12. Арман. Кара

Правда — это бомба, которая убивает двоих:

того, в кого ее бросили, и того, кто ее бросил.

Ф. Партюрье

Эта часть замка навивала тяжелые воспоминания. Когда-то это ей кланялись слуги в этом коридоре, когда-то именно она проходила по этим коврам как богиня… когда-то ее одеяния были тонки как паутина, и так красиво подчеркивали ее фигуру… когда-то она ловила свои отражения в зеркалах и улыбалась: она молода, она красива. Она пробуждает огонь в глазах мужчин… она заворожила самого...

Те ночи были похожи на сон. Аура власти, душащая сила, покалывание в кончиках пальцев. Каждый его поцелуй манил мягкой негой, каждая ласка плавила в огненном тумане, и она на самом деле влюбилась. До безумия. И когда узнала, что ждет ребенка...

Она убежала. Скрылась ото всех. Она ловила гордость во взгляде матери, когда та взяла на руки кричащего, красного еще после родов младенца. Она думала, что теперь этот замок будет ее… все будет ее… и он… он будет ее. Как же наивна она была!

Она положила младенца у его ног и это было самой большой ошибкой в ее жизни.

Тишина… осуждение во взглядах, искусанные до крови губы. Гнев в глазах главы рода и тихий шепот вслед:

— Шлюха.

В тот день она видела в последний раз и своего ребенка, и своих родителей, и этот проклятый замок. В тот день она вышла замуж, и муж сухо приказал ей удалиться в поместье.

Сам заявился там через седмицу. Пьяный. Поздним вечером. Выгнал харибу, опрокинул жену на кровать и взял со спины, грубо, молча, быстро. Завязал завязки штанов и сказал:

— Ты всего лишь шлюха, и мы оба это знаем. Ляжешь с кем-то, кроме меня, отдам в дом призрения.

Она не поверила угрозе.

Зря.

Все это в прошлом. Второй раз ошибки она не повторит.

Мороз пробирал до костей, забирался под меховой плащ, щипал шею. Но толпа на площади была так густа, что Арману и его людям с трудом удавалось пробить в ней дорогу. Искаженные ужасом лица, тишина, липкая, серое небо, грозившееся прорваться снегом, жуткий холодный ветер, коловший кожу острыми льдинками и ни малейшего почтения: эти люди вне обыкновения чего-то на площади боялись больше, чем дозора.

— Боги! — прошептали сзади, когда они увидели чего: мужчина лет так тридцати, обнаженный, окровавленный, висел над площадью на тонких, прошивших кожу крюках, и кровь его, дымящая на морозе, мелкими каплями срывалась вниз… как не замерла? И тут магия… но магия в руках арханов, дозор этого не сделал, Зир и его проклятый цех… зачем?

— Он жив! — выдохнул тот же дозорный за спиной и рванулся вперед, туда, где заканчивался человеческий круг.

— Не советовал бы! — одернул его кто-то из толпы и, узнав голос, Арман тихо приказал:

— Стоять!

Магия. Текущая по венам несчастного магия и боль… зверь внутри зарычал, сложил уши, рванулся вперед, но утихомирился, усмиренный волей Армана.

«Твоя работа, Зир?» — спросил Арман, переходя на внутреннюю речь.

«Моя».

«Магия?»

«Без магии он бы давно подох. А это не так интересно. И не так показательно».

«Показательно?»

«Люди должны знать, что будет за провоз рапсодии в Кассию, — Арман сжал зубы, но промолчал. — И, думаю, в твоих интересах экзекуцию не прекращать...»

«Как долго это продлится?» — спросил Арман, и стоявший рядом с ним маг поставил щит, убрав хлынувшую в толпу волну боли и ужаса. Умница. Могло задеть и дозор, а битва с аккуратно наведенным страхом им сейчас точно ни к чему.

«Недолго, друг мой, полюбуешься на представление вместе со мной?»

Полюбуешься. Арман усмехнулся, но взгляда от висящего на площади не отвел. Кровищи же под ним… смешанной со снегом и льдом. Еще надолго она тут останется, еще долго будет напоминать… впрочем, такое и напоминать не надо. Вновь волна муки, вновь молчаливая блокировка мага. И немой вопрос в глазах дозорных: может прекратим?

Не прекратим. Арман вспомнил отчеты. Вспомнил, как шел сегодня утром по уничтоженным магией кварталам, вспомнил, как осматривал сохраненное для него, измученное рапсодией тело. Вспомнил, как даже он, слабый маг, не смог к тому телу прикоснуться. Слишком много затаенной боли. Перекошенное безумством лицо, мученический оскал… и все это могло бы стать с Эрром!

