Лиза рассказывает сон

— Доброе утро, дорогая. Что тебе сегодня снилось?

Я перевернулась на бок и поцеловала Кирилла в нос. Джакс лежал на кровати у нас в ногах и спал. Каждое утро мы с Кириллом рассказывали друг другу сюжеты своих сновидений. Мои сны были для него чем-то вроде аудиокниг сумасшедшего — и интересно, и читать ничего не надо.

— Дай-ка вспомнить, — просипела я, устраиваясь у него на груди.

Мне определенно что-то снилось, надо было только поймать ускользающий образ и крепко схватить его, чтобы сюжетная канва заструилась в моем воображении.

— Ну вот, кажется, вспоминаю что-то. Угу. Значит, все начинается так: я хожу по вокзалу и ищу свою электричку. Не могу найти, происходит какой-то… сумбур. Дальше белое пятно. Следующий момент — иду по электричке, рядом идет какая-то женщина. А мы с ней выяснили, что это не наша электричка и нам надо сойти, но двери закрыты, и с обеих сторон едут поезда. Выйти нам не позволяют специально. Не помню как, но мы выбрались, вроде. Я села в свой поезд, и такие странные были сидения в вагонах, как в том старинном троллейбусе, помнишь? И сами вагоны были какие-то маленькие, тесные. Еще там был один мой одноклассник, Макс. Он в реальности никогда ничего плохого мне не сделал, но во сне почему-то был мне противен. Мне пришлось сесть на свободное место неподалеку от него.

Едем мы, значит, едем, и со временем выясняется, что едем мы вообще не туда. Какие-то земли странные, пустоши, и тут поезд начинает замедляться и останавливается. Мне страшно, предчувствую какую-то беду. В окно видны далекие поселения, и такое ощущение, что там живут дикари. Я не помню как, но выяснилось, что здесь живут какие-то странные аборигены, и их главный заплатил машинисту поезда, чтобы тот привез сюда целую электричку людей. Эти аборигены, дикари, живут обособленно, и им нужны свежие люди. Вот мы и оказались оплаченным товаром, ни о чем не подозревая. По вагонам стали ходить женщины, кондукторши, отбирать девушек для аборигенов, для продолжения рода и для роли нянек за их детьми. Это происходило как с мясом на рынке, и полная безысходность, беспомощность… Пожалуй, самый ужасный момент сна… Когда за тебя все решили. А ты исполняешь роль сырья, раба, не более.

А, вспомнила, ну конечно, я вспомнила, как это все выяснилось. Когда мимо проходила одна из этих женщин, я вытащила пистолет, зарядила и направила на нее. Помню еще, как все в вагоне удивились, ведь там им никто не смел перечить. В общем, я говорю ей: Рассказывай, в чем дело, иначе пристрелю. Она сначала спокойно сказала, что пугать ее не стоит, потом я убрала пистолет, потому что не могла заставить себя выстрелить в человека, и она нам все поведала, причем опять же абсолютно хладнокровно. Как будто была к этому непричастна.

И потом… погоди… не помню точно. Какое-то мясо начинает происходить снаружи, кто-то сражается, мы ничего не понимаем, но поезд трогается с места и медленно едет дальше. Как будто нас кто-то спас. Мы рады без памяти, но тут пейзаж за окном меняется, и мы едем чуть ли не по парку Юрского периода — за окном пасутся динозавры. Помню, как бежали стадами параллельно поезду трицератопсы, а над крышей летали птеродактили. Поезд разгоняется, но в хвосте появляется машинист. Он не за рулем, никто не понимает, что он делает здесь. Здоровый мужик в белой рубашке говорит нам всем пригнуться, а лучше вообще лечь на пол, иначе нас сцапают птеродактили, так как они сейчас начнут биться в окна и вытаскивать людей. В общем, упали мы на пол, я у самого окна, Макс рядом со мной, кричит, чтобы я не приподнималась, рукой прижимает меня плотнее к полу. Но я поднимаюсь на локтях, стекло надо мной взрывается, и меня вытягивают наружу чьи-то когти. Кажется, на этом моменте я просыпалась. Последнее воспоминание — я лечу над электричкой.*

— Да уж, Лиз, это, как всегда, бесподобно. У тебя очень буйное воображение. Знаешь, меня это всегда восхищало. Ты не хочешь записать свой сон?

— На машинке?

— А почему бы нет?

— Я не смогу, Кир. Ты же знаешь. Рассказать — это еще да, а сесть и сделать из этого художественный текст…

— Лиз, я хочу, чтобы ты хотя бы попробовала.

— Кирилл, я…

— Пусть ничего не выйдет в этот раз, но надо же делать какие-то шаги, чтобы выбраться из замкнутого круга.

— Давай не будем об этом. У меня портится настроение.

— Ладно, извини. Просто я не могу смотреть на все это спокойно, пойми меня, Лиз. Ты необыкновенная девочка с живым воображением, у тебя есть талант, ты должна писать книги, а не проводить по полгода в депрессии. Ты ведь умеешь писать, большая часть того, что я читал — это удивительные строки.

— Кирилл, не заставляй меня спорить с тобой снова.

— Я вижу, что тебе плохо. Я хочу помочь.

— Здесь мне поможет только чудо. Все, закончили. Пойдем умываться?

