома.

— Кажется, надвигается буря…

***

Когда Гораций пришёл в себя, солнце поднялось высоко над горизонтом. Сколько он так лежал? День? Два? И где он вообще?

Парень встал, отчего голова отозвалась резкой болью. В глазах потемнело. Чтобы снова не упасть, он сел, огляделся. По правую руку простиралась бескрайняя гладь моря. По левую — за песчаной полоской берега — виднелся лес, за ним — невысокие горы.

Спереди очередная волна набежала на песок. Горацию показалось, над водой мелькнуло что-то круглое. Что-то похожее на голову.

Молодой человек осторожно встал и, держась руками за воздух (единственное, за что можно было держаться), двинулся туда.

Другая волна вынесла на берег человека с неестественно вывернутой шеей. Никифор-Фокусник!

Память стала медленно возвращаться к юноше. Буря была страшная. Волны поднимались до самого неба. Ветер свистел, рвал паруса, ломал мачты. Корабль бросало, словно щепку. Люди метались по палубе, перепуганные. Последнее, что помнил Гораций — это сильный удар головой о палубу.

«Значит, корабль утонул, — подумал он, хватаясь за голову. — А меня вынесло на сушу».

Первым делом он решил, что надо осмотреть территорию, куда его вынесло. Вполне возможно, кроме него ещё остались выжившие.

Гораций снова встал и, борясь с головокружением и тошнотой, медленно побрёл вдоль берега. Вскоре он увидел обломок мачты с парусом. Рядом, подгоняемая волнами, скорбно плыла шапка одного из матросов. Подплыв поближе, Гораций ухватил эти вещи и вынес на берег.

До самого вечера бродил он по острову в надежде встретить кого-нибудь из товарищей или местных. Но безуспешно. Никто на его зов не откликнулся.

В полном отчаянии юноша наловил в воде несколько крабов, развёл огонь, поужинал, затем наскоро соорудил шалаш из веток.

Один, совсем один на этом острове. Придётся теперь выживать одному, рассчитывать только на себя. Одному добывать пищу, одному обустраивать крышу над головой, одному спасаться от диких зверей и не надеяться ни на чью помощь.

«Ничего, выкручусь, — подбадривал он сам себя. — А там, может, корабль будет проплывать — подберёт. Главное — продержаться… Надо, кстати, похоронить Никифора — человек ведь».

С этими мыслями он и заснул.

***

«А вы не болтайте — слушайте и запоминайте. Может, придёт время — вы меня ещё добрым словом вспомните», — говорил деревенский учитель Евлампий.

А как его слушать, если он зануда редкостный? Только и разговору, что о первобытных людях: как жили, как охотились, как от хищников защищались, как разводили огонь, как шкуры выделывали, как орудия изготовляли. Скукотища да и только!

Неизвестно, многие ли из его бывших учеников поминали его добрым словом, но Гораций был ему теперь благодарен как никогда. Именно сейчас, оказавшись на острове, он был особенно рад, что прилежно учил его уроки. Старик-то был суровый — розог не жалел.

«Если я выживу, — думал Гораций. — Если когда-нибудь вернусь домой, первым делом поклонюсь могиле старика. Полезным вещам научил».

Что ни говори, каменный топор, который юноша сделал на второй день своего пребывания на острове, здорово его выручал. С его помощью можно было и жилище построить, и охотиться, и туши разделывать, и землю копать, и даже камни дробить.

Остров по-прежнему таил в себе много неизведанного и даже опасного. Однажды, блуждая по горным тропам, Гораций заметил пещеру. На следующий день, вооружившись факелом, он наведался туда, чтобы получше её исследовать.

Неожиданно край утёса хрустнул у него под ногами. Гораций, потеряв равновесие, рухнул вниз.

Приземлился он удачно — на правую ногу, которая тотчас же отозвалась дикой болью.

«Кажется, сломал, — подумал он, вставая. — Хорошо, не шею».

Однако через несколько минут его радость сменилась разочарованием. Со всех сторон возвышались отвесные стены скал. Самая низкая была где-то в три его роста.

Несколько раз, преодолевая боль, Гораций отчаянно пытался уцепиться за них, но тщетно — гладкие камни выскальзывали у него из-под ног.

«Нет, самому мне не выбраться, — подумал парень с отчаянием. — Тем более, со сломанной ногой».

— Помогите! Люди! — закричал он без особой надежды.

Кто ему здесь поможет, когда на острове ни души? Он замурован, и смерть его будет мучительной. Может, когда-нибудь люди высадятся на этом острове и найдут между скалами его скелет.

Гораций обхватил голову руками и застонал. Он думал об отце и матери, о невесте, о друзьях, которых никогда больше не увидит. Он мысленно просил у них у всех прощения — у тех, которые даже похоронить его не смогут.

«Умереть бы во сне, как старик Евлампий. Тогда и мучений особых не будет. Просто не проснусь».

Но заснуть всё никак не получалось. Мучила больная нога, а ещё нестерпимая жажда. Только к ночи усталость, наконец, взяла своё.

***

Как же не хотелось Горацию просыпаться утром, чтобы обнаружить себя в плену у скал! Но сколь ни пытался он продлить спасительных сновидений, пришлось, в конце концов, открыть глаза. Солнце заглядывало в его «тюрьму», словно дразня. Пока ещё оно не набрало силу, но к полудню обещало быть беспощадным.