Арман разжал кулаки и глубоко вздохнул запах крови, начиная им наслаждаться. Зверь внутри еще рычал едва слышно, но помогать уже не рвался. Этот человек привез в Кассию заразу, равной которой редко где сыщешь. Этот человек привез нечто, что даже темный цех тут видеть не хотел.

Все хотели жить. Все. А рапсодия… уничтожила бы столицу за какую седмицу, не разбирая хороших и плохих.

И потому этот человек и дальше будет умирать вот так… долго, мучительно. И назидание этому стаду, безмолвному, напуганному до смерти, молчавшему. Чтобы никто, ни за какое золото, никогда бы больше не осмелился. Чтобы знал, что его не простят. И не только его.

«Всегда знал, что ты умен, Арман», — вмешался в его мысли Зир.

«Я больше тебе не отдам Лиина».

«А я и не претендую, — усмехнулся Зир. — Твоему брату он сейчас нужнее, не так ли? Да и нужен он мне был лишь для того, чтобы было кому вытащить твоего братишку из умело поставленной для него ловушки...»

Арман отвел взгляд от контрабандиста и скосился в толпу… и нашел Зира сразу: он один прятал лицо под капюшоном плаща, он один не смотрел вверх, на истекающую кровью жертву. Он один не излучал тот неповторимый, животный страх, что грозил перерасти в ужас. Он и стоявшие за его спиной… маги. Сильные. Темные и безудержные. Те, кто будоражили толпу волнами хорошо наведенного страха. И понимания. Впечатывали в память людей то, что забыть было невозможно… насыщал их ночи, ночи их детей поколения вперед, кошмарами.

Простые люди так слабы.

Но Арман их спасать не собирается. Не на этот раз.

«Откуда ты знал?» — спросил он.

«Что Алкадий на него будет охотиться? — усмехнулся Зир. — Да оно же понятно. Твой брат уже пару раз мешал убить Мираниса, так что он должен был умереть первым. Ты, кстати — вторым, но кто же знал, что все так изменится?»

«О чем ты?»

«Ты слышал когда-нибудь о покрове? Говорят, он был создан шаловливым сынишкой Радона, помогал ему скрыться от всевидящего взгляда папаши. От всего скрыться. И теперь… полог у Алкадия. Не знаю как, не знаю, откуда, да, к слову, и не важно… но именно он помогал Алкадию прятаться. И тот, кто его получит...»

«Сможет стать невидимым».

«Для всех. Для своих, для чужих, для магов, для богов».

Вот почему Алкадий так хорошо прячется. И даже темный цех его найти не может.

Хоть Зир и старался.

Вновь волна боли. Непонимание в глазах застывшего рядом дозорного, стекающий по невидимому щиту ужас: стоявший за спиной маг хранил отряд без лишних вопросов. Холодно. Спокойно. Молодец. Но Арману было не до него: «Почему ты мне это рассказываешь?»

«Как твой брат сбежал от Алкадия, так наш маг будто с ума сошел. И дал клятву, что отдаст браслет наемнику, который принесет голову твоего брата. Даже глава цеха не может теперь остановить наемников, вышедших на охоту… ибо получивший полог...»

«… станет невидимым и от главы цеха».

«Я бы на твоем месте крепенько усилил охрану Рэми. И рассказал бы обо всем телохранителям».

«Телохранители не станут нам помогать».

А если и станут, то такую цену задерут, что ни Арману, ни Рэми ни в жизнь не расплатиться.

«Еще как станут, — вновь усмехнулся Зир. — Потому что если не помогут… знаешь, что такое сорвавшийся высший маг? Теперь представь, если их будет тысячи… много тысяч».

«В Кассии нет столько высших магов».

«В Виссавии есть».

И исчез. Арман сжал зубы до скрежета, а человек надо площадью вздохнул едва слышно и поник… все...

— Оставить висеть, пока сам не упадет, — приказал Арман. — И так будет с каждым, кто привезет в Кассию какую-то дрянь из темных земель.

Его слышали. Он точно знал, что его слышали. И выходя из толпы уловил тихий шепот, что жене того мужчине вырвали язык и вырезали глаза, что детей его отдали самых жестким клиентам дома призрения, что мать его сбросили с городской стены, отца заставили съесть собственные отрезанные уши и нос, а братьев кастрировали. Зир умел издеваться над жертвами и жалости не испытывал ни к кому. Опасный союзник, каким же он был бы врагом?

Арман вскочил на подведенного к нему Искру, сжал в непослушных пальцах поводья, и направил коня к арке между домами. Эрр… чем ты так задел Алкадия?

Впрочем, задевать людей Рэми умел мастерски. Но и сделать ничего Арман сейчас не мог: не заставлять же столичный дозор охранять собственного брата? А род и личные люди Армана уже и так делают, что могут.