За завтраком мне пришло оповещение из социальной сети от Натахи. Я открыла сообщение и чуть не поперхнулась от смеха.

— Что такое?

— Вчерашний фотограф все-таки нас поймал.

На сайте вуза появились фотографии с церемонии вручения. К сожалению, на некоторых из них была запечатлена и наша неугомонная троица. На каждом фото мы либо оживленно переговаривались, либо старались сдерживать смех, либо в открытую смеялись.

— Как вас не выгнали оттуда? — приподнял бровь Кирилл.

— Понятия не имею.

— Слушай, а как ты относишься к тому, чтобы вечерком устроить себе просмотр какого-нибудь старенького фильмеца под пивко и сухарики?

— Не поверишь, сама тебе хотела предложить.

— Лиза, ты идеальная девушка.

— Ну конечно. Посидим сегодня на YouTube?

— Разумеется. И «Солярис» начнем читать.

День обещал быть замечательным. Впрочем, как и каждый день, что я проводила с Кириллом. Мне повезло встретить человека, который любит видеоигры точно так же, как я. Кирилл замечательный, я и не думала, что такие парни, как он, до сих пор существуют. Конечно, он во многом меня идеализирует, но это все от переизбытка любви.

Из каждой командировки Кир привозил мне какую-нибудь вкуснятину или сувенир. В прошлый раз он привез магнитик на холодильник и пакет с несколькими видами орехов, чтобы я заливала их горячим медом и ела, когда хочется сладкого. Разве это не мило?

— Кстати, слышал о «We happy few»*?

— Как?

— Новая игра выходит. «We happy few». Антиутопия. Я почитала о ней, сюжет очень напоминает смесь «1984» Оруэлла* и «О дивный новый мир» Хаксли*. Уже появилась предварительная версия игры. Весьма интересная задумка.

— Кто-нибудь делал обзор?

— Ты не поверишь, кто. Азазин*.

Кирилл засмеялся.

— Не может быть!

На квартире у нас не было телевизора, мы оба не любили его смотреть. Зато было два ноутбука и старинное радио, всегда работающее на одной волне, которую мы оба с радостью слушали — «Наше Радио»*. Я включила приемник, когда в очередной раз подошла проверить Джакса. Пес почти пришел в себя и уже хорошо кушал. По квартире разлился голос Эдмунда Шклярского из «Пикника»*.

— Здорово! — крикнул с кухни Кирилл.

— Сон чудесный снится ми-иру-у*… — подпевали мы оба, зная песню наизусть.

Я снова зашла в комнату, где стояла печатная машинка. Мне показалось, она позвала меня к себе, чтобы сообщить что-то важное. Эта комната была чем-то вроде моего личного рабочего кабинета. Здесь я уединялась, когда писала или рисовала. И Кирилл сюда очень редко заходил, боялся помешать. Он полагал, что в моменты вдохновения чье-то присутствие рядом может сбить мой настрой. Вообще-то он мало об этом знает, так как не является человеком творческим. Может, именно поэтому он так восхищается процессами, происходящими внутри меня и ему неведомыми.

Можно набирать текст на ноутбуке, можно записывать в тетрадь, но печатная машинка — это нечто особенное. Я как любитель старины всегда мечтала о ней. Есть разница между автором, пишущим на листе бумаги ручкой, и автором, набирающим текст на печатной машинке. Первый может написать десять строк и каждую зачеркнуть, переделать. Второй не имеет такой возможности. Именно поэтому каждая его мысль строго и четко выверена, взвешена, доведена до совершенства еще прежде, чем будет воплощена на бумаге. Это очень кропотливая работа, но она позволяет создать очень качественный текст. К тому же — атмосфера. Вот автор набирает текст, используя клавиатуру компьютера. А вот автор нажимает на клавиши печатной машинки, и она издает специфический звук. Образ второго автора всегда притягивал меня. Старая техника позволяет настроиться на правильный лад, сосредоточиться, вдуматься, а новая — только отвлекает.

Сев за стол, я достала из выдвижного ящика черную папку. В отличие от меня, Кирилл убежден, что я не только замечательно пишу (замечательно — это его слово), но и рисую крайне недурно. Поэтому в один прекрасный день, когда мы еще просто встречались и не были знакомы с родителями друг друга, Кирилл подарил мне скетчбук «Montana» и линеры «Shinhan Touch» — дорогие и качественные вещи для профессионального рисования. Он постоянно меня баловал, и в большинстве случаев мне почему-то казалось, что я этого недостойна, что я могла бы обойтись и гораздо меньшим, как всегда обходилась. У меня никогда не было ничего особенного. Пока я росла, родители видели, что рисую я неплохо, но, в то время как одноклассникам покупали гуашь, акрил, масло, кисти, альбомы, — мама приносила мне с работы листы А4, а краски у меня были самые обычные, акварель медовая. Для меня до сих пор загадка, почему медовая. В детстве я даже пробовала их на вкус, потому что думала, что в них мед, а значит, они сладкие.

