03

Меня обнимет холодным ветром ночная мгла

И память неспящих подскажет мне «Ты сошла с ума»

И одиночество следом за мною войдет в мой дом

И я осознаю что все ушло и не быть нам вдвоем

На улице все еще шел дождь. Уже зажглись фонари, и капли, попадавшие в их свет, поблескивали, как хрустальные бусинки. Они падали и разбивались с неслышным печальным звоном. Аглае казалось, что их звон сплетается в незримую песню о том, что жизнь коротка, но в этой обреченности можно кануть во тьму, а можно сверкнуть, в последние мгновения отдавая себя другим. Несколько минут Аглая стояла, зачарованно наблюдая их танец и не ощущая ни дождя, ни ветра. Глухо стучало сердце, а душа заледенела от боли. Зима теперь была в ней.

Охотская медленно шла по темным пустым улицам, глядя на блестящий от дождя асфальт, и на ее лице леденели прозрачные капли, и непонятно было: то ли это дождь, то ли слезы. Она вспоминала Зимина, но она теперь была — не его, а он — не ее. Сегодня ее обрекли на одиночество.

Уже перед самым домом Аглая вдруг остановилась, вслушиваясь в темноту. Сквозь шелест дождя ей послышался тихий звук, похожий на стон. Через несколько секунд он повторился, и Аглая смогла установить, что он идет от стены дома. Она протопала по луже, не обращая на нее внимания, потому что и так была уже насквозь мокрая, и снова остановилась. Следующий звук привел ее к цели: между стеной дома и высоким крыльцом жался в угол маленький котенок, придерживая на весу левую переднюю лапку. От него исходила волна страха, одиночества и боли, такая мощная, что Аглая едва не задохнулась от хлынувших на нее чужих эмоций. Котенок посмотрел на нее и в последний раз отчаянно мяукнул, словно заплакал, и затих.

— Не надо, котик, — Аглая с трудом разлепила сведенные холодом губы, но уже не отдавала отчета в своих словах, — Пожалуйста, не умирай. Если ты сейчас умрешь, то что же я буду делать одна? Не умирай, маленький. Не надо. Пожалуйста.

Она легко подняла безвольное мокрое тельце и сунула под куртку. Впрочем, сейчас там вряд ли было теплее, поэтому она поспешила, легко запрыгнув на крыльцо одним мощным прыжком. На пятый этаж не поднялась, а взлетела на одном дыхании.

Квартира, числившаяся ее домом, встретила ее темным неуютным одиночеством. Аглая стащила с себя промокшую куртку и сразу же протопала в ванную. Понадобилось десять минут под теплым душем прежде, чем котенок перестал дрожать и открыл глаза. Они оказались точно такого же оттенка зеленого, что и у самой Аглаи. Охотская не пожалела свой лучший шампунь и в процессе помывки выяснила две важные вещи. Во-первых, котенок оказался кошечкой, а во-вторых под слоем грязи скрывалась изумительная черная шкурка — гладкая и плотная.

— Эй, киска, да ты у нас киска.

Аглая смыла остатки шампуня и завернула кошечку в чистое махровое полотенце. Левая лапка оказалась подраненной, и Аглая обработала ей рану и умело наложила чистую повязку. Кошечка зажмурилась и замурлыкала, почувствовав тепло и облегчение. Аглая промокнула ее шкурку и выпустила сушиться на батарею. Сама она не замечала холода от мокрой одежды.

— Ты, наверное, голодная?

В холодильнике нашлись остатки молока и кусок белого хлеба. Аглая накрошила хлеб в молоко и принесла прямо в ванную. Кошечка осторожно обнюхала предложенное и, благодарно взглянув на Аглаю, деликатно принялась за еду.

Пристроив кошку, Охотская, наконец-то обратила внимание на себя любимую. От холодной и мокрой одежды ее колотило мелкой дрожью. Аглая избавилась от ботинок и утащилась в комнату. Отопительный сезон как всегда запаздывал и раздеваться абсолютно не хотелось, но пребывание в холодных и влажных еще джинсах было еще хуже. Поэтому Аглае пришлось собрать все свое мужество и быстренько переодеться во что-нибудь сухое и теплое. После этого жить стало немного лучше и легче.

