12

В очередной раз прозвучало «Останься, Бет», и я замерла у двери, обернувшись на Шувалова. Я не собиралась убегать, хотя у меня и была возможность. Мне хотелось кое-что высказать ему, кое-что, созревшее во мне, чтобы высказать. Мужчина посмотрел на меня так ласково, как только может это делать маньяк. Я что-то значу для этого человека. Это ясно, иначе он бы не старался провести со мной рядом как можно больше времени, чтобы показать себя. Да и он, честно сказать, уже кое-что значил для меня. Хотя бы потому, что стал весомой частью моего возродившегося творческого процесса, несущим механизмом моего вдохновения, без которого третий глаз у меня бы не открылся.

Я позволила себя задержать, но не теряла настороженности. У меня было такое предчувствие, что Шувалов готов перейти к решительным мерам. Я до сих пор не понимала, чего он добивается, но, кажется, он так и планировал. Все шло по его сценарию, как и всегда.

— Что Вы хотите, Роман Григорьевич? — устало спросила я.

— Общения, Бетти. Ты, вероятно, соскучилась.

— Ни капли.

— Кого-то нужно наказать за наглое вранье, не так ли?

— Вы не посмеете коснуться меня еще раз.

— О, Бет, ну что ты, — усмехнулся Шувалов и тут же до боли стиснул меня за локоть. — Никто не будет тебя трогать, можешь даже не беспокоиться об этом.

— Мне же больно.

— Я знаю, — самодовольно ответил он.

— Как Вы можете? Мне больно.

— А кого это волнует, Бет? Меня? Ни капли.

Его голос стал сухим и жестким, и говорил он сквозь стиснутые зубы.

— Что я такого сделала, что впала к Вам в немилость?

— Немилость? — он слегка ослабил хватку. — Считаешь, ты неприятна мне?

— Я Вас вообще не понимаю. Не знаю, что думать.

— По-твоему, девочка, я просто так к тебе прикасаюсь?

— Вас не интересует, хочу ли этого я?

— По большому счету, нет.

— Зачем Вы меня оставили?

— Зачем ты осталась?

— Вы меня попросили.

— Нет. Ты сама захотела. Собиралась мне что-то сказать.

Этот человек был самым проницательным и догадливым из всех, кого я встречала. Но он не должен об этом знать.

— Интуиция Вас подводит, — съязвила я.

Он отпустил мою руку и усмехнулся.

— Иди же.

Я смотрела ему в глаза. Что-то в этом взгляде, скрытое глубоко внутри, подавленное, посаженное на цепь, привлекало меня. Привлекало именно тем, что только Я это видела, а остальные не замечали.

— Позволь один вопрос, крошка Бет. Почему это я до сих пор не уволен? Решила не жаловаться на меня? Чем же я заслужил такое снисхождение?

— Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь узнал, что между нами происходит. Будет много шума. Мне это не нужно.

— Что же между нами происходит, Бетти?

Шувалов широко улыбался. Какое же странное загорелое лицо.

— То, за что мне будет очень стыдно, если люди узнают.

— Постой, я ослышался, ты хотела сказать: то, что я сама позволяю с собой делать?

— Вы все выставляете так, словно я вешаюсь Вам на шею.

— Я был бы не против, начни ты и сама действовать.

— Вы просто невыносимы.

— Не может быть.

— Мужлан. Грубый и самонадеянный.

— Давай, девочка, выскажись. Я же говорил, тебе это нужно.

— С виду воспитанный, приличный, не побоюсь этого слова — интеллигентный — человек, умный, образованный. Но все это — всего лишь — шкура. А спустить ее с Вас — внутри Вы настоящий питекантроп, и больше никто.

Я старалась вкладывать в каждое слово максимум яда и презрения, и мне это удалось, клянусь. Никогда прежде моя речь не звучала столь убедительно. Но в ответ послышалась крайне самодовольная усмешка, будто он услышал нечто, льстившее ему.

— Начинка, — заговорил мужчина, — самое главное в человеке, Бет. Есть начинка — есть человек. Нет ее — есть только шелуха, а личности — нет, — последовала короткая пауза. — Начинка, — повторил он с новой интонацией и ухмыльнулся, — у меня хотя бы есть. А взглянуть на твоих одногруппников — и что? — одна скорлупа, полая внутри, передвигается по земле. Неясно, что ею движет. Неоправданная самоуверенность, подаренный воспитанием эгоизм или беспочвенная убежденность в личной уникальности, неповторимости, индивидуальности, непохожести на серую массу?

