6

После того странного разговора Шувалов будто бы затих. Наверное, действительно подумал, что я могу пожаловаться и лишить его должности. Я немного успокоилась. Я даже сумела себя убедить, будто все это мне привиделось. Но случился один примечательный случай.

Я записала в тетради установку:

«Плести текст из словес точно так же, как восточные женщины плетут ковры из невесомых цветных нитей. Вот, как я должна создавать свой будущий текст»…

— … Что ж, раз уж зашла речь о всесторонней развитости, предлагаю вам поучаствовать в небольшом квесте. Сдайте свои телефоны и прочие девайсы и ответьте мне на несколько вопросов, пользуясь только своими знаниями. Что скажете?

— Запросто, — выпятил нижнюю губу Скрябин.

Он принял вызов с легкостью, как всегда слишком уверенный в своих силах. Это раздражало. Неужели он действительно считает, что знает все? Забавный парень. Долгое время я слышала столько слухов о его недюжинном уме, неординарности, даже гениальности, но когда узнала его поближе, поняла — он из тех, кого называют узкий специалист. Хорош только в своей области, но не дальше.

Остальные поддержали Скрябина и сдали телефоны. Я присоединилась. Мне стало очень интересно, что из этого выйдет. Шувалов продолжал удивлять нас, и в этот раз я предчувствовала, что без веселья не обойдется. Без сотового я ощущала себя неуверенно, но не особо переживала. Я все равно не собираюсь в этом участвовать. Пусть отвечают на его вопросы те, кто затеял это, а я помолчу и поймаю кайф, наблюдая за ними. Уже сейчас, осматривая одногруппников, я видела, как заволновались некоторые из них, предчувствуя позор.

Шувалов занял свое законное место, присев на край парты, откуда ему отлично видно всех. Итак, представление начинается.

— Если вы так уверены в многогранности своих знаний, вы с легкостью пройдете испытание. Начнем с простого. Скажет ли мне кто-либо из вас, кто такой Лев Ландау?

Я в предвкушении наблюдала за группой. Несколько человек совершили машинальное движение, чтобы взять телефон, позабыв, что сдали его. У Скрябина на лице застыла самоуверенная улыбка, но это было всего лишь заранее заданное мозгом сокращение мышц, а в глазах у него отчетливо читался ступор. Шувалов сложил руки на груди и ждал. От удовольствия я села боком, облокотилась о парту, поддерживая скулу. Группа молчала, я тоже молчала, хотя мне безумно льстило происходящее, ведь я, в отличие от них, знала ответ на вопрос, но не собиралась так быстро выдавать себя. Не знаю, испытывали ли они стыд, что было бы очень к месту, но я-то точно сидела, расплываясь в улыбке. Как приятно наблюдать, когда твои недалекие одногруппники сталкиваются лицом к лицу с собственной тупостью, причем еще и искренне удивляются этой встрече.

— Леди с ехидной ухмылкой, может быть, Вы нам расскажете?

Я не сразу поняла, что Шувалов обращается ко мне. Лишь когда вся группа повернула на меня свои кислые физиономии, я удивленно приподнялась и посмотрела на преподавателя. Смех еще получалось сдерживать, но это было ненадолго. Все выжидающе уставились на меня.

— Вы бы еще спросили, кто такой Исаак Ньютон. Лев Ландау — знаменитый советский физик-теоретик, Нобелевскую получил, — прищурилась я, вспоминая, что еще знаю о Ландау. — Его учитель — Нильс Бор, а один из учеников — знаменитый Лифшиц, с которым они вместе написали книгу по курсу теоретической физики. Ландау создал новую школу физиков-теоретиков. Кажется, он восхищался простотой и гениальностью теории относительности, хотя большинство его собственных работ посвящены квантовой физике.

— Не считается, она же ведьма, это все знают, — полушутливо произнес кто-то, чтобы аннулировать мой ответ.

Лучше бы они этого не упоминали. Одногруппники могли считать меня ведьмой и даже называть так между собой, но не при новом преподавателе. Это уже слишком. Вот теперь я решила унижать их до последнего.

— Это было просто. А три закона термодинамики Вы, конечно, знаете?

— Стыдно не знать, этому в школе учат. Рассказать?

Вопросы были слишком легкие, что заставило меня заскучать. Но я заметила, что аудитория с азартом следит за развитием событий. Вот вам и бесплатное шоу. Наверняка они думают, что если Шувалов нашел себе жертву, он больше не будет их трогать, значит, позора они избежали.