Брат важен, но и столицу без присмотра оставлять нельзя, и Арман, вздохнув, кивнул ожидавшему невдалеке дозорному, приказав докладывать.

И доклад, как всегда, не обрадовал.

В этом коридоре не было охраны: виссавийцы не понимали языка силы. Не понимали и языка роскоши: голые каменные стены, неясный свет светильника, никаких украшений, гобеленов, росписи. Ничего. Даже дверь, у которой Майк остановился, была ровной, без резьбы, тяжелой и надежной, с одиноким железным кольцом, до которого дознаватель даже дотронуться не успел, как створки раскрылись сами и тихий голос предложил войти.

Щелкнули застежки: отвернувшийся на миг виссавийский посол в одеяниях глубокого синего цвета скрыл лицо за платом. Внутри покоев оказалось так же пусто, как и снаружи, лишь круглый стол и пара стульев вокруг. Да и сама комната была неожиданно округлой, половину стен ее затеняло стекло, а там… спал под снежным одеялом сад, поблескивали в ветвях сосульки и гулял по ветвям ветер.

Знакомый пейзаж за окном, незнакомые покои.

— Слушаю, — тихо сказал виссавиец, и его черные глаза чуть блеснули поверх плата. Красивые глаза, как у всех виссавийцев, огромные, щедро опушенные ресницами, и выразительные… глаза, в которые хотелось смотреть вечно и не смотреть никогда… колдовской взгляд. Лишающий воли и разума. За что Майк виссавийцев и не любил. Разум был его оружием и терять это оружие совсем не хотелось.

— Телохранитель силы наследного принца, Алдекадм, желает поговорить с одним из ваших послов, Идэланом.

— Что нужно вашему телохранителю от нашего посла? — спросил виссавиец так же тихо.

— Прошу прощения, но я всего лишь посланец. Я не знаю намерений телохранителя.

— А имя одного из нас знаешь? — в мягком голосе послышалась нотка иронии. Только послышалась? — Но если настаиваете… надеюсь, что вы вернете моего помощника как можно скорее, друг мой: мы должны к ночи подписать договор о постройке еще пяти алтарей на землях лесного рода. И начать строительство уже завтра. А найти опытных строителей за ночь это не так и легко...

Строителей, которые захотят тащиться в зимний лес и встраивать в промерзшую до камня землю алтари, уж тем более. Но об этом Майк промолчал. Лишь заверил, что разговор с Кадмом надолго не затянется, и в тот же миг открылась в стене маленькая дверца и внутрь вошел другой виссавиец. Чуть повыше и стройнее первого, он поклонился сначала послу, потом Майку, и, наверняка повинуясь неслышному приказу, направился к двери. Пропустил Майка, вышел в коридор и спросил:

— Что от меня понадобилось Кадму?

— Вы знакомы с телохранителем?

— Лично нет. Но мало кто не слышал о одном из телохранителей наследника. Говорят, что со скуки Кадм лезет в политику, что его козни ой как мешают жить врагам наследника, и что враги эти самые как-то странно временами… умирают.

— Кассийцы не убивают.

— Еще поколение назад убивали, — ответил виссавиец. — Не убивают теперь, потому что на ваши земли пришли наши целители. А наши целители не умеют и не хотят лечить убийц. Но к вашим высшим магам наших целителей не допускают, потому и убивать они могут по старинке, смело.

— Вы легко обвиняете, — даже сам для себя неожиданно резко ответил Майк, открывая дверь в очередную залу. Поклонился ему и виссавийцу стороживший у двери дозорный, и Майк вдруг понял, что в зале возле покоев принца они почему-то не одни: у противоположной стены стоял, разговаривал о чем-то с Тисменом бледный, но все же живой… Рэми… Спохватившись, Майк поспешно поклонился телохранителю, брату своего старшого и уже хотел пройти мимо, как вдруг понял, что Идэлан за ним больше не идет. Да и ведет себя как-то странно.

— Мой вождь, — выдохнул он, стащив с лица плат… молодой он какой, оказывается. И в чем-то даже красивый: черты лица правильные, взгляд пронзительный, яркий, такие арханам ой как нравятся… только тонкие губы вон дрожат, а по щеке бежит предательская слеза, и Идэлан, будто не веря, шагает вперед и останавливается, когда дорогу ему преграждает...

— Телохранитель, — поклонился еще раз Майк.

Кадм даже взглядом не удостоил. Махнул рукой, опуская полог невидимости, заслоняя их от Рэми, все так же беседующего с Тисменом, сказал тихо:

— Чего вы хотите от Эррэмиэля, посол?

— Эрр… — прохрипел Идэлан и добавил что-то на другом языке, наверняка виссавийском.

— В чем же твоя вина, дружок? — усмехнулся Кадм. — За что просишь у него прощения? За то, что чуть было его не убил, не так ли?

