05

Не ты

Подаришь мне цветы

И сбережешь от пустоты

Не ты

В понедельник утром Аглая не приехала, как обычно, чтобы отвезти Зимина в офис. Она не отвечала на телефонные звонки после того, как он попытался связаться с ней ночью, а ехать к ней домой Роман не рискнул. Он уже остыл и понимал, что сам во всем виноват. Не стоило срываться и лезть ей в душу. Причинил боль себе, Аглае, а дома сорвался на Дашу, довел ее до слез. Впрочем, новые бриллиантовые сережки быстро помогли жене забыть ее обиду. Если бы с Аглаей все так легко и просто… Если бы было, то вряд ли бы он ее любил.

По дороге в офис он все обдумывал то, что скажет ей. Она должна была его понять — они всегда могли понять друг друга без слов. Потом мысли перескочили на жену. Скорее всего, он разведется с Дашей уже после рождения ребенка… конечно, оставит ей приличное содержание… Но сил больше не было выносить ее, любящую, но не любимую, когда та, другая, совсем рядом… но — не его.

Но и другой не было. Светочка, не скрывая своего удовольствия, сообщила, что сэй Охотская не появлялась и не звонила, зато в приемной его ждет какой-то человек, отказавшийся сообщить о цели своего визита. Что ж, и такое бывает. Зимин посмотрел на часы. Сегодня у него была назначена с поставщиками, но время еще было.

— Хорошо, через пять минут запускай.

Пять минут — чтобы отогнать от себя мысли об Аглае и собраться с мыслями. Зимин глубоко вздохнул, настраивая себя на рабочий лад. Где-то на задворках сознания четыре кошки скреблись острыми когтями в потайную дверь его души. Его беспокоило, что Аглаи нет, но он не хотел верить, что что-то случилось. Проще было думать, что она просто сильно обиделась и все же решила разорвать свой контракт. Проще… но Зимин знал, что это не так. Не похоже это было на Охотскую.

Появление посетителя вывело Зимина из задумчивого транса. Мужчина, кажется, молодой, но с глазами старика. Роман невольно отметил прямую осанку и военную выправку. В его голосе звучали стальные нотки, и Роман подумал, что где-то он это уже слышал.

— Здравствуйте, сэй Зимин.

Он поднялся из-за стола, подал руку.

— День добрый. С кем имею честь?

Мужчина подал ему визитку — маленький прямоугольник, отпечатанный на хорошем финском картоне в хорошей полиграфии. Зимин пробежал глазами по имени. Что ж, предположив армейское прошлое, он не ошибся. И не прошлое, а настоящее… военный советник, капитан Александр Сергеев, отряд особого назначения «Кошачий Коготь». В груди снова шевельнулась тревога.

— Чем обязан, сэй Сергеев?

Сергеев, не дожидаясь приглашения, сел в кресло.

— Обязан.

Несмотря ни на что, Зимин ему понравился. Уверенный в себе, но без понтов. Обстановка, как и его одежда, дорогая, но скромная. И глаза умные.

— На самом деле у меня нет права приходить сюда. Ты меня не знаешь и даже, скорее всего, обо мне не слышал, а если и слышал, то пропустил мимо. Зато я знаю о тебе очень многое. О тебе и Аглае Охотской.

Роман встрепенулся. Вот откуда знакомые нотки — они точно копировались в речи Аглаи. Из отдаленного уголка его памяти уже выползло воспоминание о том, что Охотская несколько раз упоминала своего бывшего командира — Сергеева. Значит, это он и есть. Неужели пришел говорить вместо нее? Зимин хриплым от внезапного волнения голосом ответил:

— Я знаю, кто ты. Продолжай.

— Я видел, что ты сделал с ней. Я был с ней вчера… после вашей ссоры. Ей было больно. Мы многое прошли вместе, но никогда еще я не видел, чтобы она так страдала. Она тебя любит. И если ты хоть немного ее любишь… побереги ее, сынок.

— Знаешь, — Зимину не хотелось обижать этого странного человека, и он с трудом подбирал слова, — Мы как-нибудь разберемся сами.

— Я не собираюсь вмешиваться в вашу жизнь. Есть только одна вещь, о которой ты не знаешь. Я скажу тебе, если Аглая никогда об этом не узнает.

Роман усмехнулся.