Я раскрыла скетчбук и решила пересмотреть свои рисунки. На первом же развороте было множество мелких сюрреалистических изображений, которые трудно описать. Вот человек перекручивает свою руку в мясорубке, крупным планом. Это кадр из игры «Neverending Nightmare»*, которая однажды так впечатлила нас с Кириллом. Рядом лицо девушки наполовину в змеиной чешуе, из глазницы струится кровь, на вилке — глазное яблоко. На другой половине лица — перья и карточные масти. Расщелина, из которой выбираются наружу когтистые лапы. Змеи, ползающие по трубам, глаз дракона, монахиня… Чего там только не было.

Я перевернула страницу. Странное существо с телом льва, одним крылом, длинным рыбьим хвостом, ногой кузнечика и человеческим черепом. Шею обвивает змея, проевшая дыру в черепе и пролезшая туда головой. Несколько неудачных портретов. На одном из них — Куплинов*, один из наших с Кириллом любимых летсплейщиков на Ютубе.

Переворачиваю страницу и… дух захватывает. Не верится, что я могла вот этими руками создать такое. Слева на развороте — покрытый сетью мелких узоров и камней пестрый череп, справа — сова, силуэт которой так же сплетен из множества мелких деталей.

На следующем развороте был портрет моего бывшего одногруппника, с которым мы одно время были очень дружны. Удачный портрет, но ему почему-то не нравился. Он сказал, помню, что похож здесь на гиену. Мне было обидно. Дальше — снова портреты. Я замерла, рассматривая лицо Марго. Помню, как срисовывала ее с одной из фотографий у нее в социальной сети. Мы тогда еще жили вместе, и приходилось все делать тайно, пока ее нет рядом.

На следующем развороте была миниатюра из «Звездных войн» и робот, держащий на пальце бабочку. Многие мои знакомые восхищались этим роботом больше, чем всем другим. Следующую картину я никому не показывала. Лицо девушки. Вместо волос — дождевые черви. Вместо глаз — цветные жуки. На лбу — гусеница и пара многоножек. По изгибу носа ползет улитка. На шее — вместо колье — длинная сколопендра. Нос и губы мне особенно удались.

После нескольких вновь неудачных лиц и изображения Железного человека* в скетчбуке начиналась новая эра моего творчества, отчет которой ведется с момента, когда я купила себе долгожданную гаушь. Первое, что я ей нарисовала, был ядерный взрыв над островом в океане на фоне прекрасного облачного неба. Второе — четыре планеты в открытом космосе. Третье — млечный путь над дорогой, уходящей в горы. Этот рисунок нравился мне больше всего. Снова кривые лица, на которые даже смотреть противно. Раньше портреты удавались мне куда лучше. Непримечательные цветы. И, наконец, последнее — типичный пейзаж саванны. Яркий закат и три далеких черных силуэта — слоны.

Даже треть страниц не была использована, а мои силы уже иссякли. Я задумчиво закрыла скетчбук и убрала на место. Оперлась локтями о стол перед печатной машинкой, обхватила руками голову и глубоко погрузилась в себя, зная, что Кирилл не станет меня тревожить, пока я нахожусь здесь. Он прекрасно понимает, как для меня важно бывать наедине с собой. Особенно в такие периоды, как этот. Кирилл видел, что мне очень тяжело. Даже когда я улыбалась, он замечал боль где-то глубоко внутри меня, боль, замаскированную смехом. Думаю, он молился всем богам, лишь бы снова к нему вернулась прежняя Лиза, его Лиза с огнем в глазах и словом на устах.

Вот человек сидит перед печатной машинкой и глубоко задумался, смотрит вдаль невидящим взглядом. Прямо миниатюра «Вечная проблема творца». Со стороны, наверное, выглядит очень напыщенно. Как обложка книги по психологии. И в последние месяцы я все чаще и чаще задумывалась подобным образом, отключалась от внешнего мира. И если кто-то попросит меня рассказать или хотя бы описать, о чем я размышляю в такие моменты, я просто не сумею.

Моя мама очень любит читать. Все детство она заставляла меня делать это, чем, естественно, выработала во мне неприязнь к чтению и книгам. Впервые острое желание читать художественную, а не техническую литературу я ощутила в институте, когда очень ясно осознала, что пошла учиться не туда и не на того. Я справлялась с учебой, но все время чувствовала себя не на своем месте в жизни. Когда выяснилось, что душа моя лежит к гуманитарным наукам, было уже поздно менять направление движения. Чтение стало моим увлечением, страстью, хобби. Я открыла для себя новый мир, и в этот момент все сошлось. Стало ясно, почему уже очень давно меня так волнует оборотная сторона литературы — не чтение книг, а их написание.

Потребность в творчестве я испытала сразу же, едва начался мой сознательный возраст. Было это лет в десять, училась я в четвертом классе. В голову мне пришла моя первая идея. Я придумала сюжет и решила написать маленькую сказку. Сказку о волшебной ложке. Я была в восторге от такой неожиданной идеи, несмотря на то, что никто особо не оценил моих стараний. Мне хватало собственной оценки, ведь написанный мной крошечный текст уже тогда казался мне уникальным. А новая возможность — придумывать истории и записывать их, прямо как настоящий писатель — воспринималась десятилетней мной как сверхспособность.

