Глава 9

Глава 9

С тех пор, как Ханна попала в дом Гриндлов, прошло почти четыре месяца. Сью ушла, а Дылду, пойманную на подслушивании, уволили. На ее место приняли спокойную Марту, трудолюбивую, покладистую и, в отличие от Маленькой Мэри, совсем не склочную. Служанки быстро нашли общий язык и, если бы не экономка, то жизнь Ханны можно было бы назвать райской, однако Большая Мэри крепко держалась в доме, пользовалась поддержкой миссис Гриндл и считала себя особой, достойной некоторых привилегий, подчеркивая свое превосходство грубым обращением к прислуге, работавшей под ее началом.

Если сказать по правде, то Мэри старалась служить верой и правдой чете Гриндл, но характером экономка сходилась лишь с хозяйкой. Мистер Гриндл относился к ее присутствию в доме просто снисходительно, поскольку особых причин для конфликта не было, кроме того, неприязнь он хорошо умел скрывать.

Ханна обжилась на новом месте и быстро привыкла к здешнему укладу. У нее появились красивые платья, перешитые из подаренных хозяйкой ненужных нарядов. Будь ее воля, она бы выбрала иную расцветку ткани, но выбирать не приходилось, и она радовалась тому, что есть. Сама, за свои кровно заработанные деньги, она не смогла бы позволить себе подобного, потому к перепавшим ей нарядам относилась весьма трепетно и бережливо. Несколько расстраивало ее, что фасон платьев приходилось выбирать по строгой рекомендации Кэтрин и в соответствии с ее вкусом, так как миссис Гриндл весьма щепетильно относилась к тому, какое они произведут впечатление на общество. То же касалось и выбора причесок.

Не обремененная тяжелым трудом, Ханна выглядела свежо и даже поправилась. Теперь у нее было достаточно свободного времени, которое она могла посвятить себе. Много часов было проведено перед зеркалом, пока она училась сама себе делать строгие, но несколько изысканные прически, пользоваться пудрой и румянами. А недавно ей достался флакон духов, которые разонравились миссис Гриндл. Команьонка была просто счастлива, казалось, что сбываются все ее мечты.

Постепенно, пообвыкнув и поняв, что нравится хозяйке, а что вызывает у ее раздражение, она научилась правильно подавать себя. Теперь чтение нудных книг не вызывало у компаньонки раздражения и к манере общения миссис Гриндл она тоже привыкла.

"У всех людей бывают недостатки, — решила она, — даже у меня. Следует быть более снисходительным к другим".

После этого, она стала немного иначе, более мягче и снисходительнее относиться к миссис Гриндл, тем более, что в ее столь ревностном увлечении Священным Писанием и верой, она ничего плохого не усмотрела.

Человеку, чтобы быть довольным своим положением, необходимо сравнивать его с положением худшим. Ханна об этом помнила, тем более, что каждой утро, занимаясь прической перед зеркалом, она видела на своем лбу белую полоску, оставшуюся после встречи со слоном. Как сказал мистер Гриндл, аргумент был более, чем весомым.

Подстроившись под миссис Гриндл, Ханна — Эмма теперь с удовольствие посещала воскресные проповеди, встречи с подругами Кэтрин, увлеченных общим благим делом, посещала магазины, сопровождая хозяйку, а иногда, когда у нее было свободных полдня, обычно по воскресеньям, она могла сама пройтись по лавочкам и прикупить себе какую-нибудь мелочь. Пожалуй, самое сложное из того, к чему ей пришлось привыкать, было ношение платьев с кринолином. Обручи не были железными, как было модно, а с конским волосом и не большого объема, однако даже в таком сидеть компаньонке было крайне не удобно.

Кринолин был символом праздников и вальсов, и кокетки, желавшие затмить своей красотой всех других, старались сделать юбку как можно более объемной. В журнале мод, которых у миссис Гриндл было в изобилии, Ханна читала, что у некоторых дам ширина кринолина доходила до 500 люймов (14 метров)! Как в них могли ходить дамы, она не понимала и воочию такой красоты не видела, но журналу «Королева», столь любимому хозяйкой, можно было доверять.

