Глава 9. Прозрение

Виланс сидел на лавке возле дома. Руки отстукивали отрывок из незамысловатой песни, что вспомнилась ему утром, когда Патия собиралась к старосте.

Идём мы на войну,

Домой не ждите нас.

Идём на бой с силт ло

Они растопчут нас.

Её знали все, кто вернулся с войны Престолонаследия. К ним в деревню её занесли прадед Виланса и Гавина. Серж частенько её напевал, гордясь своим предком, и пересказывал истории о столкновениях с силт ло и летарами.

А вот со стороны Виланса никто и никогда не рассказывал таких историй. Отец обычно отмалчивался на все вопросы. Деда же Вилансу удалось разговорить однажды, на свой день рождения. Тот с большой неохотой вспоминал своего отца.

Как они с матерью встречали, плакали и радовались возвращению, а тот стоял, словно чужой, даже не пытаясь обнять их. Потом бросил на стол кошель с золотом, что выдали всем выжившим, паре сотен человек. Рядом положил нож, красивый, с серебряной рукоятью. Прадед не сказал в тот день ни слова, да и вообще редко говорил после возвращения. А в один день просто исчез, и больше его никто не видел.

Трофейный кинжал до сих пор хранился в доме под половицей. О нём не знала даже Патия. Порой, когда никого не было в доме, Виланс доставал его и разглядывал серебряные слова, отлитые на рукояти. Но даже сейчас, когда читать получалось вполне сносно, он не мог разобрать надпись, слишком уж причудливо вывели буквы.

На горизонте показались два всадника. Ветер донёс слова куда раньше, чем Вилансу удалось разглядеть их.

— …брось, — смеялась Патия.

— …далеко… — отвечал Гавин.

— …там увидим.

— Но мы…

Виланс снял с головы соломенную шляпу и помахал. Голоса тут же стихли, и Гавин ответил ему тем же.

— Чудесный денёк, — сказал Виланс, когда всадники подъехали ближе.

— Сегодня обычно идёт дождь. — Гавин посмотрел на небо. — Но, похоже, плетения силт ло совсем ослабли.

— Двадцать лет прошло, — пожал плечами Виланс. — Ничего удивительного.

— Нечего зря языком молоть, дела ждать не будут, — засуетилась вокруг них Патия. — Давай, Гавин, дай ему задание и пойдём уже, столько дел надо успеть сделать.

Виланс усмехнулся, покачал головой, но спорить не стал. Он поднялся и с Гавином зашёл в дом.

— Принёс? — спросил Виланс, едва за ними закрылась дверь.

— Ты всё никак не успокоишься? — вздохнул Гавин.

— Мы оба знаем, что читать я и сам научусь. Но я хочу научиться писать. Неужели нельзя просто оставить мне побольше чернил?

— Сам знаешь, что нет. — Гавин прошёл к столу и достал из сумки одну баночку с чернилами. — Отец не позволит. Он и так каждый раз меня расспрашивает, не сболтнул ли я лишнего.

— А ты мог бы и разболтать. — Виланс схватил пузырёк обеими руками, словно боясь, что его отберут.

— Даже не начинай, — нахмурился Гавин.

— Ладно, ладно. Поможешь с книгой?

Гавин отошёл к кровати, вытащил из-под неё толстый том и положил на стол. Затем открыл на первой странице.

— Ты так ничего и не написал? — спросил он, глядя на белоснежный лист.

Виланс прищурился, потом отвернулся.

— Нет. Я хотел, но ты же знаешь, у меня не получается писать без клякс.

— Поставишь парочку, что с того?

Виланс содрогнулся и поспешно замотал головой.

— Нет, не могу. Дай мне ещё немного времени.

— Времени. — Гавин окинул его взглядом. — Уж прости, друг, но не похоже, что у тебя много времени.

Виланс невольно опустил взгляд на руки. Тонкие пальцы с покрывала сухая кожа, сквозь которую проглядывали вены и проступали сухожилия.

— У меня достаточно времени, — с неожиданной злостью сказал он. — Хватит меня хоронить прежде времени. И так Патия…

Он оборвал себя, услышав шаги снаружи.

— Ну, всё, разобрались? — спросила Патия, заглянув в дом. На лице светилась непривычная улыбка. — Пошли, Гавин.

— Да, уже иду, — откликнулся тот.

Дверь закрылась.

— Тебя никто не хоронит. — Гавин положил сумку на стул и подошёл к Вилансу. — Но ты сам подумай. Сколько, по-твоему, тебе осталось?

Вилансу пришлось откинуть голову назад, чтобы заглянуть в карие глаза Гавину.