— Не нужно. Попробуем другую область. Как на счет трех любимых художников?

— А о какой эпохе идет речь? Нельзя же сравнивать творцов Ренессанса с творцами, например, футуризма или импрессионизма.

Стало совсем уж скучно. Даже если бы я всего этого не знала, я могла бы, оперируя смежными понятиями, избегать вопроса, убеждая всех в своей псевдо-осведомленности в этой области.

— Хватит умничать, Лиза, — пропищала своим мерзким тонким голосом какая-то выскочка, видимо, оскорбленная моим ответом. О, это была Куприянова, ну конечно, кто еще может быть столь несдержанным и нервным, как не эта анорексичка ростом в половину обычного человека?

— Как же ты любишь унижать окружающих, — добавила Куприянова, и ее тонкий, будто накачанный гелием голос еще никогда так не действовал мне на нервы.

Я медленно повернула голову на источник звука и окинула этот источник самым пренебрежительным взглядом, на который была способна. Глазами я бросила ей нечто вроде «А, это ты сказала? А я думала, комар у меня над ухом пролетел». Куприянова собиралась было ответить изящной колкостью, но Шувалов поторопился прервать наметившуюся словесную баталию.

— Так, обе молчите — ни звука, ясно? Я говорю. Ты, — он повернулся к студентке, — глупость сказала. Она унижает тебя тем, что знает больше тебя? Унижает тем, что она действительно всесторонне развита, в отличие от тебя? Абсурд. Разве она виновата в том, что вы все не знаете элементарных вещей? В этих вопросах не было ничего сложного, и вам должно быть стыдно за свой уровень знаний, ведь именно он унижает вас, а не она. Но вы все скорее назовете ее ведьмой, прямо как в Средневековье, нежели пойдете и прочтете книгу или посмотрите документальный фильм.

— Не настолько мы безнадежны, как Вы думаете, — не выдержал Скрябин.

Я посмотрела на него взглядом «ну давай, удиви, мальчик-гений».

— По крайней мере, не все из нас, — поправился Скрябин. — Ведь я не могу отвечать за всех. Сжигать ее на костре, конечно, никто не собирается, но Вы сами проверьте — просто покажите несколько пальцев у себя за спиной, и она скажет Вам, сколько их. Мы этот трюк уже проделывали, она ни разу не ошиблась.

Я открыто засмеялась. Занятие превратилось в какую-то битву экстрасенсов. Ну ладно, если у меня получится, я им продемонстрирую свою интуицию, а дальше пусть делают, что хотят. Я ведь просто сижу и получаю удовольствие от происходящего, которое почти никак меня не трогает. Главное — вовремя подыгрывать, подливать маслица в огонь, чтобы костер не погас.

Широко улыбаясь, я наблюдала, как Роман Григорьевич охотно убрал руки за спину и посмотрел на меня, вопросительно приподняв брови.

— Ни одного, — усмехнулась я, сложила руки на парте и положила на них голову, наблюдая за реакцией окружающих.

Шувалов показал всем два плотно сжатых кулака. Он действительно не показывал ни одного пальца, но моя догадка не изменила выражения его лица.

— Я же говорил, — сказал Скрябин. — Хотелось бы получить объяснение тому, как она это делает.

— И это еще не все, — вклинилась Сонечка. — Она всегда предсказывает, если будет контрольная или какая-то проверка, или когда пару отменят.

— А я училась с ней четыре года бакалавриата, — подхватила Ксения, — и однажды мы в аудитории пускали бумажный самолетик. Вроде ничего особенного, да? Так вот. Она сидела к нам спиной и вообще не могла его видеть, если только у нее на затылке нет глаз, иначе это никак не объяснить. Самолетик летел прямо на нее, еще чуть-чуть, и он бы клюнул ей в затылок. Но она внезапно обернулась и поймала его на лету, прямо перед своим лицом. Вы можете себе такое представить?

— А что говорить о всяческих карточных фокусах, — добавил кто-то еще. — Лиза всегда все угадывает.

— Фокусы — не показатель интеллекта, — заметил мужчина.

Он явно не впечатлился увиденным и услышанным, либо умело не показывал вида. Я продолжала следить за ними всеми и улыбаться, хотя скулы уже побаливали. Давно у меня не было такого развлечения.

— Иногда такое впечатление, что у нее компьютер в голове. Что ни спроси — знает.

— Это не так. Я не знаю принципа работы адронного коллайдера, не знаю, конечна ли Вселенная и как она возникла, не знаю, какова самая мелкая элементарная частица после кварков…

— Я говорю не о тех вещах, которые неизвестны даже ученым, Лиз, — прервал меня Скрябин.