После чудесного преображения, вызванного значительным улучшением ее материального положения, пусть и таким своеобразным способом, Ханна стала выглядеть достойно и респектабельно. Можно даже сказать, что она вновь родилась. Такое ощущение у нее появилось, после проявления мужского внимания, которым до сих пор Ханна похвастаться не могла. Нет, она понимала, что на нее и раньше обращали внимание, но это было гораздо реже и люди, дарившие ей украдкой внимание, были совсем другого уровня. Теперь же на нее смотрели не тайком или украдкой, а так, как положено приличным людям. Сопровождая миссис Гриндл, она заметила, что вокруг нее стало больше мужчин, а некоторые из их были даже очень приятной внешности и солидного достатка.

"Вот что делает красивая одежда и надежда на хорошее приданное". — с грустью отмечала Ханна. От осознания причин столько возросшего внимания к ее скромной особе, ей было противно. Ведь это ее положение временное. Лишь стоит ей лишиться должности, как она вновь станет бедной служанкой, и все эти воздыхатели снова буду делать вид, что совсем ее не замечают.

Хозяйка, отметив прохладное и уничижительное отношение служанки к проявлению мужского внимания, была весьма довольна, что выражалась в уменьшившимся количестве придирок.

Успокоившись и научившись у миссис Гриндл хорошим манерам, Ханна приобрела лоск и ухоженность. Хорошая, строгая одежда и весьма приятная внешность, вскоре позволили ей походить скорее на благовоспитанную даму, чем на невоспитанную и забитую служанку, но от дамы ее отличало то, что в церкви она всегда сидела на задних рядах. С развитием фабрик красивая одежда из роскоши стала скорее повседневной, даже просто состоятельные горожане могли позволить себе одежду по моде, чему так удивлялись иностранцы, приехавшие из Англии или Европы. Чтобы не путать чопорных дам с разряженной простолюдинкой в церкви знатные горожане и респектабельные дамы располагались на первых рядах.

Несмотря на ее холодность и равнодушие к бросаемым на нее взглядам, некоторые из поклонников проявляли изрядную настойчивость, но, к огромному сожалению Ханны, это были: юный Эдвард, не ступавший в сторону без разрешения матери и сластолюбивый мистер Марч, который был давно женат и был уже почтенного возраста, но его любострастному взгляду могли позавидовать более молодые джентльмены. По городу среди служанок ходили слухи, что ни одну из своих служанок мистер Марч не обделяет вниманием, не обращая внимания на ее внешность и возраст.

Если Эдвард позволял себе лишь не скромные взгляды и обильное пускание слюны, при виде Ханны, то мистер Марч позволял себе значительно больше. При выходе из церкви по окончании службы он каждый раз старался коснуться ее, но в этот раз, как бы невзначай задев, успел провести рукой по ее груди. От неожиданности Ханна обомлела и, прежде чем успела сообразить, залепила мистеру Марчу звонкую пощечину, на звук которой обернулись прихожане. Это был столько неприглядный случай, что никто хотел отказать себе в удовольствии посмотреть на него. Мистер Марч держался за пылавшую щеку, а испуганная Ханна подхватив многослойные юбки, выбежала из здания.

Разразился скандал! Одно дело, когда мистер Марч зажимал по углам служанок, незаметно для приличного общества, а другое дело в храме Божьем, когда он за свою проделку получил прилюдную, весьма увесистую и с не свойственной для женской руки силой, пощечину. В Храме Божием надлежит думать о душе, а не о порочных телесных удовольствиях — судачились сплетницы. Над старым повесой смеялся весь город, миссис и мистер Марч теперь стыдились выйти в город. Как только она с супругом выходила из дома, над ними начинали смеяться. Тогда, в попытке хоть как-то оправдать мужа, миссис Марч прилюдно попыталась обвинить Ханну в ненадлежащем поведении и в подстрекании чужих мужей к сластолюбию. Особенно в разнесении подобного слуха преуспела миссис Марвел, которая не могла простить бывшей служанке скандал, испортивший ее репутацию благовоспитанной дамы. Преисполненная ненависти, она, не уставая, развлекала своих подруг неожиданными подробностями пошлого поведения неблагодарной, зазнавшейся служанки. Ей вторили миссис Марч и Дороти Палм.