— А ты как думаешь, сколько? — спросил он.

Гавин пожал плечами.

— Не знаю. На вид ты старше отца, а ему уже за две сотни перевалило. И отец постоянно работает, не сидит ни дня без дела.

Виланс невольно усмехнулся.

— Вы с Патией не сговорились случаем?

По лицу Гавина пробежала тень.

— В каком смысле?

— Она мне каждый день говорит, мол, не сиди без дела, займись чем-нибудь. А как пытаюсь что-то сделать по хозяйству, тут же гонит прочь, припоминая разлитое молоко. И чем мне заняться, спрашивается?

— Нет, она тут не при чём. Просто… — Гавин махнул рукой. — Ладно, поступай как знаешь.

Он вышел, а Виланс продолжал стоять, разглядывая пузырёк с чернилами и пальцы, что сжимали его.

Недолго осталось, значит?

Он старательно гнал от себя подобные мысли. Разум отказывался признавать, что сто лет его жизни испарились, или точнее — превратились в книгу. Он всё ещё считал себя молодым, полным сил и половиной жизни впереди. И не важно, что каждое утро твердило обратное.

Виланс опустился на стул, поставил чернильницу на стол и взгляд упал на пустую страницу книги. Буквы тут же всплыли на её поверхности, а голова отозвалась лёгкой болью. Вспомнить, как читать, оказалось не сложно, когда под рукой есть такая книга, и он целый день просиживал над ней, иной раз забывая о еде. Благо, боль уже стала привычной спутницей. Не голова, так колени разболятся или спина.

Виланс пошарил взглядом по столу, но новых страниц нигде не было. Он подумал было залезть в сумку Гавина, но быстро отбросил эту мысль. Вот ещё, в чужих вещах копаться. Выглянул в окно, но во дворе никого не было слышно. Наверное, ушли в поле. Ну и ладно, не стоит их отвлекать. Они делом заняты, в отличие от него.

Виланс сходил к кровати и забрал с полки несколько исписанных страниц с прошлых уроков. Ничего страшного не случится, если он поучится на них. Всё равно все написанные слова он уже выучил.

Виланс взялся за перо, аккуратно макнул кончик в чернильницу, внимательно наблюдая за дрожащей рукой, и начал выводить своё имя. Каждый раз, когда перо погружалось в чернильницу, он внимательно следил, чтобы не опустить слишком глубоко.

Затем он дал немного времени чернилам подсохнуть, взял в руки бумагу и вытянул перед собой. Потом приблизил почти к самому носу, въедливо изучая каждую закорючку.

Нет, определённо получилось лучше. Ни одной кляксы.

Виланс выбрал другой пустой участок на листе и написал имя Патии. В самом конце, когда он уже начал радоваться, клякса уселась на кончике буквы “Я”. Поразмыслив, Виланс назначил её точкой.

Он вытер со лба проступивший пот и взялся заполнять остальные пустые места. Сначала именами, потом словами. Получалось с переменным успехом. Там, где приходилось писать совсем мелко, Виланс брал другое перо, с кончиком потоньше. Это ему подсказал на прошлых уроках Гавин.

Вскоре место закончилось, и Виланс отложил в сторону перо. Когда он действительно старался, контролируя каждое движение пальцев, это жутко выматывало и отнимало много времени, но и результат стоил того. Зато стоило ослабить бдительность, кляксы были тут как тут.

Виланс невольно поглядел на толстый том, лежащий рядом. Написать без единой кляксы?

Сколько, по-твоему, тебе осталось?

Гавин вновь возник перед его мысленным взором. Во взгляде карих глаз не было жалости, но и насмешки тоже. Ничего не было.

А ведь и в самом деле, сколько? Хватит, чтобы написать хотя бы половину книги? Или четверть? От мыслей, что ему остался год или десять ничего не менялось, а вот при переводе времени в написанные страницы невольно становилось страшно. Не за себя, а что не успеет закончить книгу.

Виланс глянул на пузырёк. Там осталось меньше половины. А ведь он написал совсем немного. На такую книгу их понадобятся сотни. И где их взять?

Взгляд переместился на сумку Гавина. Ладно, про чернила ещё надо будет поспрашивать. Гавин, кажется, не столь категоричен, как Серж. А сейчас надо раздобыть новых страниц.

Виланс ещё раз выглянул во двор.

— Гавин! Патия!

Никто не откликнулся.

— Ну и ладно, — пробормотал Виланс и вернулся к сумке.

Он переставил её на стол и услышал тихое позвякивание. Осторожно поднял и поставил обратно на стол. Позвякивание повторилось, из нижней части сумки.

