02

Я сказала тебе прощай

И сама же себе не верю

Крикнуть хочется не покидай

Но навечно захлопнулись двери

Это была любовь с первого взгляда: Аглае тогда было семнадцать, и она заканчивала школу, а Ромка только что вернулся из армии со срочной службы. Они встретились на какой-то вечеринке, куда Аглая вообще попала совершенно случайно, просто зашла что-то забрать. Пьяный уже Ромка вышел посмотреть, кого там принесло.

— О! Благородная сэй, позвольте...

Но сэй не позволила. Она ТАК на него посмотрела, что он мгновенно протрезвел. Она отвернулась, а потом и совсем ушла, не поддавшись на уговоры остаться. Зачарованно глядя на закрывшуюся дверь, он спросил:

— Кто это?

— Кто? — до хозяйки дошло не сразу, — Ах, это! Охотская. Только тебе с ней ничего не светит.

Ромка выскочил за ней на двадцатиградусный мороз, как был, в тонком свитере и джинсах, и едва успел догнать.

— Сэй! Сэй Охотская!

Она обернулась и остановилась. На ресницах и на высоком воротнике черной шубки лежал иней, а над головой ярко сиял Орион.

— Кто вы? Как вас найти?

Она улыбнулась, — тогда она еще часто улыбалась.

— Идите домой. Замерзнете.

Ромка открыл рот, закрыл и пошел обратно, а она пошла в другую сторону, не оставляя на снегу никаких следом.

Второй раз они встретились спустя четыре месяца, уже в мае, и после этого не расставались больше, чем на два дня, проводя вместе все свободное время. Аглая готовилась к выпускным экзаменам, но чаще всего они просто говорили обо всем на свете. Слегка адаптировавшись от армии, Ромка собирался начать свой бизнес, и Аглая всячески поддерживала его начинание. Относительно своего предполагаемого будущего она отделывалась общими фразами и суеверным «не хочу загадывать». Он не спрашивал, зная, что она расскажет сама, когда захочет.

Но прошли экзамены, потом выпускной бал, на котором Ромка сказал, что любит ее, а Аглая все отмалчивалась. В июле она поехала поступать и только тогда сказала, что собирается в военное училище. Сказала, как приговор вынесла, и на следующий же день укатила, оставив его в полном шоке.

Хотя нет. Чего-то подобного Ромка и ожидал от нее. Он прекрасно видел то восхищение и обожание, с которым Аглая относилась к своему отцу — полковнику Охотскому. Он помнил ее рассказ о том, как в детстве она тайком надевала его китель и фуражку и воображала себя на поле боя, или о том, какие споры происходили между ней и матерью по поводу покупки очередной дивизии солдатиков вместо куклы. Хотя Зимину с трудом верилось, что сэй Евгения могла спорить со своей своенравной дочерью. Где-то в глубине души она тоже уже тогда знала, что Аглая выберет карьеру профессионального военного. Из тех же соображение он даже не сделал попытки ее отговорить. Знал, что все равно она поступит по-своему.

Все три недели, что она пробыла там, Ромка писал ей каждый день огромные письма, полные любви и нежности. Он не хотел признаваться себе, но где-то в глубине души надеялся, что она провалиться и вернется к нему. Аглая вернулась, но только до конца августа, и все это время он не отпускал ее от себя. А потом снова писал о своей любви. Надежда — глупое чувство, но это именно то, что не дает нам сломаться.

Потом он видел ее еще раз, когда Охотская приехала на похороны своих родителей, но тогда она была в городе всего несколько часов. Именно тогда Ромка впервые увидел этот ее отсутствующий взгляд, безмятежную отрешенность, способную навести магический ужас. Ему казалось, что она не воспринимает его, полностью погрузившись в свое горе, замкнувшись на себе, на созерцании чего-то невидимого ему и остальным, что было внутри нее. Он не посмел ничего ей сказать, не посмел ничего сделать — только смотрел на ее окаменевшее лицо и понимал, что уже не осталось ничего, что могло бы ее удержать здесь. Ничего и никого, кроме него. Ему очень хотелось в это верить.