— Все не… я… — виссавиец упал на колени, задыхаясь словами. — Я… — закрыл лицо руками и вдруг заплакал, навзрыд, как ребенок… — Я… я...

Кадм схватил его за шиворот, заставил встать, потом обернулся к Майку и сказал:

— Свободен. И не болтай о том, что тут видел!

И исчез вместе с ошеломленным виссавийцем.

Не веря, не понимая, Майк посмотрел на Рэми… одетый в цвета рода, брат Армана улыбался Тисмену, смотрел на свое запястье, которое яркой лентой обнимала змейка. Поймал взглядом Майка, нахмурился на миг, узнавая, и, кивнув в ответ на еще один низкий поклон, вновь вернулся к разговору с телохранителем. Только во мимолетно брошенном в их сторону взгляде Тисмена улыбки не было.

И вспомнилась вдруг трещина на статуе мальчика...

И тронул душу, отозвался в памяти полный муки шепот:

— Мой вождь...

— Усилить охрану Эррэмиэля, — приказал Майк, похолодев от дурного предчувствия. — Позови магов из рода Армана.

Эти уж точно его собой закроют, а убить не дадут. Дайте боги...

А небо за окном прорвало белым пухом. И во взгляде Тисмена Майку почему-то показался отблеск его тревоги.

Что Кадм сделает с Идэланом, думать не хотелось, да и зачем? Майк подал знак сопровождающим его дозорным и вышел из коридора.

Рэми опять ничего не понимал. Когда он проснулся после долгого разговора с Виресом, уже давно рассвело, и он вдруг оказался на своей кровати, в своей спальне. На душе было спокойно, тихо, как не было давно, делать ничего не хотелось… но Нар был упрям: появился, стоило Рэми продрать глаза и заявил, что архана ожидают у принца...

Пришлось вставать, позволить себе одеть, благо, что на этот раз Нар возился не так и долго, не настаивал, вне обыкновения, на полном параде.

Только дойти Рэми не успел: по дороге его перехватил Тисмен. О чем они говорили, Рэми даже не помнил. Помнил лишь, что сначала Тисмен казался разговором заинтересованным, а потом вдруг внезапно охладел. Будто прислушался, извинился едва слышно, сказал, что к принцу пришел какой-то важный посетитель, и принять Миранис пока не может… и исчез, оставив ошеломленного Рэми стоять в одиночестве в приемной зале.

Впрочем, одиночеством ему тоже долго наслаждаться не дали: сразу же появился какой-то разодетый в цвета брата архан, поклонился низко и вежливо попросил возвращаться в свои покои.

Попросил, ага.

Рэми раздраженно повиновался приказу не этого арханчика, а, наверняка, брата, и сразу же перестал надеяться, что его вот так просто выпустят из замка. Но и сидеть в четырех стенах быстро надоело. Не радовало ничего: ни появляющиеся по первому требованию книги, ни вкусная еда, ни услужливый Нар, которого Рэми сразу же выставил, ни открывшийся из окна прекрасный вид за заснеженный парк. Браслет брата жег запястье, душу стыдом, и так хотелось пойти к учителю и попросить его снять...

Но нельзя. Арман его брат. Его глава рода. И разбираться им, увы, придется самим.

Но как же хочется на улицу! В морозную свежесть, в лес, такой знакомый, такой родной, где он будет один! Туда, где надо будет задыхаться от вечного контроля.

Но стоило выйти, как его перехватил тот же арханчик, имени которого Рэми так и не запомнил, и тихо попросил вернуться в свои покои. Попросил. Он говорил, Рэми смотрел на свои пальцы, меж которых скользила одолженная у Тисмена тонкая змейка, и внимательно слушал. Что и сам не знал. Сдержанно поблагодарил арханчика за заботу, вернулся в свои покои, и, оказавшись один в спальне, сполз по дверям на пол, зарыв пальцы в волосы.

Мелькнула на ковре змея, скрылась под кроватью и дернула хвостом в ответ на приказ Рэми людей в этих покоях не жалить: отвечать за Нара перед Арманом вовсе не хотелось.

Да что происходит, ради богов? Новый учитель, неожиданная забота телохранителей, иная, чем раньше, дивная, охрана за дверьми… клетка? Надоела эта клетка! На улицу бы, пусть даже в этот проклятый парк, окружающий замок. Замок ему покидать нельзя… но прогуляться в одиночестве можно?

И сразу же стало легче дышать и открыв глаза, Рэми с облегчением поднялся и подставил ладони пушистому, сыплющему с неба, снегу. Холодно. И хорошо… спокойно. Тихо… в снег всегда так тихо… А вокруг одни ели под белоснежными шапками, засыпанные свежим снегом тропинки и нетронутые человеком сугробы… давно он уже не видел такой красоты.