Позже меня посетили еще несколько идей, и я без раздумий воплотила их на бумаге. Я была ребенком, и казалось, что это мое призвание. Мне хотелось писать и дальше, развивать в себе это увлечение. Я так и поступила. Вскоре я поняла, что не могу прожить без этого и недели. Мне постоянно было необходимо что-то писать. Мозг без остановки придумывал новые сюжеты, подбрасывал идеи, которые преследовали меня по пятам, пока я не переносила их на бумагу. Много тетрадей было исписано с тех пор… Тетрадей, листов, блокнотов, клочков бумаги. Я писала в основном для себя, но родственники в шутку называли меня «писательницей». Иногда я давала кому-то из них почитать небольшой отрывок, и по реакции понимала, что писательницей меня называют скорее из вежливости. Родители хотели поддержать меня, понимая, что таланта у меня нет, а желание писать есть. Это называется графомания.

Дома у меня до сих пор сохранилась та самая тетрадь, с которой все началось. Недавно я наткнулась на нее, решив перебрать пакет, содержимое которого предназначалось для свалки. Там оказалось еще несколько уже более поздних и более толстых тетрадей. Мне было обидно, что их собирались выбросить, посчитав за хлам. Тетрадь была очень дорога мне как память. Держа ее в руках, я испытывала светлую грусть, гордость и отголоски детского восторга. Но этот случай очень многое говорит о том, как окружающие воспринимали мои тексты на протяжении долгого времени. Всерьез к ним никто не относился, особенно моя семья. Именно поэтому я писала для себя и привыкла писать только для себя. То, что я придумаю и напишу, всецело принадлежит мне. Я удовлетворяю в первую очередь свою потребность опустошить мозг, избавиться от излишков фантазии, донимающих меня. Особенно часто я делала это на уроках в школе. Затем уроки сменились парами, но мало что изменилось. Я исписывала тетрадь за тетрадью. Вместо лекций я переносила на бумагу то, что придумывала. И мне это безумно нравилось.

До сих пор я могу делиться тем, что пишу, лишь с малым числом реальных людей. Мысли о том, чтобы обратиться в издательство, не посещают меня. Я не считаю свои тексты настолько хорошими, чтобы быть достойными этого. У меня есть небольшая аудитория в интернете. Эти люди не знают, кто я, но несколько человек отчаянно убеждают меня, будто я талантлива. Кирилл, который выслушивает и читает все, что я придумаю, утверждает то же самое. Я стараюсь с ними соглашаться, но в глубине души знаю, что это не так. Тем не менее, я не бросаю попыток создать нечто стоящее, стараюсь совершенствоваться, подражать любимым авторам, избавляться от видимых мне недостатков. Но это такой субъективный процесс… Для меня физически невозможно бросить писать. Мне это нужно. Даже если мои тексты будут не по вкусу большинству, я не сумею остановиться.

На счету у меня было несколько оконченных произведений, чуть больше — начатых, но заброшенных, и целая гора нереализованных задумок. Да, у меня есть все основания считать себя неудавшимся автором, графоманом, кто бы там что ни говорил из любви ко мне, вежливости или жалости.

Последний свой текст я завершила около полугода назад. И, так как мне казалось, что ничего лучше я больше никогда не создам, спустя небольшой срок после окончания работы я погрузилась в кризисную яму, которая с каждым месяцем все более темнела и углублялась. Ни меня, ни моих близких это не радовало, но изменить ситуацию не мог никто. Кирилл поддерживал всеми силами, стараясь вытащить меня из бессильной апатии, а родители просто ждали, когда очередная «дурь» выйдет из моей головы, и я, наконец, займусь делом.

В плане творчества Кирилл понимает меня лучше всех. Он хотя бы старается разобраться, что со мной происходит в моменты увядания, и исправить это. Без него я бы загнулась в два раза быстрее. Но Кир совершенно уверен, что я талантлива, и восхищается мной не только когда я творю, но и когда страдаю от творческого кризиса, кое-как находя в себе силы жить. Я для него как создание из потустороннего мира, и он любит меня за это, хоть и не может понять всех моих чувств. Кир всегда убеждает меня, что в будущем я напишу нечто поразительное и получу признание, что каждый мой последующий текст будет только лучше предыдущего. Конечно, я не верю этим словами, потому что в моменты разочарования в себе не веришь ни во что.

Оконченный полгода назад текст был романом о буднях ученых в одном из НИИ. С ним были ознакомлены близкие, несколько друзей из университета, а также моя маленькая читательская аудитория в интернете. В плане сюжета текст удался мне на семь баллов из десяти, как кажется лично мне. Зато в плане стиля, индивидуальной манеры изложения я, со всей своей категоричностью к себе, считаю эту работу своей вершиной. И ничего удивительного, что я ощутила полное бессилие сразу после ее написания. Чем совершеннее вещь создаешь, тем критичнее относишься к себе после.

Меня постигла та печальная участь, когда неплохо написанный роман, многим понравившийся, поставил крест на всех последующих текстах и творчестве вообще. И вместо того, чтобы радоваться признанию и положительным отзывам публики, гордиться собой, признать в себе хотя бы долю таланта, я в скором времени впала в депрессию. Это было непонятно и нелогично для всех, кроме меня, и неприятно удивило близких. Но я знала, что такой исход был самым вероятным, и никому не могла ничего объяснить. С этим явлением пришлось смириться всем.

