Глава 8

Глава 8

Мистеру Гриндлу нравилось работать в своем кабинете, расположенном на втором этаже. Огромные книжные шкафы из темного дуба, раскинувшиеся на две стены, высотой под самый потолок, большой рабочий стол с до блеска отполированной поверхностью, тепло камина в холодные вечера и настоящий персидский ковер, украшавший комнату и приглушавший звуки — все это давало ему почувствовать свою успешность, которой он наслаждался. Раньше Айзек не понимал, что имел, но после того, как лишился состояния, а потом вновь обрел, стал особенно остро ценить и наслаждаться успешностью.

Кабинет был тем местом в доме, где он мог быть собой, не опасаясь наставлений супруги. Заперевшись в комнате, Айзек мог достать из портсигара, с изображением обнаженной красотки, сигару и закурить, неспешно выпуская кольца дыма и неспешно наслаждаться этим. Мог ставить книги в том порядке, как ему заблагорассудится, не опасаясь истерик Кэтрин. Здесь он хранил и некоторые другие вещи, о существовании и назначении которых супруга не должна была знать. Когда дверь в его кабинет была заперта, все в доме знали, что тревожить хозяина нельзя.

Назло супруге, ему доставляло удовольствие делать то, что привело бы ее в трепет и ужас. Наперекор ее ханжеству ему нравилось пить виски и выругаться неприличными словами, читать вульгарные издания и рассматривать порнографический журнал «Жемчужина» или другие эротические открытки. Ему вообще нравилось быть плохим. Еще в пансионе, где за любые шалости воспитанников нещадно били розгами, он ощутил, что не такой как все. Если другие ученики боялись и всеми силами старались избежать порки, то Айзеку наказание розгами было по нраву.

Обычно экзекуцию проводила мадам Верне, супруга директора пансиона, с тяжелой рукой и полным отсутствием снисхождения к наказуемым. Когда по субботам перед ней выстраивалась вереница воспитанников, она надевала чистое платье, долго выбирала розги и, только вволю насладившись страхом нерадивых учеников, приступала к процессу самого наказания.

Вскоре мадам Верне заметила, что Айзек не выказывает страха перед ней, и оказалась в некотором замешательстве. После раздумий, она решила, что суровая порка в следующую субботу вернет ему почтение и страх, и отобьет тягу к шалостям и невежеству.

Когда последний удар розгой был обрушен на его красные с кровавыми подтеками ягодицы, мадам, раскрасневшаяся от физических усилий, велела подняться ему со скамьи и приготовилась прочитать нравоучительную отповедь, однако к ее огромному удивлению и смущению, она заметила, как у наказанного воспитанника в области паха натянулись штаны. Мадам застыла в смущении и не нашлась, что сказать.

Через неделю, когда для Айзека вновь пришло время получить по заслугам за свои проделки, к его огромному удивлению, мадам Верне улыбалась, нанося ему удары, но теперь делала это не так сурово. Разве мог он подумать, что эти события юности врежутся в его память и столь сильно повлияют на его пристрастия?

Никто не догадывался о них, поскольку мистер Гриндл тщательно скрывал свои тайные желания. К его огромному сожалению, рядом с ним не было человека, с кем он мог бы поделиться самыми сокровенным и не бояться быть отвергнутым. Кэтрин не хотела принимать его обычную, естественную мужскую сущность, не говоря уж о чем-то более тайном и неприличном. А посетить увеселительное заверение мадам Бруа, как это он делал до женитьбы, в нынешнем положении не мог и опасался подхватить францускую болезнь. Один раз его имя сплетники разносили по всему городу, более он такой радости им не доставит. Что ни говори, но его успешное возвращение жители Блумсберга перенесли плохо и не теряли надежды припомнить ему любые промахи, даже самые ничтожные. Однако быть объектом зависти, всего города — все-таки обалденно приятное чувство!

Сегодня мистер Гриндл был в дурном расположении духа и настроение у него было отнюдь не рабочее. То и дело в его голову приходили мысли, не дававшие ему сосредоточиться на делах и корреспонденции. Он раздраженно бросил листы и откинулся на спинку кресла.

— Лицемерная сука! — сорвалось у него. Он резко встал и кресло с противным скрипом отодвинулось от рабочего стола. Достав из шкафчика бутылку виски, мужчина плеснул теплую жидкость на дно стакана и подошел к раскрытому окну.

На улице до рези в глазах ослепительно сияло солнце. От его палящих лучей все попрятались по домам и даже соседская кошка пряталась в тени растений, вальяжно раскинувшись на ветке яблони. Лишь назойливое жужжание мухи раздавалось где-то поблизости и постепенно становилось все ближе.