Аглая писала ему еще несколько недель, потом внезапно перестала. Ромка сходил с ума, хотел уже ехать за ней, но тогда от нее пришло последнее, самое короткое письмо. Его трясло, как в лихорадке, когда он добрался до последних строк. Аглая писала, что лучше ему будет забыть о ней, забыть, как дурной сон, что отныне они чужие и что все кончено. Выйдя из шока, Ромка подорвался и поехал к ней в училище, но уже не застал ее. Охотскую перевели, но никто не мог сказать куда. Или не хотел.

Это была его первая зима в одиночестве. Аглая снилась ему ночами, и каждый день он ждал письма или звонка и не дожидался. Иногда ему казалось, что она вернулась домой, но почему-то прячется от него. Вечерами он бродил по пустынным улицам, но не находил ее. Приходил под ее темные окна и часами стоял, ожидая неизвестно чего. Вместо нее он находил только одиночество. Он вспоминал, как они встретились тоже зимой и возненавидел снег. И холод. Тот холод, что был теперь у него внутри.

Маленький бизнес начал приносить доходы, круто меняя его жизнь. Начались сауны с водкой и девочками в компании деловых партнеров. Как-то Зимин поймал себя на том, что выбирает только похожих на Аглаю. Время сделало потом свое дело, и боль начала притупляться. Ему все реже казалось, что она может войти в любой момент. Потом из памяти стерлись живые черты ее лица, ее голос. Остались одни глаза с их особым неповторимыми взглядом.

Известие о ней пришло следующей зимой, сразу после Нового года. Это были всего лишь слухи, но Зимин готов был ухватиться за любую возможность узнать хоть что-нибудь. Ему не хотели говорить, но он едва ли не буквально выбил информацию, а потом не знал, как ему реагировать. Отведя глаза в сторону, человек, наблюдавший за их романом с самого начала, сказал, что Аглая Охотская была убита где-то в зоне локальных конфликтов, все еще будораживших юго-восток.

Несколько дней Зимин пил, не просыхая, закрывшись дома и не отвечая ни на звонки телефона, ни на атаки в дверь. Когда он вышел, то был уже другим человеком. Он бросил веселую компанию с сауной, водкой и женщинами и с головой ушел в бизнес, постепенно расширяясь. Он работал, как сумасшедший, а ночью часами сидел без сна, глядя на фотографию, где они с Аглаей были сняты вместе перед ее отъездом. Они улыбались там, а по его лицу текли слезы, которых он не замечал. Это была ее единственная фотография.

Именно в одну из таких ночей его уставшее сознание где-то замкнуло, и рассудок помутился. Зимин пошел в ванную, отделанную голубым и темно-серым кафелем, взял из упаковки «Gilette» новую бритву и несколько раз провел по обнаженной руке. Кровью из вскрытых вен он старательно вывел одно-единственное слово — АГЛАЯ. Потом он взял фотографию и вышел на ночную улицу.

Ему было легко и свободно, — наконец-то его отпустила боль. Одиночество больше не казалось ему невыносимой тюрьмой, потому что он знал, что очень скоро это закончится. Прижимая снимок к сердцу здоровой рукой, Роман улыбался. Он не ощущал зимнего холода. Он думал о том, что скоро это закончится, и он снова будет вместе со своей любимой.

Он не заметил, как мир вокруг сузился до полыхающей белым огнем точки, а потом и вовсе исчез. Он не почувствовал, как тело охватила слабость, и ноги уже не смогли нести его вперед. Он не услышал свой собственный крик, когда падал.

Ничего.

Он очнулся уже в больнице.

Потом ему рассказали, что его спасло чудо. Бездыханное окровавленное тело заметил дорожный патруль и быстренько отвез в первый попавшийся приемный покой. Медики сотворили невозможное, вернув его к жизни. Зимин же так никогда и не понял: зачем?

Раны на руке зажили и превратились в тонкие белые шрамы, по которым до сих пор можно было угадать надпись. Больше ничего подобного с ним не случалось. Единственно, что стоило упомянуть любовь или любимых женщин, Зимин замыкался и уходил в себя. Иногда старые раны болят намного сильнее свежих и лучше их не трогать. А раны души заживают значительно медленнее, чем раны тела.