— Хорошо начинаешь свой путь в свете, — произнес за его спиной холодный голос. — Сначала обморок на глазах у всего двора, теперь стоишь тут и любуешься на снег. Чем еще удивишь, Рэми?

Упал на плечи тяжелый плащ, и Рэми вздрогнул, оглянувшись: от этого человека он не ожидал заботы. Этого человека видел лишь издалека, в замке. К этом человеку, помнится, Жерл просил не попадаться на глаза. Этот же человек Рэми потом гонял по лесам, сделав его преступником.

— Простите, архан, — огрызнулся Рэми. — Но я бы хотел остаться один.

Теперь все изменилось. И Эдлай, что недавно охотился за рожанином-мальчишкой, теперь должен быть вежливым. Теперь Рэми ровня, если не больше, и это наполняло душу шальной уверенностью. Теперь никто его не сможет тронуть. И эту зимнюю красоту, это спокойствие в душе, уже никто у Рэми не отнимет.

Не зря же был вчерашний долгий разговор с Виресом.

— Надо же, как заговорил, — усмехнулся Эдлай. — Не помнишь, кем был все эти годы?

— Не важно, кем я был, — спокойно возразил Рэми. — Важно, кем я стал. И я вам не давал права, архан, называть меня на «ты».

— Простите, не хотел вас задеть, — иронично ответил Эдлай, подавая Рэми руку и помогая выйти из сугроба на тропинку. — Перестаньте дуться, как обиженная девица. Уверяю, я вам не враг. Хотите покажу знаменитые галереи замка?

Рэми кивнул, не до конца понимая, что, собственно, от него хотят. А Эдлай усмехнулся едва заметно, положил Рэми руку на плечо и прошептал несколько слов. Вспыхнуло вокруг синим, мелькнул стеной снег, закружился в бешеном танце, полоснул по глазам яркий свет, а когда ошеломленный Рэми очнулся, они уже оказались на выложенной мрамором узкой дорожке, по обеим сторонам которой стояли, столь живые, столь притягивающие взгляд статуи...

Белоснежные мягкие изгибы, поблескивающий изморозью мрамор, лица, застывшие в мимолетных эмоциях, губы, с которых, казалось, вот-вот сорвется важное слово, поблескивающие в снежном мареве глаза… и белые хлопья, летящие с неба на дорожку, на обнаженные плечи статуй, на стеной стоявший за статуями хвойный лес… темная зелень на белом фоне, такой красоты Рэми, пожалуй, никогда не видел. Такого покоя никогда не ощущал. И такой плавной волны магии, что лилась от этого места, никогда не встречал.

Магия звала. Магия манила. Магия приглядывалась. Магия будила внутри спокойное недавно море… ласкала его, будто старого друга. Магия была чужой и своей… знакомой и такой далекой...

— Путь правды, — протянул Эдлай, убирая руку с плеча Рэми. — Когда магия родов не была так совершенна, мимо этих статуй проводили архана в день его совершеннолетия.

Эдлай пошел вперед, по дорожке между статуями, и Рэми не задумываясь пошел за ним. Почему-то не тронутый падающим снегом, гладкий мрамор оказался неожиданно скользким и Рэми поскользнулся, чуть не упав, а очарование магии на миг опустило. Только бы Эдлай не заметил очередного его стыда.

— Думаете, что статуи меня не пропустят?

— Увольте, Рэми, — ни на миг не остановился Эдлай.

— Тогда к чему эта аллея? Проверяете? Не верите в то, что я такой же архан, как и вы?

Одна из статуй проводила Рэми взглядом, склонившись вдруг в поклоне. Рэми вздрогнул.

— Ну что вы! — все так же не оборачиваясь ответил Эдлай. — Иначе я бы вас не привел на дорогу правды. Иначе мы были бы уже мертвы… Оба! Я не сомневаюсь, что вы сын Арама. И не моя вина, что наши дороги скрестились так… неожиданно…

— Была бы ваша воля, и я был бы мертв, — выкрикнул Рэми, останавливаясь.

Не пойдет он дальше! Не будет танцевать под дудку Эдлая. Вернется сюда позднее, один или с Наром. Или с учителем. На худой конец, с братом. И тогда рассмотрит каждую статую, и тогда позволит чужой силе увлечь его душу на мягких волнах… но не рядом с Эдлаем! Не с тем, кому он не может, не имеет права доверять!

— Были бы вы на моем месте, — парировал Эдлай, внезапно оборачиваясь и заглядывая Рэми в глаза, — и я был бы мертв. Все мы играем свои роли, и трудно от этих ролей отказаться… Даже если мы этого хотим. У вас свои секреты, у меня свои. У вас свои маски — у меня свои. Давайте не будем мерятся нашими ношами, а просто поговорим.