Его все злило. Казалось, что все, кто находятся неподалеку, счастливы. Они улыбаются, ругаются, мирятся, ссорятся, делают хорошие или осудительные поступки, показывая свои истинные чувства и эмоции, и только он изображает, притворяется и обманывает. От раздражения он стиснул руку, и, вспомнив, что в ней стакан, махом опустошил его.

— Лицемерная святоша! — еще раз выругался Айзек, но выплескивание злости не помогало ему успокоиться, а, напротив, подхлестывало его раздражение. — Мое имя уже выпачкали в грязи раз, другого такого случая не дождетесь! — мстительно подумал он, пытаясь взять себя в руки и удержаться от соблазна, ворваться в комнату жены, высказать все, что думает и заявить, что более он терпеть не намерен.

Он вынужден был все время себя контролировать и это сильно угнетало его, настроение все чаще было плохим. Объяснять Кэтрин было без толку, любые доводы мужа она с гневом и истерикой отвергала. Миссис Гриндл жила в своем мире и, в отличие от мужа, жила так, как ей было комфортно и душевно, и телесно.

— Черт, оказывается люди действительно сродни животным! — волна раздражения снова поднялась. Он никак не мог отвлечь себя от подобных мыслей и придумать, куда ему направить нерастраченную мужскую энергию. Кэтрин запрещала ругаться, но переделать Айзека было не возможно, она смогла только добиться, чтобы он не произносил подобные слова при ней. — Но ты ведь не сможешь залезть в мою голову? — усмехался он. — Не можешь! Иначе бы тебя, святошу удар хватил! — продолжал он выплескивать злость.

Достигнув всего, к чему стремился, он не мог получить самого простого и естественного, что освящено церковным браком и положено ему на правах законного супруга.

— Вот и читай свои книжечки, и слушай таких же чопорных дур, только потом не удивляйся, что твой супруг опускается до такой мерзости! — наслаждаясь ехидством, он рассмеялся, но смех его был злым.

— Надо же, мерзость! Только такие дуры, как ты, и могли назвать это мерзостью. С тобой это делать действительно гадко. — разъярился Айзек и с силой швырнул стакан на пол, от чего тот разлетелся на мелкие осколки.

Его триумфальное возвращение в Блумсберг наделало много шума. Имя Айзека Гриндла теперь было синонимом успешного человека, прошедшего через неприятности, но смогшего их попереть. Кэтрин помогла ему в этом. Респектабельная и высокомерная, с отличными манерами, свидетельствующие о положении ее семьи, произвели на общество города впечатление, их хорошо приняли в городе, но именно из-за нее он был несчастлив.

— Мало того, что уродина, так еще и идиотка. — он вспомнил ее жеманный голос. Айзек отчетливо понимал, кому он обязан своим возвышением, но платить столь высокую цену за это он был не намерен. Ему сильно захотелось сорвать свою злость на ком-нибудь, чтобы не только ему одному было плохо, но и кто-то еще разделил раздражение с ним. На вопрос, кого выбрать, у него уже был ответ. Он позвонил в колокольчик. Когда в кабинет вошла экономка, Айзек раздраженно бросил:

— Позовите Эмму!

— Она сейчас с миссис Гриндл, если…

— Тогда позже, когда закончат, позови. — перебил он ее.

Мэри, видя, что хозяин не в духе, не решилась на дальнейшие расспросы. В душе она была несказанно рада, что паршивке, как она называла Ханну — Эмму, достанется. Она считала, что девчонке слишком повезло, и это ей не нравилась. С первого раза, как только увидела ее, Мэри поняла, что та легкомысленная вертихвостка, но с хозяином не поспоришь. А теперь, видя, что хозяин недоволен и служанке достанется, только от одного предвкушения о ее наказании, Мэри ощутила радость.

— Да, мистер Гриндл. — сказала она и вышла, поспешив в гостиную, где Эмма знакомила хозяйку со свежими газетами. Она встала у двери, стараясь дождаться паузы и прервать их чтение.

"Надо поспешить, пока он не успокоился. Пусть мерзавка попадется под горячую руку, чтоб не наглела". — мстительно подумала экономка. Дождавшись, когда в комнате наступила естественная пауза, возникающая при перелистывании страниц, экономка вошла:

— Миссис Гриндл, прошу прошения, что потревожила, но мистер Гриндл просил позвать Эмму.

— Что-то случилось. — оживилась хозяйка и с некоторым недоверием посмотрела на компаньонку.

— Я не знаю, мэм, мистер Гриндл мне ничего не сказал. — сохраняя важный вид, ответила Мэри.