— А тебе не кажется, что это только ее право: говорить мне что-то или нет?

— Она не скажет тебе. Она не хочет, чтобы ее жалели и отгородилась от мира ледяной стеной. Но внутри это стены она сходит с ума от одиночества… от своей обреченности.

При последних словах четыре кошки в душе Зимина вонзили в него не только когти, но и зубы. Он и Сергеев молчали, глядя друг на друга. Роман вдруг подумал, что Аглая так и не рассказала, почему уволилась из армии — она всегда обходила эту тему стороной или обходилась общими фразами. Совсем как тогда, когда собиралась в свое училище. Наконец, нервы сдали.

— О чем ты? — голос прозвучал глухо, — Что с ней произошло? Она сильно изменилась. Так изменилась…

— Это война. Война сделала это с ней, — Сергеев вдруг словно очнулся от транса, — Где она?

— Ее нет. Я не могу до нее дозвониться, и она сегодня не пришла.

Лицо советника сделалось смертельно бледным. Он поднялся одним плавным движением.

— Ее нужно найти. Ты едешь?

Зимин уже стоял рядом с ним.

— Да что случилось-то?

Сергеев посмотрел ему прямо в глаза. Он никак не стал смягчать жесткость и жестокость своих слов, просто поставив Зимина перед фактом:

— У нее Форма Е. Она умирает.

Вылетая из кабинета, Зимин его немного опередил. Светочка посмотрела им вслед, пожала плечами и занялась своими секретарскими делами. Для нее день начинался очень даже неплохо, — Зимин явился в офис в одиночестве, без своей извечной тени. Позднее ЭТА так и не появилась, и Светочка надеялась, что уже никогда ее не увидит.

Уже из машины Роман позвонил и отменил свою встречу. За всю дорогу до дома Аглаи они не сказали друг другу ни слова. Каждый думал о своем. Зимин был потрясен. Он теперь понял, почему вдруг иногда она словно отключалась на миг, сохраняя сознание, но уходя далеко в страну теней. Она не могла позволить себе просто потерять сознание и с трудом балансировала на тонкой грани «здесь» и «там». Он понял, почему она выстроила свою стену, а потом разрушила ее. Он понял, почему она была против его развода с Дашей. Он понял, почему она замкнулась в себе.

Он понял многое, кроме одного — каково это, медленно умирать.

Но он не хотел смиряться.

Однажды он уже потерял Аглаю и не мог допустить, чтобы она снова обвела его вокруг пальца и исчезла, не сказав ни слова.

— Я увезу ее. Я покажу ее лучшим нейрохирургам в лучших клиниках мира. Она должна жить.

Зимин говорил уверенно, но старался убедить себя. Прежде всего — себя. И Сергеев понимал это тоже.

— Ты сам знаешь, что это невозможно. Форма Е неизлечима. Не давай ей ложной надежды, лучше сделай так, чтобы она была счастлива.

— Я знаю, но не хочу! Я не хочу снова ее потерять. Слышишь?! Я не дам ей умереть!

Он лихо затормозил возле ее подъезда, и на пятый этаж они не поднялись, а взлетели. В окне, несмотря на светлое время суток, горел свет, но на настойчивые терзания звонка никто не отвечал. Сергеев посмотрел на счетчик — диск вращался так, словно в квартире были включены все имеющиеся электроприборы.

— Аглая! — Зимин оставил звонок в покое и теперь колотил в дверь кулаком, — Открой дверь!

Бесполезно. Ему никто не отвечал. Он оглянулся на советника.

— Надо ломать. Мне все равно, там она или нет, я просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

— Не спеши.

К его изумлению Сергеев вытащил связку ключей, нашел нужный и открыл дверь, но Роман предпочел не задаваться вопросом, откуда у него взялся ключ от ее квартиры. Он уже был внутри… в комнате. Сергеев вошел следом.

Вошел и отметил, что с его прошлого визита здесь мало что изменилось, только появилась вторая бутылка из-под виски. Пустая. Должно быть, после его ухода Охотская продолжила свое бегство от реальности. И, кажется, ей удалось.

Она лежала на полу лицом вниз. Пальцы правой руки свело судорогой, намертво зажав пистолет. Волосы разметались. Рядом свернулась Гейша.

