8.

Я ожидал чего угодно, но то, что открылось моему усталому ещё не до конца сбросившему с себя остатки дремоты взору, сразило меня наповал.

Самая настоящая карета, запряжённая четвёркой нетерпеливо цокающих копытом коней ждала нас у входа в подъезд и словно была вырвана из забытой детской сказки. Нам почтительно поклонился кучер, лакей, одетый по последней моде восемнадцатого века в суконную ливрею с золотыми позументами, склонившись в глубоком поклоне, открыл перед дамой дверь в уютный, обитый бархатом салон, где нас уже ждал иронично улыбающийся Борис Анатольевич, мой любимый клоун.

Мы долго мялись у распахнутой двери, застенчиво краснели, не смея сделать шаг — уж слишком несовместимы были мои драные джинсы и футболка с неприличной надписью на английском языке с этим утончённым транспортом из девичьих грёз.

— Не стоит бояться, Наталья Алексеевна. Входите смелее. Пунктуальность — вежливость королей.

— А мы разве короли? — поинтерсовалась maman, при помощи лакея переступая высокий порожек салона.

— Каждый из нас король, Наташенька. Каждый из нас.

— Если я королева, где моя свита, где слуги?

— Я ваш самый верный слуга. До скончания дней.

— Хватит паясничать, Борис Анатольевич. Куда мы едем?

— А мы пока ещё не едем, — всё с той же улыбкой прошептал Анатольич, и тут же громовым раскатистым басом бросил кучеру, — Трогай!

Под стук копыт полилась непринуждённая беседа. За окном с быстротой молнии сменялись картинки, словно в волшебном калейдоскопе: типовые многоэтажки сливались в единое серое пятно и неожиданно превращались в уютные белокаменные домики, где даже дым из трубы был тёплым и мягким на ощупь, словно старый, впитавший нежность любящих рук шарф, а мгновение спустя домики исчезали, как будто их и не было никогда — всё застилал безумной красоты осенний лес, яркостью и разноцветьем способный спорить с самой изысканной флорентийской мозаикой. Я почти не вслушивался в разговор двух самых близких мне людей — истинная магия природы поглотила меня без остатка. А разговор, меж тем, был весьма и весьма интересным.

— Почему вы делаете из всего тайну, Борис? Почему нельзя сказать прямо?

— Потому что попытки пробить стену лбом никогда ещё ничем хорошим не заканчивались, моя дорогая… А потом, без загадок и тайн жизнь скучна и лишена всякого смысла. Право слово, если ты знаешь до последней секунды, что будешь делать завтра, послезавтра, через неделю, через месяц, зачем жить?

— Затем, что ты кому-то нужен.

— Жить за другого нельзя. У каждого свой путь. А жить ради идеи, любимого человека — значит терять себя.

— Борис, у вас есть дети?

— Не имел такой оплошности. Дети — обуза. Гири, тянущие на дно.

— Вы правда так считаете?

— Нет, Наташенька. Неважно, как считаю или что думаю я, важно, что хотите услышать вы. Кстати, мы уже почти приехали. Предлагаю отложить высокие материи до лучших времён и просто насладиться этим днём.

— Мам, — изумлённо воскликнул я, когда карета остановилась, — похоже, мы с тобой приглашены на бал...