— Иди, Эмма. — холодно сказала хозяйка и посмотрела на компаньонку так, будто ее уже обвинили в краже.

Ханна попыталась спокойно подняться с кресла, но ноги ее заплетались. Она повернулась к хозяйке и, стараясь, чтобы голос не дрожал, ответила:

— Да, мэм! — и направилась к двери.

Чего ожидать от мистера Гриндла, она не знала, но уже заметила, что у него своеобразная манера общения и приготовилась ко всему возможному. Постучав в дверь, она вошла.

— Проходите. — сухо сказал мистер Гриндл.

Подходя к глубь комнаты, Ханна заметила, исходящий из-под ее но, треск, ничего хорошего это не предвещало.

Он как обычно сидел за столом. Посмотрев на мистера Гриндла, Ханна почувствовала, что он опять будет развлекаться, доводя ее до слез.

"Ну, что ж, придется вытерпеть". — подумала она, пытаясь найти в себе выдержку и хоть капельку равнодушия к его грубости.

— Вы справляетесь с обязанностями, возложенными на вас? — сходу спросил он.

— Да, мистер Гриндл. — Айзек молчал, по нему было слишком очевидно, что он чем-то не доволен, поэтому на всякий случай уточнила: — Во всяком случае, я очень надеюсь, что справляюсь и миссис Гриндл мною довольна.

— Вот как? А думал, что стараться и надеться — это разные вещи. — вспылил Айзек.

Не понимая, к чему он клонит, и, не желая позволить ему долго и медленно над ней издеваться, Ханна спросила его:

— Вы или миссис Гриндл чем-то недовольны? Если это так, то я прошу прошения. Впредь я буду еще более стараться.

— Правда? — усмехнулся он. — Значит, сейчас вы не выкладываетесь полностью?

— Я стараюсь изо всех сил, мистер Гриндл.

— Если вы стараетесь изо всех сил, тогда как вы можете обещать что-то сверх ваших сил? — его взгляд был холодным и цепким. Неприятная улыбка не сходился с его лица, а глаза мистера Гриндла были полны гнева. Ханна почувствовала, что и в этот раз он не успокоится, пока не доведет ее до слез. Как она уже успела заметить из прошлых встреч, после того, как она расплачется, хозяин начнал потихоньку успокаиваться. Она не могла понять его мотивов, но решила, что он получит то, чего так жаждет. Ей это было не сложно.

— Я вас спрашиваю, Ханна! — настойчиво повторил он. — Как вы можете обещать то, чего не сможете выполнить?

Служанка опустила глаза и продолжала молчать. В конце концов, надо же ей настроиться на плач!

— Тогда выходит, что вы обманщица! — начал он наступление.

— Нет! Нет, мистер Гриндл, я говорю правду! — с жаром начала оправдываться она, стараясь не выдать свое равнодушие к его нападкам.

— Вы лжете! Я вижу это! — он был похож на инквизитора, обличающего ведьму.

"Осталось добавить: покайся, Ханна, пока не стало слишком поздно!" — съязвила она про себя.

Айзек, казалось, тут же уловил ее настроение, потому что поднялся с кресла и приблизился к ней почти в плотную, пытаясь давить на нее не только манерой общения, но и своим ростом. Однако и Ханна была не маленькая, потому этот его маневр совершенно не испугал ее.

— Так вы лжете? — спросил он ее еще раз, смотря ей в глаза.

Расстояние между ними было почти неприличным. Подумав, что если будет отпираться, он приблизится к ней еще, Ханна решила более не упрямиться, и робко опустив глаза, тихо ответила:

— Нет, мистер Гриндл.

— Я не расслышал?

— Нет, мистер Гриндл. — повторила она громче.

Он отошел от нее. Сложив руки за спиной, начал расхаживать по комнате.

"Вот Цирцея". — довольно усмехнулся про себя мужчина. Ему нравилось ее упрямство и непокорность. Пытаясь давить на Ханну, он испытывал азарт. В ней присутствовала присущая женщинам изворотливость и коварство, его манила ее естественная чувственность, делавшая Ханну естественной и соблазнительной, от чего его кровь начинала бурлить, особенно после очень длительного воздержания. Благонравность и приличия, принятые в обществе и вознесенные до идеала, мистера Гриндла не прельщали, поскольку этого идеала в его жизни было и так слишком много.

Айзек не был уверен, знает ли сама Ханна о своих достоинствах. Он, скорее, склонялся к тому, что нет, и самодовольная мысль помочь ей познать себя, раскрыть ее порочность, необычайно возбуждала его, как любого другого мужчину, оказавшемся бы на его месте.