В первый момент оба подумали, что все кончено, что Охотская мертва. Сергеев вспомнил, как она сказала, что хотела свести счеты с жизнью. И как он сам подначивал ее. Иезис! Неужели… Но нигде не было крови. Она хотела, но не успела. Роман что-то выкрикнул и рухнул перед ней на колени.

— Аглая! Аглая, проснись. Прости меня. Нет!

Он перевернул бесчувственное тело. Лицо ее было белым, как бумага. На резко выделяющихся скулах легли черные тени-стрелки от ресниц. Плотно сжатые губы. Советник начал произносить литанию Иезис. Аглая была без сознания, но жива. Он видел почти незаметные признаки это жизни: трепетное движение глаз, свидетельствующее о том, что она видит что-то сейчас, еле обозначенное дыхание, тонкую венку, бившуюся на шее под почти прозрачной кожей. Он наклонился и нащупал слабый пульс.

— Она жива. Это всего лишь беспамятство.

Зимина отрезвили эти слова. Он перестал звать ее.

— Я вызову «скорую».

— Не надо, — Сергеев легко перехватил его руку, — Я знаю, куда ее надо везти. К Туманову.

Они завернули ее в теплый плед, и Зимин взял ее на руки, удивившись, до чего же она легкая. Он прижимал ее к себе, как самую хрупкую драгоценность, боясь неосторожным движением причинить ей боль, сделать еще хуже ее беспамятство. Перед тем, как покинуть квартиру, Сергеев приласкал Гейшу и дал ей еды и воды. Кошка выглядела совсем несчастной.

По дороге советник позвонил в клинику и изложил Туманову ситуацию. Старый доктор попенял ему за то, что Охотская осталась без присмотра, но пообещал сделать все возможное. Сергеев поблагодарил его и отключился, а на вопросительный взгляд Зимина кратко пояснил статус Туманова, не особо вдаваясь в детали.

К их приезду все уже было готово, и их ждали. Аглаю взяли с рук Романа и уложили на каталку, сразу же подсоединив к ней какие-то датчики. Медики в голубых халатах негромко переговаривались между собой и делали свою работу уверенно и без суеты, представляя собой хорошо обученную и сработавшуюся уже команду. Через несколько секунд каталка скрылась за пуленепробиваемыми стеклянными дверями. Зимин рванулся следом, но какая-то невысокая женщина остановила его и мягко заговорила:

— Извините, но вам туда нельзя.

— Что с ней будет?

— Сейчас ее осмотрят, а потом подключат к системе поддержания жизни. Останется только подождать, когда она очнется.

— А это точно произойдет? Когда?

— Не буду от вас скрывать, что Форма Е еще недостаточно изучена. Протекание болезни проходит индивидуально и зависит от организма и от… воли, от желания жить.

Роман оглянулся на Сергеева. Он чувствовал себя беспомощным, и это сильно выбивало его из привычной колеи. Он был откровенно не готов к известию о том, что Аглая на волосок от смерти, и к страшному подтверждению этого. Он совсем позабыл о том, что существует что-то еще, он находился только «здесь» и «сейчас». Он сконцентрировался на Аглае, пытаясь дотянуться до нее ментально и отдать ей часть своей жизненной силы. Отдал бы всю, если бы мог.

Женщина еще раз заверила их, что все будет сделано так, как надо, и ушла.

— Пойдем.

Сергеев положил ему руку на плечо и тихонько подтолкнул к выходу. Зимин повиновался, уже не задумываясь, почему. На улице советник остановился прикурить. Потом посмотрел на Романа и неожиданно произнес:

— Вот и все, что я хотел сказать.

И Зимин понял, что это он заканчивает разговор, начавшийся в его кабинете несколько раньше.

— Спасибо. Хочешь, я тебя отвезу?

Советник улыбнулся.

— Да я лучше сам. Здесь недалеко.

Они пожали друг другу руки и разошлось в разные стороны. Сергеев — к своей группе на базу, а Зимин — к своему бизнесу в офис.

И ни то, ни другой еще не знали, что в этот момент в мозге Аглаи Охотской что-то переключилось, и она начала приходить в себя.