Виланс открыл её и вытащил десяток страниц, небольшой тканевый свёрток, от которого пахло свежим хлебом и мясом, и под ним увидел четыре пузырька с чернилами, стоящих в пришитом внутреннем кармашке.

Виланс опустился на стул, не спуская с них глаз. Гавин ведь обязательно достал бы их, не отвлекись они на разговор. Он же и бумагу не успел достать, как Патия утащила его работать.

Вспомнились прошлые уроки. На первый и второй Гавин тоже принёс пять пузырьков, и Виланс писал целый день, радуясь, как ребёнок. Но на третий Гавин сказал, что Серж передал только три. На четвёртом их стало два.

На все вопросы Гавин отвечал одинаково — так велел Серж. Мол, чего зря переводить чернила. Читать Виланс научился, и пишет вполне сносно, что ещё надо?

Но теперь, глядя на эти пять пузырьков, Виланс начал подозревать, что это не Серж так решил, а сам Гавин. Только зачем? Неужели так жалко каких-то чернил? Ну да, они неоднократно говорили, что делать их долго, ну и что? Так и рассказали бы ему. Он и сам справится, без них.

Виланс вскочил, или скорее встал немного быстрее обычного, со стула. Жалко чернил? Ему от жизни больше ничего не надо, а им жалко?

Он быстрым шагом доковылял до двери и вышел во двор.

Солнце давно перевалило за полдень и клонилось к закату. На небе так и не показалось ни одного облака. Неужели плетения действительно слабеют? Или Гавин просто ошибся?

Виланс завертел головой, потом прислушался. Из конюшни доносилось ржание, где-то вдалеке мычали коровы. К северу, за пристройками, начинались поля пшеницы, и Виланс направился к ним. Но не успел он сделать и десятка шагов, как услышал голос Патии. Или скорее не совсем голос…

Виланс обратился в слух и медленно направился к обратной стороне конюшни. Снова раздался стон. Он сделал ещё несколько осторожных шагов и услышал тяжёлое дыхание, изредка прерываемое тихим ржанием из конюшни.

До угла оставалось сделать всего шаг, но Виланс не мог пошевелиться. Он хотел не слышать, но не мог. Стоны становились всё громче, и теперь сомнений в происходящем не оставалось.

Оцепенение спало. Виланс посмотрел на сжатые кулаки и побелевшие костяшки. Глупо. Как же глупо. Так же не слышно он вернулся обратно в дом.

Стоило сесть за стол, и взгляд вновь вцепился в пять чернильниц. Он взял одну и встряхнул. Мелкая стружка поднялась со дна и закружилась в танце. Виланс безразлично наблюдал за ним, а когда он закончился — встряхнул пузырёк ещё раз. И ещё.

Снаружи раздались голоса, и Виланс вернул пузырёк на место. Дверь отворилась и вошли Гавин и Патия. В чёрных волосах женщины торчали соломинки.

— Ну как, опять исписал все чернила? — спросил Гавин с порога. Он подошёл ближе и увидел пять чернильниц на столе. — Ты… ты зачем лазил в мою сумку?

Виланс поднял голову. Карие глаза смотрели на него всё так же безразлично. Может, равнодушие вызвано как раз тем, сколько ему осталось?

— Ты забыл дать мне бумагу, когда ушёл, — ответил Виланс. Рука нашарила лист на столе и протянула Гавину. Тот отмахнулся от неё, и лист, качаясь из стороны в сторону, спланировал на пол.

— И ты полез в мою сумку?

— Я звал тебя, — пожал плечами Виланс. — Наверное, вы были слишком заняты.

Левый глаз Гавина едва заметно дёрнулся.

— Мы работали.

— В конюшне, наверное? — спросил Виланс и указал на волосы Патии. Та запустила руку в волосы и достала соломинку.

— Именно, — не отводя взгляда ответил Гавин. — А пока мы работали, ты решил покопаться в моих вещах.

— Там много интересного, — подхватил Виланс и взял один пузырёк. — Наверное, после нас ты пойдёшь к другому ученику, иначе как объяснить, зачем тебе так много чернил.

— Сегодня Серж решил дать тебе побольше чернил.

— Большая щедрость с его стороны, — закивал Виланс. — А почему?

— Я уже говорил, что делать их долго. — Гавин взял сумку и начал складывать туда чистые листы. — Мы их только закончили.

— Да, да, понимаю, — кивал каждому его слову Виланс. — Только я помню чернила, которые принёс Серж на наш первый урок. И те, что приносил потом ты. С каждым разом оттенок становился всё темнее, и количество осадка росло.