Жестокий взгляд голубых глаз сверлил меня насквозь. В этот момент на моем лице застыло выражение неприязни, вызванное его нравоучениями, в которых я вовсе не нуждаюсь. Я ведь не слепая и сама прекрасно вижу, что за люди меня окружают. Но если он решил побыть Капитаном Очевидностью, что ж, вперед. Он, бесспорно, говорил верные вещи, только я давно додумалась до них сама, а всяческие поучения меня унижали.

— Знаю, что у тебя особенная начинка, крошка Бет, — он крепко стиснул мое запястье, едва я зазевалась, и неторопливо потянул на себя, зная, что я буду упираться, зная, что он все равно пересилит.

— С чего это Вы решили?

Я старалась высвободить руку, но она будто застряла в застывшем цементе. Просить его отпустить меня было так же бессмысленно, как уговаривать зыбучие пески вытолкнуть твое тело на поверхность, поэтому я отвлекала мужчину разговором.

— Не строй из себя глупенькую, не напрашивайся на похвалу.

Шувалов тянул все сильнее, а я все отчаяннее упиралась в ответ. Тем не менее, мое тело неотвратимо приближалось к его, а мы продолжали говорить, словно и не было никакой борьбы между нами.

— Я ни на что не напрашиваюсь, особенно на Ваше избыточное внимание.

— Тебя волнует, с чего я взял, будто у тебя внутри есть нечто особенное, помимо внутренних органов?

— На самом деле не настолько волнует, чтобы я сейчас находилась здесь.

— Интерес, Бетти, вещь забавная, вне всяких сомнений. Он меня и натолкнул понаблюдать за тобой. Ты даже не представляешь, крошка Бет, как сильно отличаешься от окружающих, — на этой части фразы я оказалась вплотную к Шувалову, — надо быть кретином, чтобы этого не заметить, а я далеко не кретин. Я скажу тебе даже больше: если бы не твоя начинка, ты бы никогда не оказалась рядом с человеком, который мечтает… — мужчина глубоко вдохнул запах моих волос, откинул прядь с моего лица, — даже жаждет — выпотрошить из тебя всю твою начинку, — почти шепотом закончил он.

Это прозвучало так зловеще, что меня передернуло. Воображение живо представило картину, где Шувалов разрезает мне живот и достает внутренности.

— О чем это… Вы… говорите? — слегка заторможенно спросила я, перебарывая холодок в животе.

Мужчина запрокинул белую голову и расхохотался. Если я когда-нибудь попаду в ад (а если он существует, это случится точно) и мне посчастливится встретить там дьявола лицом к лицу, я готова дать руку на отсечение, что сам сатана будет смеяться не так зловеще, как человек передо мной.

— Испугалась, девочка?

Прижатая к его груди, я ощущала сильную вибрацию, когда он говорил. Звук его голоса шел будто бы прямо изнутри, просачиваясь через плоть.

— Немного, — призналась я.

— Я это слышу, слышу, как пляшет сердечко маленькой Бет. Как же ты меня боишься. Питекантропы такие страшные?

— Вы даже хуже.

— Действительно? — он насмешливо вскинул брови.

— Гораздо. Их внешний облик хотя бы не обманывает, и всегда знаешь, чего от них ожидать. А Вы непредсказуемы. Я понятия не имею, что у Вас на уме и что Вы, бывает, имеете в виду. Всерьез ли говорите либо шутите.

— Я и не думал шутить с тобой, Бет. Ты не можешь себе представить, как все серьезно.

— Не понимаю.

— Ты и не сильно стараешься понять, Бетти. Я сказал бы даже так: ты не хочешь ничего понимать, потому что это противоречит твоей картине мира. А это очень, очень меня расстраивает, Бет. Начни уже понимать происходящее, иначе я заставлю тебя это сделать, и так будет гораздо хуже, поверь мне на слово.

— Вы мне угрожаете?

Мужская грудь завибрировала от смеха, зародившегося в ее недрах.

— Далеко не исключено, Бетти, — тон его голоса повеселел. — Очень даже возможно.

— Вы ужасны.

Я почти набралась смелости, чтобы плюнуть ему в лицо и вырваться за счет этого, но Шувалов с ожившей жестокостью стиснул мой торс, замкнув руки у меня на спине.

— Да что ты? — прошипели его ровные зубы. — И ты собираешься солгать мне, что это тебе ни капельки не нравится, Бет? Наберись такой наглости и скажи это мне в лицо.

Секунд десять я ничего не отвечала, осознавая, что в его словах, несомненно, есть большая доля правды, и в его тисках я уже чувствую себя так же комфортно, как дома на диване.

— Что же ты молчишь, крошка Бет? — спросил он, упиваясь своей правотой.