…Вокруг было голубое. Голубые стены, голубые занавески на окнах, голубая невесомая простынь, голубая дымка в глазах… Аглая снова смежила веки, прислушиваясь к своим ощущениям. Нервные волокна исправно передавали информацию от рецепторов, но мозг путался в ее обработке. Ей казалось, что она в невесомости, потому что тело почти ничего не ощущало, а температура окружающей среды была равна ее собственной. Постепенно восприятие выровнялось, и Аглая ощутила себя обнаженной и лежащей на мягкой постели. К вискам и рукам были прикреплены датчики, а к носу тянулись тонкие пластиковые трубки. И голубое вокруг. По телу прокатилась волна слабости.

Аглая вздохнула. Темнота, наводившая на нее ужас в начале каждого приступа, отступила, освобождая из своего плена измученное сознание. Через несколько секунд Охотская погрузилась в нормальный здоровый сон.

Когда голубое возникло во второй раз, рядом с ней находился человек в белоснежном докторском халате и такой же шапочке. Его ласковый голос каждый из немногочисленных пациентов клиники узнал бы в любом состоянии.

— Добро пожаловать обратно, Аглая.

Охотская силилась улыбнуться, но мышцы еще плохо слушались вернувшегося сознания.

— Здравствуйте, сэй Туманов.

— Ты можешь не говорить, если не хочешь. Просто дай знать, что понимаешь меня. Ты знаешь, что с тобой было?

Она все же ответила голосом:

— Знаю.

— Это хорошо, значит, позднее мы поговорим об этом более подробно. А сейчас скажи, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо. Только странно. Раньше так не было.

Болезнь прогрессировала. Туманов знал, что каждый следующий приступ будет проходить тяжелее и дольше предыдущего, и один из них станет последним. Он взял прохладную ладонь Аглаи и тихонько сжал ее.

— Ты храбрая девочка. Сейчас тебе надо отдохнуть. Я зайду завтра утром, и мы поговорим.

Он уже собрался уходить, но Аглая задержала его. Были вопросы, ответы на которые она хотела знать сейчас.

— Доктор.

Туманов послушно сел обратно.

— Скажите, как долго я пробыла… в отключке?

— Что-то около двух суток.

Двое суток.

Последнее, что Аглая помнила отчетливо, это то, как пришел Сергеев. Потом в памяти остались только кусочки происходившего, как фрагменты мозаики. Все остальное было скрыто туманом, который обрывался куда-то в темноту. За время, прошедшее с ее возвращения с юго-востока, она впервые напилась до полной невменяемости. Вполне сознательно.

— А кто меня привез?

— Сергеев. И с ним еще один — молодой мужчина.

Фамилию второго человека Туманов не назвал. Аглая подумала, что это был кто-нибудь из их группы. Она давала Сергееву ключи как раз на такой случай, а с ним вряд ли мог придти кто-то другой.

— Сэй Туманов, скажите ему, что я хочу его видеть.

— Скажу, милая.

— Но больше никому не сообщайте.

— Хорошо.

— Спасибо.

— Отдыхай.

Ночь прошла спокойно, и на следующий день Охотская чувствовала себя уже значительно лучше. Ее отсоединили от всех приборов и вкололи стимулятор. Туманов вернулся к ней после утреннего обхода и долго выяснял, что предшествовало приступу. Аглая признавала, что здесь есть немало и ее вины, но о причинах своего состояния умолчала. Туманов не спрашивал, тонко почувствовав, что она не хочет об этом говорить. Это было ее право.

Уже под финал их беседы она спросила:

— Как долго я здесь пробуду?

— Завтра мы сделаем несколько тестов и снимков. А там — посмотрим.

— Я ценю ваше участие, доктор. Но мне хотелось бы еще… пожить. Просто пожить.

Она почти умоляла, и старый доктор мог ее понять. Желание обреченного — взять от жизни все в ее последние дни. Осознание обреченности ломало даже сильную волю Охотской.

— Обещаю, что не задержу тебя здесь надолго.

Туманов ушел, а Аглая подумала, что Зимину все же придется позвонить и взять несколько дней, чтобы он не беспокоил Сунгурова. Только нужно придумать что-нибудь правдоподобное.

Вечером явился Сергеев с огромным пакетом фруктов и кучей приветов от ребят из группы. Они собирались придти почти в полном составе, но командир усомнился, что их пустят всех сразу, и пообещал все выяснить и рассказать. Аглая поулыбалась и заверила его, что будет рада всех видеть, но надолго здесь не задержится. Они поговорили еще о чем-то, а потом Аглая все же спросила:

— Как ты меня нашел?