Когда она вернулась в ванную, кошечка уже дожевывала последний кусочек, а ее шкурка почти высохла. Аглая присела рядом с ней на корточки и погладила по худенькой спинке.

— И что мне с тобой теперь делать, приблуда?

Вопрос был чисто риторический. Кошка доела и принялась умываться. Аглая села на пол.

Пока она шаталась по городу, алкоголь из ее организма весь выветрился, но спокойствие, так желанное ею, все не шло. Почему-то снова вспомнился Ромка. Должно быть, он сильно изменился за эти годы. Она хотела увидеть его и страшилась. Не хотела новой боли. Но хоть напоследок...

Аглая прислонилась затылком к белому в голубых прожилках кафелю и прикрыла веки. На твердых скулах дрогнули желваки — единственная форма, в которой проявлялись ее эмоции.

Эх, Ромка, Ромка… все было бы ничего, если бы не помстился ты сегодня. Коварна была богиня судеб, изгнанница Иезис.

В комнате зазвонил телефон, и Аглая вышла из транса. Она подорвалась с пола, как по тревоге, и все же успела взять трубку. На том конце провода возник командир ее, Сергеев. Пожалуй, единственный человек, с которым она хотела бы сейчас говорить.

— Я тебя не разбудил?

— Нет.

— Извини, что я так поздно, но дело важное, а тебя не было весь день. Ты приедешь завтра на базу?

— Что-нибудь случилось? Командировка?

— Нет, ничего пока не случилось. Просто нам надо поговорить.

— О чем?

— Приезжай завтра, тогда и разберемся.

И тут до нее дошло. Странно, что она не подумала об этом сразу.

— Саша, — она говорила теперь очень тихо, — Ты видел отчет Туманова? Да?

Пауза. Длинная такая бесконечная пауза, сказавшая все лучше любых слов.

— Да, видел.

— Тогда ты знаешь… — она не договорила.

— Знаю. Мне очень жаль.

— Зачем мне тогда приезжать? За расчетом? У меня достаточно денег, — она усмехнулась, — Достаточно до конца жизни.

— Аглая, подожди.

Она смолкла, снова сворачивая нервы стальной пружиной. Их учили не проявлять эмоции. Она не должна.

— Я не говорил о расчете. Просто я хочу поговорить с тобой. Просто поговорить, понимаешь? И ребята хотят тебя видеть.

Аглая немного помедлила с ответом.

— Хорошо. Я приеду, командир.

И грохнула трубку на рычаг, не попрощавшись. Слова Сергеева не успокоили ее. Ее ждут, чтобы попрощаться, а после этого помнить так, как они помнили своих мертвых. Необременительным грузом светлой печали: вот они были и вот их не стало. Отныне она — никто и ничто.

Уже мертвая.

Аглая спрятала лицо в руки, хотя здесь некому было видеть ее.

Отдышавшись несколько минут в угнетающей тишине, Охотская поднялась и открыла маленький встроенный в стену сейф. Из-под бумаг она извлекла пистолет. Вороненая сталь тускло блестела в неярком свете маленького переносного светильника. Аглая проверила магазин, сняла с предохранителя и глубоко вздохнула. Лучшее решение всех ее проблем. Она теперь не видела большой разницы: умереть ей сейчас или потом. Она ведь уже мертвая, девочка с безмятежными глазами, прошедшая с автоматом полстраны.

Ка.

Вся наша жизнь — всего лишь Ка. Осенний ветер, что гонит сухие листья и призывает дожди. Никто из смертных не властен препятствовать ему. Оно было до нас и будет еще долго после нас. Всего лишь дуновение ветра. А мы — опавшие листья. Опавшие и умершие оттого, что уже ничего нельзя изменить. Впереди теперь пустота. Боль. И смерть, чар. Пусть будет милосердна Иезис.

Ка.

Колени вдруг предательски подогнулись, и Аглая опустилась на пол, сжимая пистолет. Она посмотрела в ощерившийся глаз ствола, такой же черный, как глаза Ромки, и нервно хохотнула. Нервы ни к черту. Пора кончать со всем этим.

— Мяу.