Рэми отвел взгляд на заснеженный парк. Со стоявших у дорожки деревьев срывались капли, стекали по щекам статуй, как слезы, бороздили дорожки на их плечах и падали, разбиваясь на дорожку.

Рэми уже не удивлялся, что Эдлай является любимым советником Деммида. Он умел уговаривать… когда хотел.

— Не знаю, догадываетесь ли вы, Рэми, — сказал Эдлай, останавливаясь рядом с Рэми, — что даже теперь вам не видать Аланны.

— Время покажет.

— Время — наш враг, Рэми. И гораздо больший, чем вы думаете. Не согласны со мной? Ну да, как же я не догадался, вы столь же упрямы, как и ваш отец.

— Моего отца вы тоже ненавидели?

— Я? — искренне удивился Эдлай. — Позвольте не согласиться… Хочу вам показать это.

Рэми покосился на раскрытую ладонь Эдлая и взял предложенную застежку в виде серебряного барса, овившегося клубком вокруг чистого, прозрачного камня.

— Алмаз, — сказал Эдлай. — Фамильная вещичка, но дорога мне она вовсе не за ее стоимости, не из-за древности. Даже не из-за принадлежности многим поколениям. И поверьте мне, я не склонен к воровству — вещичку эту я получил в подарок от лучшего друга. От вашего отца.

Рэми вздохнул, сжимая ладонь.

— Странно это, правда? Я — ваш враг, и в то же время — я воспитал вашего брата. Думаете это было легко? Ошибаетесь. Ваш брат — сын ларийцев, человек, который нечаянно стал главой рода. И для которого я этот род берег много лет. Ради вашего отца. Ради его памяти… и ради того времени, когда мы были врагами.

Рэми вздрогнул, сжав губы, но промолчал, слушая дальше.

— Знаете, как началась наша вражда? С улыбки вашей матери. Удивляетесь, Рэми? Удивляетесь, что и я способен на любовь? — Рэми покачал головой. Почему Эдлай так искренен? Искренен… Рэми это чувствовал. — Иногда я и сам удивляюсь. Знаете, как вражда та закончилась? В одно мгновение. Когда ваш отец спас мне жизнь. Такое не забывают. Такое не может разрушить даже страсть к женщине… тем более, что страсть прошла, а вот мужская дружба, она ведь сильнее. Вы вернете застежку? Она мне очень дорога… Как память…

Рэми отдал застежку, и, прикусив губу, продолжил путь по дороге правды. Слишком живые статуи, капающие на дорожку капли, застывшая, прозрачная красота леса и арка, которой внезапно закончилась дорога. И только сейчас Рэми поверил до конца, что он в самом деле архан и брат Армана.

Остановившись, он обернулся. Казалось ему, что там, в начале дорожки, осталась его прежняя, в меру спокойная жизнь, а здесь — начались стремительные перемены. Именно здесь, на небольшой площадке, выложенной тем же мрамором, с фонтаном посредине, окруженной полуокруглым озерком. В этом забытом людьми месте… посреди столицы, посреди огромного парка. Посреди тяжелой, снежной тишины.

— Красиво… тихо, — прошептал Эдлай. — Мы часто бывали здесь с вашим отцом, Рэми. И теперь я хочу серьезно поговорить не с мальчишкой, что соблазнил мою воспитанницу, — Рэми вздрогнул, но промолчал, — а с сыном умершего друга. Сказать по правде, вообще-то я не считаюсь с чувствами других, но с вами я должен объясниться. Пройдемте…

Они подошли к бордюру, окружавшему площадку, и Рэми уставился в черную воду, которую взбивали лапами плывущие к ним утки.

— Вы так легко записали меня во враги, — продолжал Эдлай, — хотя это не совсем так. Я не хотел вам зла. Я защищал невинную воспитанницу от рожанина, не нападал на сына Арама. И, главное, не я был зачинщиком того выплеска магии, что чуть было не погубил вашу семью.

— Какой магии? — переспросил Рэми. — Говорите яснее.

— Вы не удивились, что вас никто не искал? — спросил Эдлай, вытягивая из поясной сумки кусок хлеба. Он оторвал половину, отдал ее ошеломленному Рэми. А потом начал отскубывать от своего куска небольшие крошки и кидать их уткам.

— Ни вашу мать, ни сестру. Если бы я знал, что вы живы… достал бы вас из-под земли. Да и не один я. Клан Армана слишком влиятелен и в Кассии, и в Ларии, чтобы допустить пропажи сводного брата своего главы.