"Кэтрин совсем другая". — с грустью сравнил мужчина.

Миссис Гриндл была почти ровесницей супруга, и, учитывая во сколько она вышла замуж, ее до замужества можно было считать старой девой. Она не горела желанием выйти замуж, поскольку мужчины казались ей грубыми, низменными и невоспитанными животными. Она боялась мужчин и, когда уже отчаялась найти человека, который бы понял ее устроил в качестве супруга, познакомилась с Айзеком. Он показался ей таким отчаявшимся, его лицо несло отпечаток печали, и ей от всей души захотелось поддержать Айзека и наставить на путь веры и спасения.

Айзек Гриндл отнесся к странной чудачке, решившей наставить его на путь истинный, и с упорством досаждавшей своими нравоучениями, весьма прохладно. Он уже готов был объясниться с ней и дать понять, что не нуждается в ее проповедях и наставлениях, как неожиданно выяснил, что она — состоятельная невеста, и, в почти тридцать с небольшим лет, все еще была не замужем. Учитывая заинтересованность Кэтрин в нем и страстное желание поучать, Айзек был вынужден стать более сдержанным и терпеливым, хотя это давалось ему совсем не легко. Мисс Обрайн казалась ему слишком чопорной и жеманной, не располагала его и ее внешность, однако солидное приданое было отличным стимулом, чтобы выработать терпение и снисхождение, хотя иногда ему хотелось сбежать от нее после долгих часов разговоров о вере и наставлений о божьих испытаниях. Поразмыслив, Айзек Гриндл решил, что такая невеста — большая редкость, и еще одна влюбленная состоятельная особа ему попадется, вряд ли, и сделал ей предложение.

Семья Кэтрин была крайне не довольна выбором дочери, но если приходилось выбирать между тем, чтобы их дочь оставалась старой девой, и не внушающим доверия бедным женихом, то родители предпочли мезальянс, неравный брак с разорившимся предпринимателем. Их утешало и внушало надежды, что мистер Гриндл не увлекался азартными играми, не волочился за женщинами и не пил. После некоторых раздумий, ее семья согласилась на их брак. Через положенных полгода со дня их помолвки, Кэтрин стала миссис Гриндл.

Со стороны казалось, что такая супруга, как миссис Гриндл, была идеальной половиной для Айзека. Солидное приданое, хорошо воспитанная и добродетельная жена, положительно на него влиявшая — о такой можно разве что мечтать. Считалось, что ему очень повезло с женой. И только сам Айзек знал, чем ему пришлось заплатить за свое материальное благополучие.

В презентабельных семьях приличным девушкам предписывалось соблюдать девственность не только физическую, но и нравственную. Родители жены, как достойные пуритане, придерживалась этого правила всецело. Их дочь выросла слишком целомудренной, мало знающей о реальности семейной жизни, а когда пришло время узнать об этом подробнее, она пришла в ужас.

Когда муж попытался раздеть ее в первую брачную ночь, она посчитала это оскорблением и уехала к родителям. О чем с ней разговаривали родители, он так и не узнал, но вскоре Кэтрин вернулась домой, однако сразу заявила ему, что «это» она будет делать только с целью зачатия детей. По ее мнению, если муж будет заставлять ее делать такие грязные вещи ради своего удовольствия, то этим он будет приравнивать свою жену к проститутке. А этого она стерпеть не сможет. На объяснения мужа, что это естественная мужская потребность, Кэтрин Гриндл заявила, что свои мужские потребности он может делать с павшей женщиной, но она не позволит губить ее душу и отдалять от Господа. Айзеку ничего не оставалось, как согласиться, ведь сбежавшая в первую брачную ночь невеста — это позор и для супруга.

Так чета Гриндлов и жила, однако саму Кэтрин это нисколько не смущало. Если было комфортно и душевно, и физически, что сказать про себя Айзек не мог. Все-таки, он был мужчиной, со своими потребностями. Любая попытка поговорить об этом с Кэтрин, натыкалась на глухую стену. Поскольку у нее было слабое здоровье, то рождение детей пока откладывалось на неопределенный срок. Сомнения насчет слабого здоровья супруги у Айзека возникли сразу, но не брать же ему жену силой!

Пытаясь решить свои трудности, Айзек придумал, как ему казалось, отличный план. Оставалось только воплотить его в жизнь, что требовало осторожности и некоторое время для воплощения, но он умел ждать. Отвлекшись от своих воспоминаний, он вернулся к разговору со служанкой.

— Вы испытываете радость, читая Писание или слушая проповедь? — сменил он тему разговора.