Тихий голос заставил ее вздрогнуть и обернуться. Аглая уже успела забыть про свою странную ночную гостью. Черная кошечка сидела на пороге комнаты и не решалась войти без приглашения. Аглая опустила руку, а потом вообще спрятала ее за спину. Коротко рассмеялась, давая выход нервному напряжению.

— Не бойся, милая, заходи. Это не для тебя.

Кошечка зашла и начала тереться об ее ноги, зажмурив глаза и звонко мурлыкая. Аглая присела погладить ее и пробормотала под нос:

— Похоже, это еще не конец.

Боль отступила, уступив место просто печали.

Нет, ее не взять просто так, голыми руками. Она из тех, кто сражается до последнего вздоха, чего бы это не стоило. Возможно, для кого-то это могло бы стать единственным выходом, но не для нее. Не сейчас.

Охотская встала. Пистолет снова был водворен в непроглядную темноту потайного сейфа — ждать следующего раза подобной минутной слабости. Если когда-нибудь станет так же плохо — она это сделает. Да. Но не сейчас.

Аглая взяла кошечку на руки и подошла к окну. Теплый комочек на ее груди замурлыкал, согревая сердце. Косые струны затянувшегося осеннего дождя секли темные окна, как плети секут спину приговоренного. До самой смерти. До самой…

В какой-то момент она стала прекрасно осознавать, что ей движет уже не детская мечта, а жажда мести за убитого отца и угасшую после его смерти мать. В день похорон ненависть дала в ее душе крохотный росток, который на благодатной почве быстро вырос и распустился в ядовитый хищный цветок. В каждом убитом противнике она видела того, кто заложил взрывчатку, подорвавшую «Крысу». Она убивала, не замечая, как идея отмщения целиком поглотила ее душу и отравила ее разум. Возможно, именно поэтому у Охотской не оставалось сил, чтобы продолжать любить. Она стремилась убивать, где-то смутно понимая, что, сделав выбор, в пользу мертвого, обрекает и себя тоже.

…Прогулка под холодным дождем все же не пошла ей на пользу. Несмотря на то, что она переоделась в сухое и выпила потом кофе, озноб все не проходил. На груди, где сидела кошка, было тепло, но Аглая чувствовала, как тело вибрирует мелкой дрожью, а мышцы напряжены и не могут расслабиться. Руки оставались холодными, а босые ноги сводило судорогой. Она посадила киску на диван и снова направилась в ванную.

Через несколько минут набралась горячая вода, своим паром согревшая крошечное помещение. Аглая бросила горсть морской соли, способствующей расслаблению, и воды окрасились в лазурный цвет. Стащив с себя одежду и заколов волосы, она с наслаждением погрузилась внутрь, чувствуя, как тело тут же начали покалывать тысячи маленьких острых иголочек, расслабляя затекшие мышцы и разгоняя кровь. Через несколько минут покалывание прекратилось и осталось просто расслабленность и покой.

Рука сама потянулась в шкафчику на уровне края ванны и нашла там сигареты и зажигалку. Охотская часто курила в ванной и завела себе отдельную пачку, которая так и лежала всегда в удобном месте. Тонкая изящная сигарета замерла меж длинных пальцев — дымок вился к потолку причудливо изогнутой прерывистой струйкой. Она следила за ним взглядом. Нервы, свитые в клубок, успокоились, и сейчас она получила возможность снова подумать и все взвесить.

Три месяца. Ей осталось жизни — три месяца. Аглая Охотская всегда была реалисткой и предпочитала трезвый взгляд на вещи. Она не обольщала себя ложной надеждой на то, что за это время в мировой медицине произойдет революция, и будет найдено лекарство от Формы Е; не ожидала, что болезнь сама пройдет, и ее мозг очистится под влиянием внешней среды; не верила в чудо. Ее личность сейчас раздвоилась. С одной стороны умирать было страшно и жутко не хотелось. Особенно, когда ты молода, хороша собой, без финансовых и жилищных проблем. С другой же — ее уже давно ничего не держало по эту сторону: родители умерли, Ромка женился и, похоже, забыл о ее существовании. Она осталась одна — самодостаточна, но все же одинока и неприкаянна. Она никогда не лезла под пули, но и не пряталась. И слишком легко бралась за рискованные задания.