Вспоминая свои ранние тексты, я не испытываю стыда, точно так же, как не испытываю угрызений совести за то, что так и не дописала. Кирилл не раз упрашивал меня сесть за неоконченные истории, но я знала, что этого не случится. Ведь тот этап мировоззренческого пути, на котором эти истории были придуманы, для меня давно и безвозвратно закончился. Возвратиться на прежний уровень было невозможно. Сейчас эти наброски вовсе не казались мне грандиозными, как раньше.

В числе заброшенных был научно-фантастический текст о путешествиях военного отряда во времени; мрачный нуарный детектив о молчаливом убийце и наивной девушке (начатый под впечатлением от просмотра фильма «Фарго»*); затем антиутопический роман с философско-религиозным уклоном (в духе бессмертных романов Сергея Лукьяненко*). Ах да, из крупного была еще история об одном пареньке с тяжелым психическим расстройством, лишившем его нормальной жизни. Строго говоря, все эти зародыши текстов (кроме последнего) были написаны в наивной манере, которая полностью умерла во мне под прессом реализма.

История о больном пареньке — это отдельная тема. Она мне до сих пор нравится, потому что когда я ее перечитываю, мне кажется, что написала это не я. Я не могу узнать собственную манеру изложения по той простой причине, что во время создания этого текста находилась словно в бреду. Даже с нынешнего уровня стиль работы кажется мне прекрасным. Я ничего не принимала, но так как писала от лица психически больного человека, ради правдоподобия пришлось вживаться в роль.

Что касается моих нереализованных задумок… что ж, мое воображение всегда кишело ими. Упорядочить, переработать все это и перенести на бумагу у меня не хватает ни времени, ни таланта. Вероятнее всего, эти идеи так и будут жить со мной и со временем сами собой преобразятся во что-то новое, эволюционируют, как это обычно и бывает.

— Лиз, все в порядке?

— М? — обернулась я.

Кирилл стоял в дверном проеме, слегка обеспокоенный.

— А что такое?

— Ну, ты уже почти два часа тут сидишь, не издавая ни звука.

— Два часа? — переспросила я.

— Я думал, ты пишешь, но я бы слышал звук печатной машинки.

— Нет, я не пишу, Кир, — устало вздохнула я. — Я даже не могу ничего нарисовать, какая там писанина.

— Ничего, это пройдет, Лиз. Машинка даст тебе силы. Ты в норме?

— Конечно.

— Может, сделать тебе чаю?

— Сделай.

— Сюда принести?

— Нет, хватит с меня самокопания. Я сейчас выйду.

— Ладно, дорогая, жду.

Кир знал, что я выйду из рабочего кабинета не сразу, даже если и говорю «сейчас». Прежде чем покинуть обитель моих мрачных размышлений, надо было постараться сменить настроение. У меня ушло около десяти минут, чтобы вновь стать более-менее жизнерадостной и привычной Лизой. Я не хотела, чтобы Кир сильно обо мне беспокоился. Мои проблемы — это мои проблемы. И никто, кроме меня, не разберется с ними.

Покинув свой рабочий кабинет, я погрузилась в совсем иную атмосферу, домашнюю и теплую. Здесь, за пределами кабинета, не было черных мыслей и апатии, здесь был всегда счастливый видеть меня Джакс, бросившийся облизывать мои ноги; здесь был Кир с кружкой горячего зеленого чая для меня, заранее открывший вкладку YouTube с каналом Азазина; здесь было фоном играющее Наше Радио, где Никольский пел «Мой друг художник и поэт»… И стало теплее на сердце.

— Появились идеи? — поинтересовался Кир, отдавая мне кружку. — Я заварил покрепче, как ты любишь.

— Спасибо. Идей нет. Не хочу туда больше возвращаться. Там словно другой мир. Где все тоскливо и безнадежно.

— Вернись туда, когда придумаешь что-нибудь. Сейчас Азазин поднимет тебе настроение. Кстати, звонили мои родители.

— Да-а?

— Звали в гости.

— Что сказал?

— Что посоветуюсь с тобой и перезвоню. Что ты скажешь?

— Я рада приглашению. Обязательно съездим на следующих выходных. Хотелось бы ненадолго сменить обстановку.

— Это точно не повредит. Погуляем там по живописным местечкам, сделаем кучу фотографий… — замечтался Кирилл.

— Здорово, Кир. Слушай. Хочу кое-что с тобой обсудить.

— Слушаю тебя.

— Хочу найти работу.

— Лиз, тебе нужны деньги? Я зарабатываю достаточно…

— Кир, ты сто раз говорил, что не хочешь, чтобы я работала, потому что мужчина должен приносить деньги в семью и обеспечивать свою женщину. Все это я знаю, но… Я бы хотела, потому что закисаю. Хотя бы на время… кризиса. Ты понимаешь меня?

— Конечно, Лиз. Если ты считаешь, что это тебе поможет, то почему бы нет?

— Не думаю, что это меня вытащит, но отвлечет точно. Я больше не могу так.

— Лиз, поступай, как тебе хочется. Неужели я тебе запрещу, если ты в этом нуждаешься?

— Я люблю тебя, Кир.

— И я тебя.

Мы поцеловались и сели смотреть обзор на «We happy few». Море аморального юмора не могло не поднять мне настроения.

— Интересная будет игра.