Утки подплыли ближе, вылавливая из темной воды светлые кусочки хлеба. И Рэми, чтобы чем-то занять руки, подобно Эдлаю начал крошить хлеб в темную воду. Но пока пальцы были заняты краюхой, сам он внимательно слушал, не пытаясь больше ни дерзить, ни перебивать.

— Вам было шесть лет, вашей сестре всего три, когда поместье Арама… превратилось в серое озеро, погребая в себе всех, кто был тогда в здании. Двор, слуг, жену Арама с двумя детьми. Если вы когда-нибудь решитесь, я отвезу вас в то место. По приказу Армана над озером поставили плиту, а на ней — памятник. Но теперь это уже не важно…

— Сколько слуг там погибло? — выдохнул Рэми, а Эдлай усмехнулся:

— Теперь я вас узнаю, мой мальчик. Вы еще в детстве больше думали о других, чем о себе. Около двадцати. Тел мы не нашли… Это было невозможно. О, Рэми, вижу по вашим глазам, что вы жалеете тех людей.

— А если и так! — вскрикнул Рэми.

— А если так, то зря! — заметил Эдлай, бросив уткам последний кусок и отряхивая с перчаток крошки. — Для меня в этом замке было лишь четыре важных человека — семья Алана. Арман чудом остался жив. И верьте мне, я жалел и не раз, что отпустил Астрид в то проклятое поместье. Вы не понимаете, Рэми.

— Ну так объясните!

— Я не знаю, почему Астрид решила тогда исчезнуть. Но не от меня она пряталась. Даю слово архана.

Рэми промолчал, разминая оставшийся кусок хлеба в крошки и кидая их уткам. Слово архана в Кассии было свято, и Рэми знал, что Эдлай не врал. Он вообще сегодня не врал, но от этого не становилось легче. Слишком все сложно...

— Дайте мне слово, — сказал Рэми, посмотрев на Эдлая, — что не знаете имени виновника.

— Не могу, — неожиданно мягко ответил архан, и в глазах его мелькнула непонятные грусть и сожаление.

— А что можете?

— Сказать, что удар шел с Виссавии. Даю вам слово, это чистая правда.

— С клана целителей? — воскликнул Рэми. — Зачем мы Виссавии?

— Вы не знаете? — искренне удивился Эдлай. — Вы действительно не знаете? Но я не буду тем, кто вам откроет и эту тайну, простите уж, Рэми. Если повелитель этого не сделал, то и я не имею права. Я все сказал. На этом позвольте, мой друг, считать разговор законченным.

Рэми задумчиво кивнул, сживаясь с услышанным. А когда очнулся, Эдлая уже не было. Крякали утки, вылавливая из воды остатки крошек, капало с сосулек, журчало в фонтане и медленно, очень медленно до Рэми начинала доходить проклятая правда.

Эдлай прав. Все они, кто пытался сказать, правы. Не могут быть неправыми. Мать всегда ненавидела виссавийцев, всегда предостерегала против них и Рэми, и Лию. Но никогда и слова плохого не сказала о Эдлае.

Рэми резко развернулся и приказал замку перенести себя в свои покои. Он больше не хотел любоваться на природу, ему надо было подумать и собрать воедино все мысли. Эдлай всполошил душу… надо было бы поговорить с матерью, но не дают, с кем еще? С Арманом? Толку, если его заставили все забыть? С повелителем? Он не был настолько смел, чтобы требовать что-то у повелителя. С Виресом? Но знает ли правду Вирес, да и расскажет ли ее?

Рэми метался по покоям, как раненный зверь, не в силах найти ответов. Он связан с Виссавией? Боги, как и чем?

Успокойся...

«Аши, хоть ты мне скажи...»

Ты сам знаешь все ответы на свои вопросы. Ты сам заставил себя забыть. Тебе и прорывать эту плотину, я не помогу.

«Что мне делать?»

Рэми… ваш человеческий мир был для меня загадкой и ею остается. Я не знаю, что тебе делать. Никто не знает. Ты всегда и все решал сам, решишь и теперь. Ты любишь свою свободу так, как мало кто ее любит. Ты не дашь никому решить за себя. Ты всегда делаешь лишь то, что сам считаешь верным. И пусть так и остается.

«Но почему? Почему я ничего не помню… почему, мне так...»

… больно? Вот потому и не помнишь. Только твоя боль исходит от твоей ошибки. Разберись, Рэми, в себе, в других. И ты найдешь выход.

И ушел. А Рэми ударил кулаком о стену, зашипел от боли в костяшках пальцев, и, вздохнув глубоко, упал спиной на кровать, взбив волной перину. Он закрыл глаза, пытаясь успокоить бушующее внутри море, пытаясь хоть немного приоткрыть завесу воспоминаний… где он был маленький мальчиком, где он вызывал то обожание, отблеск которого светился и теперь в глазах Армана. Где он был чистым… где он был магом. Дышащим своей силой, живущей ею. Он позволил синему пламени течь по жилам, сочиться через кожу, растекаться по простыням, оставляя на белой ткани светящиеся лужицы. Он усмехнулся… вдруг поняв, что да, ему нравится… нравится быть таким. И в тот миг он почувствовал чужака.