Когда-то Аглая с тоской представляла себе, что придется когда-нибудь выйти замуж и заводить семью. Когда-нибудь, когда она станет совсем не годной к службе. Теперь об этом можно не думать. Можно не думать о том, что ожидает ее после увольнения в случае, если с ней что-нибудь случится, и она останется живой, но беспомощной. Уже ничего. Хорошо… пусть так. Пусть будет так.

Она затушила окурок в пепельнице в форме морской раковины и взяла новую сигарету. Рука снова автоматически потянулась все к тому же шкафчику и на нижней полке нащупала книгу в бумажном издании карманного формата. Какой-то детектив, который она читала в ванной только для того, чтобы заставить мозг переключиться на другое, а потом и вообще уйти в аут. Вот и сейчас слова побежали перед глазами, складываясь в фразы и целые страницы, и навязчивая мысль постепенно затухла, а потом и совсем ушла, почувствовав себя непрошеной гостьей.

Через час Аглая вполне удовлетворилась своим состоянием и вылезла из ванны, вместо одежды завернувшись в большое пушистое полотенце. Хотела лечь, но сна не было — Морфей сегодня пошел на свидание к другой. Пришлось вернуться в той же книге — что угодно, только чтобы не думать, не помнить, не вспоминать… Забыться удалось только под утро.

Ей приснился отец. Она не видела в жизни, как он погиб, но воображение, снабженное знанием о специфике ситуации, услужливо соткало для нее полотно ночного кошмара, который мучил ее вот уже пять лет. В этом сне она стояла на холме, и дорога, по которой должна была проехать «Крыса» стелилась перед ней серой змеящейся лентой. Когда из-за поворота выруливала стальная коробка джипа с навешенными вместо боковых стекол распятыми бронежилетами, то Аглая вдруг понимала, что знает то место, где заложена взрывчатка. И знает, что не успеет добежать и остановить машину. И все же она срывалась с холма, и чувствовала, как тяжело ей бежать, но все равно летела вперед. И каждый раз где-то на половине пути она с размаха влетала в невидимую стену, и в этот момент, взрывчатка детонировала… Медленно, очень медленно машина взлетала в воздух, а потом пламя разрывало ее на куски, и Аглая чувствовала, что стоит под этим огненным дождем. Осознание того, что она снова не смогла, скручивало ее жгутом вины и боли и бросало на землю.

Она просыпалась от крика, который порой невозможно было сдержать. Просыпалась с ненавистью в душе и клятвой на губах — убить. Потом она уже не могла уснуть, курила на кухне одну сигарету за другой и встречала рассвет с тяжелой головой и тяжелыми мыслями. В этот раз легкие разрывались от переизбытка никотина. Она зашлась надрывным кашлем и села на разоренной постели. Лоб, шею и спину покрывала холодная испарина; слипшиеся волосы висели сосульками. Сердце надрывно бухалось в груди в такт пульсирующей боли. Аглая посидела немного, позволяя себе отдышаться, а потом поплелась в ванную.

Та, что смотрела на нее из зеркала, была кем-то незнакомым, кем угодно, но только не ей самой. Запавшие глаза, окруженные темными кругами, с морщинками в уголках, бледные бескровные губы, обтянутые бледной кожей скулы никак не могли принадлежать Аглае Охотской, всегда выглядевшей моложе своего возраста. Женщине в зазеркалье было лет тридцать, и она была полностью разбита жизнью, а на ее лице затаилась затравленная усталость и страдание. Охотская открыла кран и с остервенением плеснула себе в лицо ледяную воду, потом на шею и грудь. На самом деле она терпеть не могла холод, но сейчас это позволило ей быстро придти в себя. Сердцебиение унялось и выровнялось. Из глаз убралось выражение неземной муки, послушно сменившись на ее обычную отрешенность. Волосы теперь были просто мокрыми.

— Подожди немного, — голос прозвучал хрипло, и Аглая поспешила прочистить и горло тоже, — ОНА сама придет за тобой скоро.

Скоро…

На кухне она поставил вариться кофе и закурила последнюю сигарету из пачки, которую купила вчера утром, перед походом у Туманову.

…А кошку назвала Гейшей.