— Антиутопия — это всегда захватывает.

— Потому что мы живем в одной из них?

— Возможно. Но самые лучше из них созданы в двадцатом веке, а с тех пор кое-что изменилось.

— Лишь внешне, но не сама суть. Стержень остался тот же.

— Как в «Пиратах Карибского моря, помнишь»? «Раньше мир был куда больше»… «Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого».*

— Точно. Ты подумал, что посмотрим вечером?

— Хочу пересмотреть «Криминальное чтиво»*.

— Черт, это гениально.

Мы с Кириллом убеждены, что все самые лучшие фильмы сняты в конце XX — начале XXI века. То же самое и с книгами, только весь XX век. Это вообще золотое столетие мировой литературы и культуры. Я обожаю XX век за антиутопии, развитие научной фантастики и появление постмодернизма. Это был век гениев, второго такого уже не будет. Век гениев-прозаиков, которых по достоинству оценят, быть может, через пару столетий. Какие великие фамилии: Джойс, Кафка, Оруэлл, Хаксли, Замятин, Кальвино, Ионеско, Беккет, Брехт, Фаулз, Сартр, Пруст, Стругацкие, Азимов, Беляев, Ефремов, Бредбэри, Лем…

Проза — это сила литературы. Поэзия — слабость, субъективность. Она мне чужда. Из поэтов я понимаю только Лермонтова и Маяковского. Бродский вызывает у меня тошноту. Забавно, что мои сокурсники (бывшие, да и будущие) помешаны на Бродском и считают его гением. Это убеждение говорит о них многое. Но мы с ними очень сильно расходимся во вкусах.

Почему-то нас с Кириллом всегда привлекало все старое: книги, автомобили, фильмы, музыка, техника… Ушедшее казалось краше настоящего, и это убеждение нас объединяло. Мы оба очень любим Советский Союз, и эта любовь необъяснима. Мне безумно нравятся советские значки и открытки. Долгое время я мечтала жить в те времена. Не в войну, конечно, а до нее. Та эпоха, в отличие от нашей, была такой… настоящей, что ли. Искренней. Не фальшивой, как сейчас. Люди не боялись любить, испытывать и проявлять свои чувства, ошибаться; не скрывали эмоций, не носили масок, не теряли себя, не внушали себе глупостей, не боялись выглядеть глупо.

Это были люди, достойные населять планету и продолжать свой род. Они все были равны между собой, и была у них мечта — одна на всех. Эти люди проще относились к жизни, но в то же время не обесценивали ее, как сейчас, и жизнь благоволила им, трудности отступали. Эти люди умели достигать цели. Вставать с диванов, выходить из дома и делать дела, вершить свою судьбу… Да. Та эпоха была определенно лучше нынешней. И когда я об этом размышляю, то погружаюсь в теплые грезы, будто старуха, что вспоминает счастливую, но такую далекую молодость.

Мало кто понимает мою симпатию к советскому коммунизму. Даже люди, которые при нем выросли. Я-то появилась на свет уже после развала. Я не склонна идеализировать прошлое своей страны. Знаю, что была и бедность, и голод, и репрессии, и тотальный контроль, и цензура, и железный занавес, и доносы, и каторги, и лагеря, и лубянка, и культ личности… Все это я не упускаю из вида, когда говорю о той эпохе. И все же, все же… это было прекрасное время. Народ еще был целен, самобытен, духовен. Он представлял национальное единство, от которого сейчас ничего не осталось. И люди были счастливы, несмотря ни на что. Это достойно восхищения.

Да, было жестко и строго. Но разве не так надо управлять нашей страной, чтобы у человека оставалась душа, мечта, совесть?.. Нам не нужен пряник, нам нужен только кнут. В Новое время Запад закормил нас «пряниками», и что из этого вышло? Это нас расслабило, сделало нас безразличными ко всему. Всем на всех все равно. Каждый печется лишь о себе. Достаточно включить телевизор и посмотреть новости, чтобы убедиться в этом. А таким, как я и Кирилл, достаточно выйти на улицу и взглянуть по сторонам, чтобы увидеть, как рыхлое бесхребетное тело социума расползается, будто разлагающийся труп. Чего стоит хотя бы недавний закон Яровой*… Антиутописты — великие пророки.

— Давай начнем книгу. Почитай мне вслух, — попросил Кирилл.

Он очень любит слушать мой голос. Я аккуратно достала книгу и села в кресло. Приглушив радио на минимум, Кир расположился на полу вместе с Джаксом. Как два ребенка. Оба приготовились слушать. Я прочистила горло.

— Станислав Лем. «Солярис». Прибытие. В девятнадцать ноль-ноль бортового времени…

Текст можно было принять за научную статью, если бы не явное присутствие персонажей и сюжета. Он был насыщен терминами, но это лишь прибавляло ему увлекательности. Атмосфера повествования была именно такой, какую сейчас просила моя душа. Я знала, что Лем, прежде чем создать художественный текст, просиживал за научными первоисточниками ровно столько, чтобы понимать тему не как просто писатель, а как ученый, специалист в этой области. Научная фантастика — это всегда больше, чем литература. А «Солярис» содержал в себе не только строгую научную обоснованность, но и гроздь философских и нравственных проблем. В моих глазах это выводило текст на новый уровень.