— И что? — спросил Гавин, начиная убирать в сумку и чернильницы.

— Это же как с пивом. Когда начинаешь его разливать из бочки, в первых бутылках самое чистое, а чем дальше — тем больше осадка.

Гавин взялся за пузырёк, что держал Виланс, но тот крепко вцепился в него.

— Это не новые чернила, Гавин.

Они вновь встретились взглядом.

— И будь я проклят, если позволю тебе забрать и их, — прошептал Виланс так тихо, что услышали только они вдвоём.

На этот раз равнодушие рухнуло, сменившись сначала удивлением, а потом презрением.

Гавин с силой выдернул пузырёк из руки Виланса, но и сам не удержал его, и чернильница покатилась по полу, расплёскивая тёмную жидкость.

— Да что вы, в самом деле! — Патия схватилась за тряпку, но было поздно.

Чернила намертво впитывались в пол, оставляя на дереве бурый след.

— Ну, доволен? — Патия злобно уставилась на Виланса, но ни он, ни Гавин, её не слышали.

Наконец Гавин пожал плечами.

— Ладно, если ты так хочешь. Значит, наши уроки закончились.

— Но ты же ещё приедешь? — Патия вцепилась в руку Гавину. — Я же одна не справлюсь.

— У тебя есть помощник. Видала, какая у него хватка.

Он развернулся и пошёл к двери, но Патия не отставала.

— Да какой помощник? Он же еле ходит! А, я поняла, ты шутишь, да?

Они скрылись за дверью.

Виланс слушал, как Гавин седлает коня, как Патия продолжает осыпать его вопросами, но тот в ответ давал одинаковое “Нет”.

Наконец Гавин уехал, и Патия ворвалась в дом.

— Ты чего тут устроил? В чужих вещах роешься, во вранье обвиняешь. Что на тебя нашло?

Виланс пожал плечами.

— Что? Как это понимать? Кто теперь урожай будет убирать? Опять я одна? Ну, что молчишь?

— Помнишь, ты ездила к ним пару лет назад, — сказал Виланс. — Хотела опять научиться писать и читать.

— Помню, конечно. Ты давай отвечай, не увиливай.

— Что тут написано? — Виланс взял со стола исписанный лист и протянул Патии. — Вот тут в углу.

Патия прищурилась, потом подошла с листом к окну.

— П…а… па… Не пойму. Да какая разница! Что тебе эти писульки!? Ты лучше подумай, что мы есть зимой будем!

— Там написано твоё имя. Серж никогда не отпустил бы тебя, пока ты не научилась его читать и писать.

— Забыла я, понимаешь? За-бы-ла.

— Но ты ведь занималась не с Сержем, да? — продолжал Виланс. — А с Гавином.

— Ты это к чему?

— Интересно, а чем ещё вы занимались на уроках. Чему тебя там научили, а Патия?

— Т-ты о чём? — Патия покраснела и отвела глаза. — Мы учились читать и писать. Тому же, чему учишься ты тут, вместо того, чтобы помогать по хозяйству.

— Вы и вдвоём справлялись. Так, что ваше пыхтение я со двора слышал.

Патия шагнула вперёд и отвесила Вилансу пощёчину. Тот отшатнулся и едва не упал, но на лице заиграла улыбка.

— Хотя ты права, надо было присоединиться! Вдруг Гавин один не справляется. Вряд ли от такого старика будет много пользы, но может хоть советом помогу.

— Дурак, — выдавила сквозь слёзы Патия. — Дураком был, дураком и умрёшь.

Она всхлипнула и выскочила за дверь.

— Конечно, дурак, — согласился Виланс. — Умный бы давно всё понял.

Он подошёл к окну и увидел, как Патия выскочила из конюшни верхом на лошади и поскакала вслед за Гавином.

На окно упала капля. Виланс опустил взгляд. Кровь растекалась по подоконнику алым пятном. Следом упала вторая.

Он утёр рукавом кровь и поискал взглядом тряпку, что доставала Патия. Та лежала на полу. Чернила уже впитались и ткань окрасилась в тёмно-бурый цвет.

Виланс хотел было поднять её, но передумал. Так низко он старается не наклоняться. Вместо этого он ещё раз утёр кровь и посмотрел на рукав. Там расплывалось такое же бурое пятно.

Виланс посмотрел на тряпку на полу, потом снова на рукав. Промокнул кровь ещё раз и наблюдал, как та расползается по ткани и впитывается. Потом подошёл к столу, взял тонкое перо и повозил им под носом.

Не сразу, но ему всё же удалось вывести “МЕСТЬ” кровью поверх исписанного чернилами листа.