03

Я потерялась в вечной ночи

В холодном призрачном Нигде

Я сердцем чую — быть беде

Но… разум знать того не хочет

Она вернулась домой под вечер, измученная и выбившаяся из сил. Голова раскалывалась, словно с глубокого похмелья. Слишком много новых лиц, новых имен, новых ощущений, новой информации. Весь день она сидела в офисе, изучая личные дела сотрудников и некоторые бухгалтерские документы. Смотрела схемы сигнализации и камер, выписывала постоянные адреса тех мест, где чаще всего бывал Зимин, чтобы потом проверить маршруты. Зимин… Роман…

Ромка.

Не зажигая света, Аглая села на кухне и закурила. Она слишком много курит. Перед глазами стояло его лицо, а в ушах все еще звенел его голос. Он ведь тоже изменился. Исчезла юношеская припухлость, хотя он никогда не был пухленьким и мяконьким. За эти годы он стал заматеревшим волком. Волосы стали темнее, и на смену мальчишескому ежику пришла модельная стрижка. Жесты стали более уверенные. В голосе появились командные нотки. А его глаза… Его глаза остались прежними.

Охотская глубоко затянулась, вогнав в легкие почти полсигареты.

Больше всего ей хотелось позволить ему обнять себя. Прислониться к сильному плечу, отдаться во власть нахлынувших откуда-то из глубины души чувств, восставшей памяти… и вожделеющей плоти. Она не позволила себе. Не позволила ему. Сегодня она снова обрела свою любовь и своими руками сложила между ней и собой крепкую стену из голубых кирпичей льда. Если она забудется, то их острые грани иссекут ее раньше, чем она сможет натворить глупостей.

Так будет лучше для всех.

Вот только почему ей так больно?!

Весь день Охотская держала себя на жестком контроле, не позволяя себе ни на секунду отвлечься на собственные переживания. Сейчас чрезмерное нервное напряжение вылилось в сильную физическую усталость.

Впрочем, не только это. С момента, в который она узнала, что в ее голове заложена мина замедленного действия, Аглая невольно прислушивалась к себе, к своему организму. Ей казалось, что она ощутит сбой в себе, как могла ощутить малейший сбой в работе своего оружия или машины, но и тело, и мозг молчали, ничем не выдавая свой недуг. Иногда кружилась голова, но это всего лишь сдавали нервы. Например, сейчас.

Аглая докурила и занялась ужином. Есть ей не хотелось, но сэй Здравый Смысл подсказывал, что это необходимо. А усталость и нервный напряг пройдут, как только она освоится и войдет в курс дела. Готовить она никогда не любила, поэтому предпочитала поход куда-нибудь в тихое место с более-менее сносной кухней или полуфабрикаты, разогретые в микроволновке, как сейчас. Для ее одиночества это был самый оптимальный вариант.

Телефонный звонок застал ее уже ближе к финалу процесса. Запах пищи вызывал легкую тошноту.

— Охотская.

— Привет, это я.

Сергеев. Позвонил, как и обещал вчера, когда она сказала, что пойдет устраиваться к своему первому клиенту. Кажется, из командира он превращался просто в хорошего друга.

— Как первый рабочий день?

Аглая сглотнула, но заставила себя ответить:

— Отлично.

— Как тебя приняли?

Снова:

— Все хорошо. У меня все нормально.

Непостижимым каким-то образом Сергеев почувствовал ее фальшь. Может быть потому, что сам когда-то обучал ее этому, вернее, совершенствовал ее искусство. А может быть потому, что просто волновался за нее. Но он был уверен в своих словах:

— Почему ты лжешь, Аглая?

Она не ответила. К горлу подкатил комок, мешавший говорить, мешавший дышать. Мозг запаниковал в предчувствии гипоксии. Рука невольно метнулась к горлу и рванула тесный ворот.

— Никуда не уходи. Я сейчас приеду.

Короткие фразы были похожи на приказы. Зачем он это делает? Не важно. Все, что угодно, лишь бы не быть сейчас одной, чтобы не сойти с ума. Хоть кто-то, кто знает...

Охотская грохнула трубку на рычаг и медленно осела на пол рядом с телефоном. Ее бил озноб. Безумно хотелось заплакать, но она не могла. Не умела. Откуда-то выплыла сонная Гейша и начала тереться о ее колени, звонко мурлыкая. Это немного привело Аглаю в чувство. Она поднялась и пошла заканчивать ужин. За окнами было уже темно.

Советник не заставил себя долго ждать. Аглая впустила его и молча достала из холодильника начатую бутылку водки. А, обозрев накрытый стол, Сергеев не удержался и подколол:

— Чисто холостяцкий ужин.

Аглая слабо улыбнулась, не глядя на него, и пояснила:

— Я редко питаюсь дома, поэтому нет ничего… изысканного.

— Поверь, я тебя понимаю.

Сейчас у него была жена, но когда-то он тоже жил один и еще хорошо помнил те времена. И иногда вспоминал с грустью.

Охотская разлила водку по стопкам, и Сергеев все же рискнул спросить:

— За что пьем?

Она ответила, не задумываясь:

— А просто так.