Когда горло у меня пересохло, мы с Киром поменялись местами. Но прежде, чем он начал читать, я спросила его:

— А ты бы смог убить существо, которое явится к тебе как точная копия меня: моя внешность, характер, память?

— Я бы не смог, будь оно лишь внешне на тебя похоже, — поежился Кир. — А ты?

— Только если бы оно попыталось меня убить.

Лежа на полу, я вполуха слушала Кира, думала о том, что я недооценивала Лема, и мне было хорошо. Я мечтала, чтобы однажды в будущем некая пара влюбленных села точно так же, как мы сегодня, и читала друг другу книгу моего авторства. Как же хочется создать нечто ошеломительное, талантливое, как Лем, как многие другие любимые писатели. Чтобы мои книги изучали в школе, в институтах. Зачем это мне? Откуда это стремление? Тщеславие? Слишком низко. Кому и что я пытаюсь доказать? Творит ли писатель ради известности, признания, или ради чего-то еще, никому неведомого? Что это за чувство, как его описать, как обозначить? Реализация своих способностей. Удовлетворение. Полезность. Нет, слишком просто. На деле все гораздо тоньше.

— Лиз, ты слушаешь?

— А?

— Я думал, ты уснула, — засмеялся Кир.

Услышав смех одного из хозяев, Джакс оживился и забил хвостом по полу.

— Задумалась немного, но я тебя слушаю.

— Опять ушла в высокие материи.

— Ты продолжай, физически я здесь.

— Лиз, я хочу кушать, — жалостливо произнес Кирилл.

Теперь уже настала моя очередь смеяться. Неожиданно Джакс поднялся и побежал на кухню. Прошло уже достаточно времени после завтрака.

— Он понимает все, что мы говорим.

— Поэтому тоже ложится и слушает, когда мы читаем друг другу.

_______

ССЫЛКИ***

Героиня рассказывает сон, взятый из реальной жизни автора.

«We happy few» — находящаяся в разработке приключенческая компьютерная игра, психологический триллер с элементами симулятора выживания и roguelike, разрабатываемая независимой канадской студией Compulsion Games. Выход предварительной версии игры в Steam Early Access и Xbox Preview состоялся 26 июля 2016 года. Действие игры происходит в вымышленном антиутопическом городе Веллингтон-Уэллс, где запрещено грустить: все граждане обязаны принимать пилюли под названием «Радость». Под управлением игрока находится Артур Гастингс, клерк, который работает «редактором» — государственным цензором в духе «Министерства Правды», обязанным вырезать несчастливые истории из газет и документов. Встретив среди рабочих материалов статью о своем брате, герой перестает принимать «Радость». Вскоре он обнаруживает, что реальный мир сильно отличается от той иллюзии, в которой он привык существовать.

«1984» — роман-антиутопия Джорджа Оруэлла, изданный в 1949 году. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего описанный в романе «1984» тоталитарный режим.

«О дивный новый мир» — антиутопический, сатирический роман английского писателя Олдоса Хаксли. В заглавие вынесена строчка из трагикомедии: О чудо! Какое множество прекрасных лиц! Как род людской красив! И как хорош Тот новый мир, где есть такие люди! — Уильям Шекспир. «Буря».

Азазин — имеется в виду известный на Ютубе блогер Azazin Kreet, знаменитый своим аморальным юмором. Азазин специализируется на игре «Dota2», но временами снимает видео и по другим играм. Канал на Ютубе — www.youtube.com/channel/UChQtxlW250ea-BImn9cjSJQ

Наше радио — Российская музыкальная радиостанция, транслирующая музыку преимущественно в формате русского рока.

«Пикник» — Советская и российская рок-группа, основанная в Ленинграде в 1978 году, хотя участники группы считают, что профессиональная и полносоставная группа образовалась в 1981 году, когда лидером группы стал Эдмунд Шклярский.

«Сон чудесный снится миру» — строки из песни группы «Пикник» — «Лишь влюбленному вампиру».

«Neverending Nightmares» — Хоррор игра Neverending Nightmares — это настоящая история о личной трагедии, вдохновленная собственной борьбой автора с затяжной депрессией и обсессивно-компульсивным расстройством (невроз навязчивых состояний).

Персонаж очутился в мрачном особняке, и теперь ему предстоит исследовать его, для того чтобы собрать воедино разрушенную мозаику рассказа. От лица главного героя, вам предстоит пройти сквозь мрак и страх, пытаясь отличить, что же на самом деле реально и чему можно доверять, от того, что является лишь воображаемой, дурной иллюзией.

Как и игра Fran Bow, Neverending Nightmares обладает оригинальным, рисованным стилем карандаша и чернил, создающим мрачную и тревожную обстановку. Цветные образы здесь используются достаточно редко, и делается это для того, чтобы выделить на первый план ключевые объекты, ну и конечно же… кровь.

С первого взгляда Neverending Nightmares может показаться вам обычным незатейливым ужастиком, отличающимся от прочих лишь невероятной стилистикой карандашного рисунка. Но на самом деле это чётко выверенная смесь из глубокой психологической драмы и особого рода страха, когда просто напросто не хочется идти дальше. И да, вы удивитесь, но разработчик и идеолог Мэтт Гильгенбах придумал её в период приступа тяжелейшей депрессии.