Поэтому когда Зимин женился, это стало сенсацией для знавших его и его историю. Его жена Даша была тихой и спокойной и какой-то домашней. И абсолютно непохожей на Аглаю светловолосой и сероглазой русской красавицей. Это несколько сбивало с толку, но ходили слухи, что таким образом Ромка пытается забыть свою несчастную любовь. Даша только вздыхала, когда он задерживался в офисе или вовсе не являлся домой, и упоенно тратила его деньги. А после ее неудачной беременности, Зимин завел себе любовницу и больше никогда не вспоминал Аглаю Охотскую. Если и оставалось что-то в сожженном сердце и растерзанной душе, то он похоронил это внутри себя. Вместе с ней.

И только иногда прошлое возвращалось к нему страшными призраками в кошмарных снах.

Или наяву.

Ничего это не знала Аглая, выходя из бара ненастным вечером. И не видела его, погруженная в собственные мысли. Как-то ей показалось, что она слышала Ромкин голос, но она отогнала наваждение прочь. Она ведь сама покинула его и неважно, что за все эти годы она не смогла его забыть. Она хотела только рассчитаться и уйти.

Из бара.

Из жизни.

У Аглаи было счастливое детство, насколько это было возможно при кочевом образе жизни. Всю свою жизнь ее родители прожили в любви и согласии, а она была единственным и желанным ребенком в семье. Мотаясь вместе с родителями по гарнизонам, Аглая никогда не имела дома в общепринятом понимании этого слова, но каждый раз Женечка Охотская, идеальная офицерская жена и мать, посвятившая себя мужу и дочери, умудрялась превратить в семейный очаг тот скромный кусочек жилья, который им выделяли. Потом они осели на одном месте и постепенно им стало казаться, что уже никогда не случится ничего плохого.

Аглая всегда любила свою мать, а отца просто боготворила с самого раннего детства. Глядя на его подтянутую фигуру, как в доспехи, закованную в строгий офицерский мундир, она представляла, как однажды тоже наденет форму. Наденет и уже никогда не снимет, даже если на ее плечи никогда не лягут большие звезды.

Они уезжали с разницей между поездами в тридцать часов — полковник Охотский и курсант Охотская. Они обнялись перед поездом, еще не зная, что видят друг друга в последний раз. Через две с половиной недели штабная «Крыса», на которой ехал Охотский, подорвалась на мине. Машину разорвало на две части, а от ехавших в ней людей почти ничего не осталось.

На похоронах Евгения не произнесла ни слова. Накануне ее так накачали транквилизаторами, что она не понимала ни где находится, ни что происходит вокруг. Аглая, приехавшая всего на сутки, смогла выдержать и длительную церемонию прощания, и закрытый гроб, и последний автоматный салют над свежей могилой. Выдержать: не упасть, не сорваться в крик, не заплакать. И то, что творилось в ее душе, было надежно скрыто за зеркальной безмятежной отрешенностью в ее глазах.

Женечка Охотская пережила своего единственного и любимого мужа всего на несколько дней. Она ушла тихо, от того, что раньше называли тоской.

Охотские умерли.

Умерли все.

Осталась одна Аглая.

Она провела в училище два месяца, успешно претворяя в жизнь свою идиотскую мечту о профессиональной военной службе. Через два месяца ее привели к присяге, а через несколько дней Охотская покинула училище и подписала контракт. О причинах, толкнувших ее на такой необъяснимый неординарный шаг, она никогда ни с кем не говорила, тщательно оберегая и сохраняя в себе эту боль. Что-то в ее душе перевернулось в тот момент, дрогнула рука, когда она ставила свою подпись на бумаге с сухим казенным текстом, обещавшим ей скорую смерть, на последнем листе первого в своей жизни контракта. Дрогнула и закончила нервным летящим росчерком, таким знакомым по многочисленным подписям ее отца. Словно полковник Охотский поднялся из могилы, призывая дочь к отмщению за свою оборванную жизнь.

Да, отец, да. Я уже иду — черны мои мысли и холодно оружие в моих руках.

