11

История все сильнее увлекала меня, она получалась такой непохожей на всё, что я писала прежде. Мне казалось, что каждое мое слово взвешено и выверено, и строка за строкой на белом листе росла моя история. Печатная машинка стала моим лучшим другом. Она понимала меня с полуслова. Временами мне казалось, что она улавливает ход моих мыслей и даже предугадывает то, о чем я подумаю в следующий момент. Постукивание клавиш в полной тишине помогало мне сосредоточиться и подсказывало, что делать дальше.

Когда я печатала, весь мир сжимался вокруг меня и моего сюжета. Еще никогда в жизни у меня не было такого наплыва просветления. Меня словно инициировали, срезали мне веко на третьем глазе, чтобы он больше никогда не мог закрыться. И я ощущала, как он сияет у меня во лбу, освещая все вокруг. Я могу творить, и я хочу творить, и ничто не может помешать мне в этом. Наконец-то глубокое болото осталось позади, наконец-то я выбралась на берег.

С тех пор, как начались мои сны, ко мне приходила уверенность, что третьим звеном цепи все-таки стал Шувалов. А точнее, его внутренняя сущность. То, что он показал лично мне, но не показывал больше никому. Не знаю, почему я до сих пор никому ничего не рассказала. Роман Григорьевич действительно уже переходил границы, но… Похоже на то, что к поезду моей жизни присоединился новый пассажир. А я не могу его высадить. Потому что у него есть билет. А значит, есть все основания ехать со мной вместе.

Я солгу, если скажу, что у меня не возникло интереса к Шувалову. В рутинность моей жизни словно забросили осколочную гранату извне, и я не могу делать вид, будто с появлением Шувалова все осталось как прежде. Все, черт возьми, перевернулось с ног на голову, не иначе. Его поведение влияло на мои сны, мое творчество, и даже на отношение к Кириллу. Его хокку начали меня раздражать. Я стала замечать в нем недостатки, которых не видела прежде.