— Я Вас боюсь. И все это мне… не нравится.

— Уверенности в голосе не слишком много, Бет. Ты хорошая актриса, но сейчас недоигрываешь. Не верю тебе. Ты и сама не веришь. Ведь в тебе есть особая начинка, она не позволит силе самовнушения убедить тебя в неправде, и она же заставит твой голос дрогнуть, когда ты эту неправду говоришь.

— Вы самоутверждаетесь за мой счет? — спросила я, нахмурившись.

Я знала, что это не так, но мне было просто необходимо перевести тему, к тому же хотелось задеть его самолюбие, пошатнуть самоуверенность. Шувалов молчал, прищурив голубые глаза и ожидая продолжения.

— Вы думаете: я неотразим, я выберу себе жертву среди студенток, буду тискать ее и вести с ней загадочные разговоры, заявлять на нее права, и она в меня непременно влюбится, ведь я такой брутальный зрелый мужчина, а девушки в этом возрасте такие глупые, наивные и влюбчивые! Мне ничего не стоит поиграться с ней, зато ее внимание здорово повысит мою самооценку. Все так, Роман Григорьевич?

Я ожидала, что мужчина взбесится или хоть чем-то выдаст, что задет за живое, но он повел себя по-обыкновенному непредсказуемо. Он расхохотался. В уголках глаз собрались лучистые морщины, на щеках образовались ямочки, из-под верхней губы показался ровный ряд зубов.

— Ничего глупее я в жизни не слышал, — признался он. — Очень печально, если ты так действительно считаешь, Бет, — с прискорбием добавил он и не сумел сдержать нового приступа смеха. — Я действительно похож на человека, которому необходимо самоутверждаться?

Вопрос был из разряда риторических. Без ущерба для себя я не могла ответить на него ни да, ни нет. Солгать и признать правду было одинаково невозможно для меня. И он, черт возьми, настолько проницателен, что понимал это и без слов.

— Долго Вы меня сегодня будете держать? — устало спросила я.

— Ровно столько, сколько ты сама захочешь.

— Ложь. Я постоянно прошу Вас отпустить меня.

— Я не страдаю провалам в памяти, Бет, может, я и стар, но не настолько. Одно скажу точно: сегодня ты еще ни разу не попросила отпустить тебя.

Он торжествовал, о да, сколько же триумфа было в его голосе! Сегодня у него точно удачный день, учитывая то, сколько раз он меня уже подловил. Я растерянно молчала.

— Ну, а мне слишком приятно твое общество, чтобы я первым предложил тебе уйти. Это было бы не слишком галантно, не так ли, Бет?

— Это не взаимно, — скривилась я.

— Ну конечно, Бет, — улыбался он победно, — конечно, не взаимно. Как может у тебя, девочки с особой начинкой, возникнуть какой-либо интерес к кому-то даже хуже питекантропа?

Все это он говорил с такой улыбкой, что сказанное само собой выворачивалось наизнанку.

— Верно, — согласилась я, делая вид, что не заметила иронии. — И теперь, будьте так любезны, дайте мне уйти.

— Хм… Действительно считаешь, что любезность была свойственна доисторическим людям? — ухмыльнулся Шувалов и начал нежно поглаживать мою спину в районе поясницы.

Уловив легкие движения его ладоней на своей коже, я задергалась, испугавшись не на шутку.

— Что Вы… что это Вы там делаете?

— То, что я хочу делать, Бет.

— Не трогайте меня! Хватит! Это уже переходит все границы!

Наверное, в моем голосе прорезалась неподдельная паника, что и заставило его разжать руки. Выпав из тисков, я отошла на безопасное расстояние. Шувалов внимательно следил за мной, но по его взгляду можно было прочесть, что он уже очень далеко отсюда, углубился в свои мысли.

— Как Вы смеете, — у меня даже рот дергался, — позволять себе… У меня есть молодой человек, а Вы! Вы домогаетесь меня! С такой наглостью, что… что… — задохнулась я, не находя слов.

— Что будешь делать, Бет? — иронично поинтересовался мужчина. — Пожалуешься, не так ли?

Это его «не так ли» добило меня окончательно.

— Уйду отсюда немедленно, вот, что я сделаю, — ответила я, и его голос застал меня уже у двери.

— До скорой встречи, малышка Бет. До скорой встречи.

Он произнес это так многообещающе, что я все еще была покрыта мурашками, покидая территорию института. Мне казалось, что он следит за мной из окна, но я, конечно, не стала проверять. Слишком боялась, что так оно и есть, и тогда мой неосторожный взгляд обнадежит мужчину еще сильнее, чем прочие мои ошибки.