И выпила. Как воду. После спирта это было легко. Сергеев отстал от нее всего на мгновение. Сразу стало тепло, а в голове прояснилось. Мир проступил объемнее и резче, словно убрали пелену с глаз. А после второй стало совсем хорошо, и Сергеев все же решился спросить:

— Что случилось?

— Ничего, — Аглая мотнула головой, — На самом деле все нормально, просто есть одна маленькая деталь. Моего шефа зовут Роман Зимин.

У Сергеева была хорошая память, и он умел сопоставлять факты. Именно это позволяло ему выбрать единственно верную стратегию боя. Но сейчас это было совпадение, случайность. Он переспросил:

— Это он?

Аглая так же молча кивнула, а потом собралась с мыслями и выдала ему все, что случилось за прошедший день. Когда она закончила, Сергеев подумал о предопределении.

Когда-то им было предопределено встретиться, и они встретились и стали вместе. И с этого момента они попали во власть этого предопределения. Слишком много событий сложилось вместе в одну длинную цепочку, чтобы быть просто случайностью. Стремясь вырваться из плена предопределенности, они не замечали, как их затягивает все дальше и дальше.

Охотская замолчала. Сергеев видел в ней сейчас боль. Не в глазах — во всем ее облике. Он взял ее холодные ладони и сжал. Она сидела, привалившись к стене, и смотрела ему прямо в глаза. И сейчас безмятежность в ее взгляде была пугающей.

— Ты все еще любишь его?

Она нашла в себе силы заглянуть правде в лицо.

— Да. Я все еще его люблю. Я так и не смогла избавиться от этого.

— Это ваше Ка, Аглая. Не мучай себя. Я знаю, ты сильная и все для себя решаешь сама. Но сейчас позволь свершиться Ка. Ты можешь быть счастлива, если захочешь, и… сделать счастливым его. Просто загляни в свое сердце.

Она покачала головой.

— У него сейчас другая жизнь, в которой нет места для меня.

— Откуда ты знаешь?

Она снова усмехнулась и повторила:

— «Добрые» мать их #$% люди.

— Аглая, сейчас ты убеждаешь себя, а не меня.

Она не ответила на это, а вместо этого накатила еще по стопке. Сергеев был прав. Она все для себя решала сама. И она сама решила, что не будет больше с ним. Она могла сохранять выбранную ей дистанцию до… конца. А могла бы...

И она сдалась.

— Пусть будет то, что будет.

Они говорили еще долго и благополучно уговорили всю бутылку. Заполночь Сергеев засобирался домой, но Аглая не отпустила его. В последнее время на ночных улицах было не так безопасно. К тому же, Сергеев был уже пьян.

Пока он объяснялся с женой, Аглая постелила ему на диване, а себе бросила на пол спальный мешок. Она умела быть максимально неприхотливой. Погасили свет и легли. Через минуту Аглая почувствовала, что к ней приползла Гейша. Обняв кошку, она закрыла глаза и попыталась уснуть. От выпитого кружилась голова, и Охотской казалось, что реальность вокруг нее невообразимо расширилась, а сама она стала маленькой пылинкой где-то в ее глубинах. Темнота навалилась своей непомерной тяжестью, стремясь погрести под собой ее ставшее вдруг хрупким и беззащитным «Я». Она душила.

Аглая вспомнила о предопределенности. Жестокая память возвращала ее назад — она снова видела себя и Ромку. Как они были счастливы вместе. Как расстались. Как встретились снова, чтобы стать чужими. Глаза немилосердно жгло жидким огнем.

За что, Иезис?

Нема была разлучница.

Аглая хотела закричать, но сухое горло вытолкнуло наружу только стон. Ей почему-то казалось, что она снова в своем болезненном беспамятстве, оторванная от внешнего мира, наедине со своей болью и обреченностью, и что уже все, все кончается, и она тоже. Перед глазами висело багровое марево. По лицу прошла судорога боли, исказившая тонкие черты почти до неузнаваемости. Кошка отпрянула от нее, зашипев и выгнув спину. Но она этого не знала и не чувствовала, находясь во власти своих кошмаров.

Чьи-то руки заботливо обняли ее, как в детстве обнимали руки родителей. Она прильнула к ним всем телом, все душой, содрогаясь. Теплые объятия успокаивали, обещали, что все теперь будет хорошо. Аглая поудобнее устроилась в этих нежных руках и, наконец-то, позволила себе расслабиться. Из-под закрытых век потекли две прозрачные дорожки, но она так и не проснулась.

Сергеев перенес ее на диван и укрыл одеялом. Сел рядом и сидел всю оставшуюся ночь, охраняя ее покой.

Роман в ту ночь вернулся домой глубоко за полночь, и снова застал погашенный свет, холодный ужин и одиночество, но на этот раз он был этому только рад. Подозрительная Светочка пыталась выспросить у него, чего ради он «притащил сюда эту стерву», и от кого она будет его охранять? Но он отмолчался. На этот раз.

Он поужинал и пришел в спальню — Даша не проснулась, когда он ложился. Оставшиеся четыре часа до звонка будильника он провел в полудреме, в которой ему чудилось багровое марево, и лицо Аглаи, до которого он так и не смог дотянуться.