Я пожала плечами.

— Ты сказал — компьютер в голове, — встрял Шувалов. — Но так оно и есть. У каждого из нас в черепной коробке находится самый совершенный компьютер — биомеханизм, работу которого не может превзойти ничто в мире. Тут все равны.

— Я это знаю.

— Так почему? Я скажу. Пользоваться им умело могут не все. И наполнять ячейки памяти так, чтобы в нужный момент вспомнить даже то, что видел мельком — не каждому подвластно. А в чем секрет максимального КПД нашего мозга, кто скажет мне?

Уязвленные до глубины души, одногруппники не отзывались, обиженно отведя глаза. Судя по внешнему виду, Шувалов все же сумел пробудить в них стыд. Я наблюдала за ними со смешанным чувством насмешки, торжества и беспокойства. А что, если Шувалов специально выделяет меня среди всех, чтобы настроить их отрицательно ко мне? Хотя куда уж хуже, собственно. Подобное бывало уже не раз — в той или иной степени, на других парах, с другими преподавателями. В конце концов, покажите мне препода, который не любит унижать студентов, ну или хотя бы стыдить?

— Никто не знает? — мужчина обратился ко мне. — Ну, поделитесь технологией.

Я устало вздохнула и решила начать издалека. Шувалов неотрывно следил за моей мимикой.

— Кора головного мозга покрыта извилинами и бороздами. Такое строение не случайно. Это биологическая предпосылка к самому главному механизму записывания, хранения и воспроизведения информации — ассоциативной памяти.

— Продолжай, — мягко попросил мужчина.

Я ощущала себя Николаем Дроздовым и еле удержалась, чтобы не начать подражать его манере произношения. «А сейчас, дорогие зрители, вы можете наблюдать небольшую группу приматов, которые ведут себя почти как люди, стараясь выяснить, кто из них самый сообразительный…»

Чтобы не засмеяться от собственных мыслей, пришлось сделать вид, что меня прихватил приступ кашля.

— Объем долговременной памяти человека не имеет границ, в отличие от памяти компьютера. Мы запоминаем ВСЕ, что видим, слышим, узнаем, ощущаем за всю жизнь. Вся эта информация откладывается в долговременную память и будет храниться там до самой смерти. Любой может вспомнить все, что угодно, если правильно будет компоновать поступающую информацию, — не удержавшись, я уже сопровождала слова жестами для большей наглядности. — Несколько информационных ячеек, связанные ассоциативной памятью, быстрее всплывут наверх, чем автономные. Иными словами, человек вспомнит сразу несколько фактов или явлений, связанных между собой в его памяти, и один из них будет ему нужен. Связать ячейки просто — нужно как можно больше узнавать, читать, смотреть, слушать, причем сразу из нескольких различных сфер.

— Ну вот откуда? — спросил Скрябин. — Откуда ты все это знаешь?

— Азы психолингвистики, — пожала плечами я.

Шувалов следил с нескрываемым интересом и слегка улыбался. Кажется, все шло по его сценарию.

— Но это гуманитарная дисциплина, а мы здесь занимаемся совсем другим!

— И что дальше? Разве это мешает мне в свободное время узнавать что-то из иных областей, отличных от направления моего обучения в вузе? — бровь у меня сама по себе приподнялась.

Никогда еще не видела Скрябина с таким выражением лица, но многое бы отдала, чтобы увидеть еще раз. Тот, кто начал сегодня все это шоу, был разбит и повержен.

— А вот и он, наш всесторонне развитый человек, который, в отличие от всех вас, молчал с самого начала, пока его не спросили в лоб. Скромность отличает умного человека, бахвальство — удел глупца.

— Какая ты у нас замечательная, Лизочка, ну просто тошнит от тебя, — шепнула в мою сторону Куприянова.

— Ядом подавись, — с улыбкой ответила я, не удостоив ее взглядом.

— Прошу заметить, этот разговор — не повод обижаться. Всего лишь небольшая мотивация к личностному росту, не более, — дружелюбно закончил Шувалов и вернул всем телефоны.

Но после этого случая мою группу еще долго бомбило, что приносило мне несказанное наслаждение. В мгновение ока Шувалов превратился в «зануду», «моралиста», «мерзкого типа», «любителя поунижать» и даже «скотину», а я — в его любимицу, разумеется. Никто из группы не знал о наших настоящих отношениях. И это к лучшему.