В самолете, что стремительно несся к юго-восточной границе, она так и не смогла сомкнуть глаз. В эту ночь она написала то свое последнее письмо Ромке, сжигая за собой все мосты. Благо, что страдать по этому поводу очень скоро стало просто некогда.

Война — это кровь, грязь, стоны и мат, это презрительный смех автомата и бессильная ярость, сжигающая душу и сводящая с ума. Официально это называлось полицейской акцией, а солдаты назывались военными советниками. Но пуля, она ведь дура, ей все равно...

Охотскую не убили. Ее вытащили из боя в самый последний момент. В госпитале она написала Ромке еще одно письмо о том, что хочет вернуться к нему, но ответа так и не дождалась. И не знала, что ее послание сгорело вместе с вертушкой, возвращавшейся в Россию, и сбитой над горами «Стингером». А не дождавшись, Аглая решила, что Ромка последовал ее совету и вычеркнул ее из своей жизни. Была зима.

Она вернулась спустя три года. Вернулась на своих ногах, с целым телом, но искалеченной душой. Вернулась и принесла войну с собой.

Аглая не спешила броситься в Ромкины объятия — слишком уж тяжело проходила адаптация к мирной жизни. Несколько недель она провела в реабилитационном центре, отвыкая от наркотиков и ночных тревог. Тогда же она узнала, что Ромка женился.

Вот и все.

Все было кончено.

Сразу после центра, Охотская подписала контракт с Александром Сергеевым, военным советником, командиром спецподразделения «Кошачий коготь».

«Когти» были выездные: они ездили в «горячие точки» в командировки. «Наводить шорох», как выражался Сергеев. Будучи армейской элитой, они приезжали, устраивали крутую разборку и уезжали. Все остальное время они тренировались, улучшая и без того отличную форму. И еще одно — «Когти» никогда не бросали своих.

Когда рядом с Охотской разорвалась граната, и мир потерял цвет и звук, она подумала, что это конец, и покрепче вцепилась в автомат. Перед тем, как совсем отключиться. Когда она пришла в себя, все еще было темно и тихо. Прислушавшись к своим ощущениям, Охотская обнаружила, что лежит на сухой и свежей постели. Должно быть, в госпитале. Кто-то держал ее за руку.

Ромка?

Она спросила, но не услышала своего голоса. К горлу подкатил комок, но заплакать она так и не смогла.

Через несколько дней зрение и слух стали к ней возвращаться, и восстановились полностью. Рядом с ней сидел Сергеев и на ее первый вопрос ответил, что она дома. В ее глазах промелькнуло что-то, похожее на облегчение, а потом их снова затянул омут безмятежности.

Пребывая в бреду, Аглая все звала какого-то Романа, но с этого момента не проронила больше ни звука. Когда Сергеев решился спросить, не хочет ли она, чтобы они нашли этого человека, Охотская ответила, не раздумывая и однозначно. Нет, не хочет. И больше они к этой теме не возвращались.

Контузия Охотской была достаточным поводом для того, чтобы ее комиссовали, но она отказалась. Она вернулась в свою группу и выехала еще в одну командировку. Все прошло просто отлично, они вернулись и возобновили тренировки. Именно на тренировке Аглая впервые заметила, что с ней что-то не так. Земля вдруг ушла у нее из-под ног, хотя мир продолжал оставаться на месте. Аглая неловко взмахнула руками, безуспешно пытаясь сохранить стремительно уходящее равновесие, и упала на колени. Ее внутренние гироскопы сошли с ума, посылая в недоумевающий мозг самые противоречивые сигналы. Она видела, что остается на месте, но собственные чувства подсказывали ей, что мир перевернулся. Аглая завалилась на бок, и свет начал меркнуть. Она еще увидела, как к ней бегут двое или трое, а потом как будто выключили свет. Слух сдался последним.

Кончилось все так же внезапно и быстро, как и началось. Аглая открыла глаза и увидела над собой встревоженные лица, потом сообразила, что все еще лежит на земле. Тогда она решила, что это всего лишь последствия ее контузии, но после третьего такого приступа Сергеев отправил ее к доктору Туманову. Ее диагноз стал ее приговором.

Иногда жить становиться так больно...