Когда Ханне донесли о ходивших о ней сплетнях, она испугалась настолько сильно, что заболела от нервного напряжения, до того боялась, что испорченная репутация оттолкнет от нее чету Гриндл и ее попросят покинуть их дом. Экономка Мэри только и подначивала миссис Гриндл, напоминая той, как кристально чисто имя хозяйки поднято на смех, и как развратная служанка, почти соблазнившая бедного мистера Марча в Божьем доме, подумать только, может очернить ее безукоризненную репутацию.

— Айзек, ты там? — спросила Кэтрин, настойчиво стучась в запертый кабинет мужа.

— Да, милая. — ответил он, пытаясь скрыть свое растущее раздражение.

"Черт бы тебя побрал! Еще тут тебя не хватало". — злился он сквозь зубы.

— Айзек, милый, нам нужно срочно поговорить. — требовала супруга, нетерпеливо барабаня в дверь.

— Дорогая, я занят. — попытался увильнуть он.

— Это очень и очень важно. — настаивала Кэтрин, почти перейдя на крик. — Дело касается нашей репутации.

— Да, что еще такое. — выругался Айзек, открывая дверь, все-таки репутацией он тоже дорожил. — Пойдем в гостиную, милая. — сказал он тоном, не принимающим возражений и взяв Кэтрин под локоть, стал спускаться по лестнице. Когда они расположились в гостиной, миссис Гриндл позвонила и велела принести чая. Его принесла Марта.

— Я думал, вы с Эммой читаете или вышиваете. — заметил он.

— Если бы! — начала Кэтрин. — Айзек, о Боже, ты даже не представляешь, что случилось. Эта дрянь… — она брезгливо повела губами, — нас опозорила!

— Каким образом? — его голос стал сухим и суровым. — Что она вытворила?

— Она кокетничала с мистером Марчем и довела его до греха! — заплакала Кэтрин.

— Какого греха? — насторожился Айзек, ожидая неприятной новости.

— Прямо в храме Божьем! Прямо в храме Божьем! — повторяла она, уже рыдая.

— Что в храме Божьем? — занервничал он.

— Она соблазнила его!

— Что?! — зарычал мистер Гриндл так громко и ожесточенно, что супруга даже перестала от испуга плакать. — Как это могло случиться?

— Не знаю как. — отрицательно закачала головой она, показывая неосведомленность и свою полную непричастность. — Я только услышала этот ужасный звук, а когда обернулась, уже все…

— Что все? Что там случилось? — злился он от нетерпения и злости. Его воображение уже рисовало самое непристойное, что только могла подсказать его фантазия, но что подобное можно сделать в церкви, он даже представить не мог.

— Она вела себя непристойно и он… это видел весь город! — она запнулась.

— Что видел? Ну же?

— Он ее ущипнул! — у Айзека вырвался вздох облегчения.

— Кто он?!

— Мистер Марч.

— Кто?! — спросил он таким голосом, что Кэтрин совсем испугалась, думая, что Ханна совратила добропорядочного главу семейства. — И что дальше?

— Пощечина?

— Кому? Кто дал пощечину? — уже ревел мистер Гриндл, раздраженный непонятливостью жены и полным отсутствием логики и порядка в ее рассказе.

— Эмма.

— Значит, он ее ущипнул, и она ему дала пощечину?

Кэтрин не отвечала, лишь утвердительно покачала головой, как китайский болванчик и снова зарыдала, вытирая слезы платком.

— О!!! — выдохнул Айзек, то ли от раздражения, то ли от облегчения, что, наконец-то, что-то стало ясно.

— Как она кокетничала?

— Не знаю! — разозлилась уже его супруга. — Я там проповедь слушала, а не по сторонам смотрела.

— А не мешало бы и по сторонам поглядывать. — съязвил муж. — Кто тебе сказал, что она кокетничала?

— Мне рассказали.

— Кто?

— Доброжелательницы!