Секунду Сергеев молчал. Сначала он хотел ей солгать — сказать, что беспокоился, а после того, как она не появилась в офисе, решил проверить. Пришел к ней домой, ну и… Но потом решил, что она все равно узнает, что они вместе с Романом привезли ее. Узнает и не простит ему этой лжи. Медленно начал:

— Я был у Зимина. Мы говорили… о тебе. Знаешь, есть некоторые вещи, которые могут быть сказаны только между мужчинами. Он сказал, что никак не может до тебя дозвониться, и ты не пришла в офис. И тогда мы вдвоем поехали к тебе домой. Ты была без сознания, и мы привезли тебя сюда.

До Аглая дошло.

— Это Ромка с тобой был?

— Да.

— И теперь он знает… обо мне?

— Да.

Охотская хотела спросить, кто дал Сергееву право вмешиваться в ее жизнь, но на самом деле она почувствовала в этот момент облегчение. Ей не надо больше притворяться и будет легче поговорить с Зиминым.

В последний раз.

Сергеев тоже ожидал, что сейчас на него наедут, и поэтому не смог сразу сообразить, что ответить, когда вместо этого Аглая спросила:

— Как он тебе?

— Кто? Зимин?

— Да.

— Знаешь, что бы там ни случилось между вами, он тебя любит. Он чуть с ума не сошел, когда мы нашли тебя. И…

Охотская перебила его.

— Мне все равно.

И советник продолжать не стал. Он снова вспомнил, как они вошли в комнату и увидели Аглаю лежащей на полу. Рядом свернулась Гейша. А в руке…

— Аглая, в твоей руке был пистолет…

Незаданный вопрос повис в воздухе. Сергеев боялся предположить, а Охотская…

— Я не помню.

— Извини.

Сергеев посидел еще немного, а потом ушел, пообещав еще зайти.

Некоторое время Аглая наслаждалась одиночеством. Разговор с командиром растревожил ее, и она обдумывала его слова. Насчет Зимина. Насчет пистолета. Она на самом деле не помнила.

Ее вернул к реальности стук в дверь, и на пороге возник Роман с огромной охапкой чайных роз. Больше всего она любила чайные розы.

— Здравствуй, любимая.

Он вошел и сложил цветы на ее постель. Аглая взяла розу, стала гладить ее нежные лепестки. Она уже приняла решение, но так сложно было произнести нужные слова после того, как она узнала, ЧТО значит быть снова любимой. Любимой любимым. Пальцы мелко дрожали, но об этом знали только она сама и эта роза. Наконец, Аглая подняла голову и твердо взглянула в лицо Роману.

Он споткнулся о все ту же отрешенность в ее глазах и перестал улыбаться.

— Теперь ты знаешь.

Да, он прекрасно понял ее.

— Знаю, но это ничего не меняет для меня.

— А для меня — да. Уходи, Роман, все кончено.

— Нет, я не уйду. Не кончено. Ничего не кончено, пока ты жива и можешь быть со мной.

— Ты не понял? Я хочу остаться одна. Иди к своей жене.

Зимин чувствовал себя, как побитая собака.

— Почему ты прогоняешь меня?

— Потому что тебе нет больше места в моей жизни.

— Я не верю тебе!

Она равнодушно пожала плечами и отбросила розу.

— Это твое право.

— Я говорил с твоим командиром, с Сергеевым. Он говорил, что ты любишь меня и чтобы я тоже любил тебя. Я люблю тебя.

Аглая усмехнулась, думая, что еще немного, и она сорвется. Закричит от боли и тоски. Неужели он не видит, что ей и так плохо.

— Он ошибся.

— Пусть так. Но что тогда было с нами?

— Иллюзии. Всего лишь иллюзии. Ничего не было.

— Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что ты не любишь меня.

И она посмотрела ему в глаза.

— Я не люблю тебя. Ты мне больше не нужен. Все кончено, — пауза, — Теперь ты доволен?

— Да.

Аглая осталась одна. Слезы, собиравшиеся в уголках глаз, так и не пролились. Цветы полетели на пол. Глядя в свое никуда, она прошептала:

— Я ненавижу тебя. Ненавижу!

ТАК говорят только о любви.