Погружённый в свои невесёлые мысли, Гораций не сразу заметил, как что-то блестящее пролетело над солнечным диском и начало стремительно снижаться. Когда оно, наконец, приблизилось, парень увидел крылатую саламандру.

«Сейчас она меня съест», — мелькнула мысль.

Первым его побуждением было сопротивляться. Но вспомнив про своё отчаянное положение, Гораций решил: пусть ест. Хуже всё равно уже не будет.

Саламандра тем временем слетела в ущелье и, ухватив парня когтистыми лапами, взмыла вверх. Горацию казалось, будто к нему прикоснулись раскалённой сковородой — такой нестерпимо горячей была чешуя.

„Похоже, сперва меня поджарят, — подумал он. — А потом уже и есть будут“.

Но к его удивлению, оказавшись подальше от зловещего „колодца“, саламандра аккуратно положила свою ношу на землю и затем скрылась из виду. Гораций заметил, что махала она при этом одним крылом. Второе безжизненно висело.

„Она спасла меня и повредила крыло“.

Неужели спасён? Горацию с трудом в это верилось. Неужели это случилось наяву?

— Спасён! Я спасён! — закричал он во весь голос.

***

На следующий день, едва рассвело, Гораций наловил рыбы и побрёл в горы. Идти с привязанной к ноге веткой, опираясь на палку, было тяжело. Несколько раз юноша останавливался передохнуть, чтобы затем продолжать взбираться вверх.

Он не представлял, где искать свою спасительницу. Может, она вернётся на то место, где спасла человека? Да нет, с больным крылом ей, наверное, тяжело летать. Может, отлёживается где-то в пещере? Возможно даже, в той, которую Гораций хотел исследовать.

Пока он размышлял, в небе сверкнула золотая чешуя.

— Саламандра! Саламандра! — стал он громко звать её.

Та, к его удивлению, быстро спустилась. Как будто поняла, что её зовут. Её крыло болталось так же безжизненно, как и вчера.

— Я тебе рыбы принёс, — проговорил Гораций.

Она слегка кивнула, будто желая поблагодарить, затем взяла из его рук рыбёшку. Потом, перебирая ящеричными лапками, двинулась к пещере. У самого входа обернулась и посмотрела на человека, словно приглашая следовать за ней. Гораций послушался и пошёл следом.

Очутившись внутри, саламандра положила несколько рыбёшек на своё тело. Те медленно поджаривались. Затем часть протянула гостю, как бы прося присоединиться к трапезе.

— Спасибо.

Саламандра в ответ кивнула.

— Ты понимаешь человеческую речь? — воскликнул удивлённый юноша.

Снова кивок.

— А говорить можешь?

Та отрицательно помотала головой.

Так началась дружба человека и саламандры. На следующий день новая подруга сама прилетела к Горацию, принесла с собой заячью тушку и пучок целебных трав.

Одиночество больше не грозило юноше. Золотая ящерка часто наведывалась к нему, помогала там, где без неё пришлось бы туго. Отвечала, когда Гораций спрашивал её о чём-то. Правда, ему приходилось задавать такие вопросы, на которые можно было ответить „да“ или „нет“.

— Есть ли люди вообще на этом острове?

Отрицательное покачивание.

— Близко ли Королевство Рыжего Солнца?

Кивок.

А Зелёных Вод?

„Да“.

— Можно ли добраться туда на лодке?

„Нет“.

— Скажи, саламандра, ты рождена до Великого Потопа?

„Да“.

— Саламандра, у тебя есть имя?

В ответ ящерка начертала лапой на песке: „Леонидас“.

С тех пор Гораций обращался к ней по имени. Частенько он спрашивал Леонидаса о жизни саламандр. Правда ли, что они были рождены из огня? Правда ли, что их существовало два вида: ползучие и летающие? Правду ли говорил учитель, что последние обладали магической силой? Ладили ли саламандры с людьми, жившими до Потопа?

„Да, да, нет, да“, — отвечал Леонидас.

Шло время. Крыло саламандры постепенно заживало. Заживала и нога у Горация.

А однажды утром, проснувшись, юноша увидел вдали корабль. Осторожно, стараясь не повредить ногу, он забрался на скалу и принялся махать руками. Неожиданно к нему подлетела саламандра и замахала крыльями, подставляя солнцу золото чешуи.

Корабль приближался к острову. Вскоре на берег высадились люди. Направляясь по торговым делам из Королевства Рыжего Солнца в Зелёные Воды, они совершенно случайно заметили золотую саламандру, а рядом — человека.

— Мне жаль с тобой расставаться, Леонидас, — говорил Гораций. — Но я должен ехать. Спасибо тебе за всё. Без тебя мне пришлось бы плохо. Я всегда буду помнить тебя.

Одна из золотых чешуек упала ему под ноги. Гораций нагнулся, поднял её.

— Я буду хранить её как память. Прощай же, Леонидас! Даст Святое Небо, может, свидимся.

Ящерка слегка похлопала Горация крылом по плечу и кивнула головой. Затем принялась быстро чертить на песке:

„Прощай, Гораций! Будь осторожен“.