— С такими доброжелательницами и врагов не надо. — злился Айзек. — Так кто тебе об этом рассказал? — упрямо настаивал он. От его голоса и тона, который еще ни разу не слышала, Кэтрин растерялась и перестала отпираться.

— Мэри. — ответила она, и заметив выражение его лица, пояснила: — Наша экономка.

— Она там была?

— Нет, но…

— Нет? Так откуда она знает?

— Ей сказали… — Айзек не стал дослушивать, а резко встал и, дотянувшись до колокольчика, позвонил. Через минуту раздались тяжелые шаркающие шаги экономки. Не успела она войти в комнату, как Айзек Гриндл приступил к допросу:

— Вы видели, как Ханна кокетничала с мистером Марчем?

— С Эммой!!! — почти в один голос поправили его обе женщины.

— Вы сговорились? — закричал он. — Какая разница, Ханна или Эмма, если она кокетничала с ним.

На это обе женщины ничего не ответили.

— Нет, мистер Гриндл. — наконец произнесла экономка.

— Тогда откуда вы знаете, что она кокетничала? — не унимался он.

— Мне рассказали об этом те, кто видели это безобразие. — напыщенно ответила Мэри.

— Тогда почему они не сделали ей замечание, если видели все это?

— Я не знаю, мистер Гриндл.

— А я знаю! — закричал он на экономку. — Потому что они ничего не видели! Какая бы нормальная девица стала бы строить глазки этому старому, почти беззубому старому развратнику! Она что, лучше себе не могла найти воздыхателя?! — кричал Айзек.

— Не знаю, мистер Гриндл, но миссис Марч муж не кажется таким безобразным. — подлила масла в огонь Мэри.

— А!!! Так это миссис Марч всем рассказывает, какой у нее примерный муж и какая развратная у нас служанка?

Теперь уже обе женщины испугались. Он всегда был выдержанным, не позволяя себе даже скверных слов, а тут его словно подменили.

— Миссис Марч говорит, что у нее достойный, скромный муж, котор…

— Который что?! — кричал мистер Гриндл. — Который служанок за задницы хватает и не дает им прохода, да так, что молодые служанки от них бегут и задерживаются только безобразные, которым его внимание за радость?

— Перестань, Айзек! — закричала надрывно миссис Гриндл. — Это такая мерзость! Откуда ты это знаешь? Этого не может быть.

— Если ты об этом не знаешь, не значит, что этого нет! — прошипел он жене прямо в лицо. — Об этом в Блумсберге все знают и смеются над ним, над его неуемной распутностью. Прислуга друг другу рассказывает, предупреждая. — продолжал он. — А виновата так Эмма и должна страдать наша репутация? Вот уж нет! — от злости его трясло.

— Я всегда говорила… — попыталась вставить слово экономка, чувствуя, что ситуация меняется в пользу прохвостки.

— Я вас не спрашивал, — очень отчетливо произнес он, и продолжил:

— Подумай сама, — обратился он к притихшей супруге, — стоит только уволить Эмму, общество решит, что ее уволили за дело, и не важно, виновата ли она на самом деле или нет. И стоит только нам дать ей расчет, как это сразу же воспримут, как вину Эмму и правдивость слов миссис Марч, а это бросит на нас тень, хотя почти каждый знает, какой мистер Марч распутник.

Миссис Гриндл всхлипнула.

— Поэтому, — продолжал он, — вы с Эммой, с достоинством и гордо поднятой головой нанесете несколько визитов и как оскорбленная сторона на все сплетни, которые позволит себе сказать какая-либо ханжа, будете отвечать, что в большинстве случаев распускает слухи тот, кто хочет спрятаться. Ясно?

Кэтрин согласно кивнула.

— И чтобы я больше слез и причитаний по этому поводу не видел. — вполне миролюбиво закончил он. — С Эммой поговорю позже.

Когда Айзек Гриндл ушел, Кэтрин и экономка многозначительно переглянулись, однако ни одна из них не решилась заговорить о происходившем в комнате. Миссис Гриндл почувствовала себя одураченной сплетницами, а экономка из-за дурного предчувствия, слишком уж мистер Гриндл снисходительно относился к этой девице, но высказаться о своих сомнениях не решилась.