Вся механика строится на том, что Томас (парень в пижаме) путешествует по практически полностью монохромному миру ночных кошмаров и галлюцинаций, кажется, в поиске ответов на позабытые вопросы. Вы можете взаимодействовать в игре только с "цветными" предметами, они зачастую позволяют пройти в глубины собственного разума, а ещё временами случаются стелс-зарисовки, в них приходится прятаться от уродливых гипертрофированных чудовищ. Главная идея, очевидно, спуск в неизведанное: наш герой из раза в раз вынужден, задыхаясь от страха, двигаться вперёд, преодолевать разные препятствия. Длится путешествие в чужую изломанную психику всего несколько часов и это, по правде, к лучшему.

Темы искажения действительности и нанесения себе увечий возведены Neverending Nightmares в абсолют. Искалеченные монстры рыщут по сюрреалистичным уровням в ожидании невнимательной жертвы (между прочим, они продолжают пугать своим видом и повадками до самого финала, привыкнуть к ним невозможно). Авторы забрасывают вас из одной локации в другую и умело тасуют декорации: можно незаметно попасть из неуютного дома на кладбище, затем опять в дом, а в итоге очутиться где-нибудь в клинике для душевнобольных. А эпизоды, когда Томас выдёргивает у себя из руки вену или перемалывает кисть в мясорубке, по степени воздействия способны потягаться с любым, даже самым натуралистичным фильмом.

В пользу незабываемого прохождения говорит уже тот факт, что по плану и графику (которые я периодически безбожно заваливаю) на этом самом месте должен был быть текст про совершенно другой проект. Но три часа в плену у Мэтта и его товарищей из Infinitap Games не оставляют мне иного выхода, кроме как торопливо рассказать вам о пережитом. Раньше я думал, что повидал в играх и иных видах визуального искусства всякого и ничему не удивлюсь. Впрочем, про свой "иммунитет" я неоднократно писал. Но вот сегодняшний случай буквально перевернул мои устоявшиеся представления с ног на голову. Да что там, хочу, чтобы весь коллектив разработки пригласили курировать нечно масштабное — они действительно смогут встряхнуть мир больших бюджетов.

Трейлер игры www.youtube.com/watch?v=lLqHUSefBjw

Куплинов Дмитрий — Дмитрий Куплинов — российский ютубер, пафосно видеоблоггер, на самом деле летсплейщик, переводчик от бога и "па-па-па-па-па" всея Руси. Начал карьеру летсплейщика в июле 2013 году с залива видео прохождения Postal 2 на свой основной канал Kuplinov ► Play, который был зарегистрирован 23 декабря 2012 года. Сотрудничает с партнёрской сетью XMediaDigital. Обзавёлся многочисленной армией фанов и фанаток, которые называют себя "куплинята". Канал Куплинова на Ютубе — www.youtube.com/channel/UCdKuE7a2QZeHPhDntXVZ91w

Железный человек — вымышленный персонаж, супергерой комиксов издательства Marvel Comics и их адаптаций, созданный писателем Стэном Ли, сценаристом Ларри Либером и художниками Доном Хэком и Джеком Кёрби.

«Фарго» — американо-британский художественный фильм братьев Коэн, вышедший на экраны в марте 1996 года. www.kinopoisk.ru/film/402

«В духе бессмертных романов Сергея Лукьяненко» — имеются в виду романы дилогии «Черновик» и «Чистовик». Сергей Лукьяненко — российский писатель-фантаст. Называет свой жанр «фантастикой жёсткого действия» или «фантастикой Пути». Первые книги Лукьяненко вышли на рубеже 1980-х — 1990-х годов.

Как в «Пиратах Карибского моря, помнишь»? «Раньше мир был куда больше»… «Нет, мир остался прежним. Стало меньше содержимого» — Кирилл приводит цитату из фильма «Пираты Карибского моря», когда Гиббс разговаривает с капитаном Джеком Воробьем.

«Криминальное чтиво» — кинофильм режиссёра Квентина Тарантино. www.kinopoisk.ru/film/342

Закон Яровой — федеральный закон Российской Федерации от 06.07.2016 № 374-ФЗ «о внесении изменений в закон „О противодействии терроризму“ и отдельные законодательные акты Российской Федерации в части установления дополнительных мер противодействия терроризму и обеспечения общественной безопасности». Кратко, что такое "пакет Яровой". Вот некоторые из нововведений:

— Вводят еще одну статью, по которой можно сажать за посты в соцсетях

— За перепост можно не просто сесть, но и стать невыездным

— Операторы будут хранить месяцами записи телефонных звонков и всю переписку пользователей. Сотрудники силовых ведомств смогут изучать эти данные

— Зашифрованную переписку тоже прочтут. Или заставят всех отказаться от шифрования

— Проповедовать теперь смогут только специальные люди в специально отведенных местах. Некоторые идеи проповедовать запретят.

— Теперь можно сесть за «вовлечение в организацию массовых беспорядков»

— Станет больше уголовных статей, по которым можно судить с 14 лет

— Власти смогут лишать людей гражданства — в том числе за работу в международных организациях

— За недоносительство тоже будут лишать гражданства. И сажать в тюрьму. Это новая статья Уголовного кодекса.