"Да они оба лицемеры! — ужаснула Ханна. — Оба жить без него спокойно не могут".

Однако вслух ответила:

— Да, мистер Гриндл, я испытываю некоторое успокоение и смирение.

— Я не говорил об успокоении или смирении, я говорю о радости. Испытываете ли вы радость?

— В Сочельник или Пасху, слушая проповедь преподобного Поупа, да, чувствую радость и испытываю особое благоговение. — увернулась служанка от прямого ответа.

— А в обычные дни?

— Боюсь, что нет, мистер Гриндл. Я вас разочаровала?

— Да. — ответил он. — Меня расстроило не столько отсутствие радости в вашей душе, сколько ваше лицемерие.

Ханна посмотрела на него удивленными глазами, но решила не отпираться, а согласиться с прихотью хозяина.

— Прошу прощения, если я показалась вам не вполне искренней или в чем-то недостойной, мистер Гриндл.

— Я думал о вас лучше.

— Мне кажется, что любому человеку, в некоторой мере, свойственно лицемерие.

— М? — он с интересом взглянул на нее. — Вы не допускаете, что бывают люди настолько чистые и одухотворенные? Вы судите людей по себе?

— Возможно. Мы так привыкли притворяться перед другими, что под конец начинаем притворяться перед собой.

Наступила тишина. Его лицо стало пунцовым, от ярости глаза сузились и он, набрав воздуха, прошипел:

— Что?! — а потом закричал. — Вы позволяете себе слишком много. Не забывайтесь, вы лишь служанка. И, если вы не будете знать свое место, будете уволены.

— Я поняла, мистер Гриндл. — покорно согласилась служанка.

— Тогда ведите себя соответственно!

— Простите.

Его трясло от ярости.

После того, как разозлила мистера Гриндла, Ханна сообразила, что была слишком дерзкой, и лучше ей было молчать и держать язык за зубами. Она молча стояла, а он громкими шагами мерил комнату. После, немного успокоившись, а взял он себя в руки, спросил:

— Где вы набрались такой дерзости?

— Влияние преподобного Поупа, — ответила она, и, заметив изумление на лице мистера Гриндла, пояснила: — у него есть сборник афоризмов Ларошфуко, иногда я читала, некоторые запомнила.

— И что вы еще запомнили?

— Все мы обладаем достаточной долей христианского терпения, чтобы переносить страдания других людей. — процитировала Ханна.

— Вы забываетесь. — резко напомнил он.

— Вы сами просили. — уже непокорно возразила она.

— Да, что такое! Хорошей служанки не найти, все какие-то выскочки! — возмутился он, а потом рявкнул: — Прочь отсюда.

Пока она в спешке покидала комнату, он вдогонку крикнул:

— И не забывайтесь!

Резко открыв дверь и выскочив из комнаты, она столкнулась с Маленькой Мэри, которая от неожиданно резкого окончания разговора не успела отойти от двери и была поймана с поличным.

— Что ты тут делаешь? — громко спросила Ханна, стараясь, чтобы ее услышал хозяин.

— Не твое дело! — прошипела Дылда, убегая.

— В чем дело? — недовольно поинтересовался мистер Гриндл, услышавший громкий разговор за дверью своего кабинета.

— За дверью стояла Мэри — служанка. — пояснила Ханна.

Айзек ничего не ответил и скрылся в кабинете, громко хлопнув дверью.

Когда Ханна спустилась к миссис Гриндл, та заинтересованно посмотрела на нее, но служанка молчала. Не дождавшись ответа, хозяйка раздраженно спросила:

— В чем дело?

Решив не раздражать еще и хозяйку, Ханна кротко ответила:

— Мистер Гриндл спрашивал, справляюсь ли я со своими обязанностями и дал несколько рекомендаций.

— Каких? — удивилась Кэтрин.

— Посоветовал с большим прилежанием изучать Писание, это поможет мне выработать смирение и прилежание.

— Вот! — начала восторженно хозяйка, потрясая указательным пальцем. — Я говорила тебе то же самое! Послушай его, он сам испытал, когда после неудач и жизненных бурь Писание, вера и поддержка таких же единомышленников помогли ему встать на истинный путь.

Глаза миссис Гриндл оживились и она начала рассказывать компаньонке историю, как она познакомилась с супругом и как сильно с тех пор он изменился в лучшую сторону. Слушать пришлось долго, но Ханна показала заинтересованность ее рассказом, потому Кэтрин с радостью продолжала хвалить супруга. И хотя рассказ миссис Гриндл она слышала уже не в первый раз, решила, что лучше повторно выслушать рассказ, чем продолжать нудное чтение толстой книги и другие нравоучительные истории.