— Можешь идти. — махнула рукой хозяйка и направилась в свою комнату. Сославшись на мигрень и нервы, она выпила снотворного, и заснула раньше, чем обычно, что позволило Ханне подняться к себе в комнату и оставаться там дотемна.

Миссис Гриндл накричала на нее и выгнала из комнаты, потому Ханна поднялась к себе и, обняв подушку руками, сидела в углу на кровати. Сидела и смотрела одну точку до тех пор, пока не уснула. Разбудила ее прибежавшая Марта и сообщила, что хозяин хочет ее видеть.

Увидев состояние подруги, Марта попыталась ее успокоить. Она села рядом на кровать и начала гладить ее по плечу.

— Ну, перестань! Ничего страшного не произошло, бывает, случается и гораздо худшее.

От ее жалости Ханна расплакалась.

— Ну, что ты! — вздохнула Марта. — Все ведь знают, что мистер Марч такой похотник и гуляка. Это все сплетницы, им только дай повод. А если не дашь, так сами придумают.

Видя, что Ханна не успокаивается, она положила ей голову на плечо и произнесла:

— Красивая женщина, как хвост павлина, привлекает гораздо больше внимания, чем распущенный хвостик серого воробышка.

Ханна улыбнулась сквозь слезы и, вытерев слезы, спросила:

— Ты считаешь, что я красивая?

Помолчав немного, Марта ответила:

— А ты себя в зеркале не видишь? — ответила она вопросом на вопрос. — Знаешь, если бы я была хоть немного красивее, то уж точно не расстраивалась из-за того, что говорят обо мне другие. Мне было бы плевать. Я бы радовалась жизни и вниманию, а потом, когда подвернулся бы жених, вышла замуж и была бы счастлива. И знаешь, если бы меня кто-то ущипнул за задницу, я бы плакала… от счастья! — заплакала сама утешительница.

— Марта, ну, что ты?! — бросилась уже Ханна утешать подругу. Теперь обе они сидели в обнимку и рыдали каждая над своей трагедией.

— А что Марта, да Марта, на меня даже такое страшилище не посмотрит!

Марта была полной женщиной с рябым лицом от оспин, с грубыми чертами лица и большим ртом. Ее руки и плечи были большими, как у мужчины. В ней все было большим, включая и ее сердце. Только, если ее неказистая и грубая внешность бросалась в глаза всем, ее добрый и незлобивый нрав оставался почти не замеченным.

— Какие глупости ты говоришь, — Ханна почти перестав плакать.

— Это не глупости, — ответила Марта, — мне уже больше тридцати, а меня даже никто не пытался поцеловать.

— Ты хорошая и добрая, в твоей жизни будет чудо, его нужно только ждать.

— Ждать? — грустно усмехнулась Марта. — И сколько ждать?

— Не знаю. Я тоже жду.

После взаимных признаний им обоим не стало на душе легче. Каждая из них осталась при своем, ведь ничего человек так хорошо не понимает, как то, что он испытал на себе. Марта спохватилась:

— Тебя ждут.

— Сейчас, только успокоюсь немного. — ответила Ханна, вытирая ладонями мокрые глаза. — Миссис Гриндл сильно ругалась?

— Нет, — улыбнула Марта, — но она в сильном удивлении и трепете от крика супруга, представляешь! Даже экономке досталось.

— А ей-то за что?

— Да что б язык за зубами держала. Это он на нее кричал, а хозяйка под руку попалась. Он ведь раньше на нее даже голоса не повышал. — заметила Марта.

— Да уж, делов-то наворотил старый похабник. — уже пыталась шутить Ханна.

— Долго не рассиживайся, а то и на тебя накричит, ты же знаешь его.

— Уж мне ли не знать. — вздохнула Ханна и поднялась. — Ладно, пойдем. Где он?

— Как обычно. Ты иди, завтра расскажешь, а я домой.

— Уже? — спросила Ханна с сожалением, что остается один на один с разъяренным хозяином дома

— Не уже, а наконец-то! — поправила ее Марта и осторожно улыбнулась, пытаясь хоть как-то приободрить подругу.

Ханна робко постучала в дверь рабочего кабинета мистера Гриндла.