Продолжая улыбаться, Рэми покачивался на волнах собственной силы, видел покои будто со стороны, будто через пелену полумрака. Видел бесшумную тень, пробирающуюся к его кровати, видел, как незнакомец, одетый во все черное, обнажил кинжал. Как замахнулся, и...

Рэми стремительно откатился в сторону и рванул на себя одеяло. Не удержавшись, незнакомец упал на кровать и сразу же получил локтем по спине. Хрустнул позвоночник и кто-то вскрикнул за спиной.

Не один!

Рэми выставил щит, блокируя волну магии, отчаянную, сильную. Не удержав, упал в окно, в ярком всплеске стекла вылетел наружу. Мелькнуло ярко-синее небо, удержали на миг упругие ветви, и еще не залеченное плечо рвануло болью.

— Держи наследника! — крикнули снизу. — Я блокирую этих.

И сразу же подхватили ветви, на этот раз ласково, удержали, опустили на землю к ногам Тисмена, и удивленный Рэми сел на снегу, недоуменно глядя на телохранителя. Наследник здесь, а защищают Рэми? Кстати, где Миранис? Вокруг путается в вечерних тенях парк, и тихо, лишь упруго отрывается от земли, влетает вверх, к разбитому окну, Кадм.

— Ты не поможешь ему? — тихо спросил Рэми.

— Ты не ранен? — ответил вопросом на вопрос Тисмен.

— Где Мир?

Тисмен на миг нахмурился, будто задумавшись, и вдруг ответил непонятное:

— В своих покоях. Читает. Почему спрашиваешь?

— Какого наследника ты должен держать?

Тишина. Томительная, бессмысленная. И странная усмешка в выразительных, ярко-зеленых глазах Тисмена. Он так так редко усмехается. Так редко медлит с ответом, и так редко голос его томит неуверенностью:

— А ты сам как думаешь?

Рэми не хотел думать. Не зря он не верил этим телохранителям, никому из них нельзя верить. Опять тайны. Опять недомолвки. Опять странные намеки. Не чувствуя холода в одной тонкой тунике, он развернулся и хотел уйти… подальше. Все равно куда. Но легла на плечо тонкая рука, и Тисмен тихо сказал:

— Пойдешь, когда Кадм вернется. Не раньше.

И только тогда Рэми заметил опущенный над ними щит, под которым стремительно таял снег. Потому тепло. Потому Тисмен держит его тут. Охраняет… как Мираниса?

— Я тебе не Мир.

— Я знаю.

— Тогда не останавливай меня.

— Придется, — грустно улыбнулся Тисмен. — Я не могу позволить, чтобы ты погиб. Никто из нас не может позволить. За тобой идет охота, если ты еще не понял. А мы те, кто помогает тебе выжить.

— Я не просил о помощи. Не вас. Никогда.

Тисмен устало вздохнул, и по лицу его, темном в вечернем мареве, пробежала тень недовольства. Но явно хотел что-то сказать, но в это время наверху что-то грохнуло, вновь разбилось, и окна вылетела, поломанной куклой упала в снег человеческая фигурка. И, почувствовав чужую боль, Рэми рванулся к поломанной фигурке, перевернул ее на спину, вгляделся в девичье, такое невинное лицо, и зло выдохнул, когда Тисмен вновь рванул его за плечо, себе за спину, спасая от стремительного, как молния, удара кинжалом.

— Идиот! — выдохнул он, толкнув Рэми в снег. И выскользнули из промерзшей земли корни, разметали вокруг каменную грязь, открыли желтый оскал песка и метнулись к закричавшей девчонке.

Рэми вновь рванул к ней, вновь упал в сугроб, отброшенный уверенной рукой, вновь вскочил на ноги, и… щит?

— Ты куда это собрался? — спросил стоявший по другую сторону щита Кадм. — А, Рэми?

— Пусти! — выдохнул Рэми, глядя за спину Кадма, туда, где упругие корни поднимали вверх искореженную, но еще живую девчонку. — Пусти, ей же...

— Больно? — закончил за него Кадм. — Больно, соглашусь. А ее жертвам… дай посчитаю… семерым точно больно не было? Девочка любила их помучить. Правда, тебя убила бы быстро… некогда ей. Убегать бы пришлось… М-м-м-м, Рэми?

Крик и извивающаяся в корнях фигурка. Брызги крови на снегу, волна боли, упругость щита под ладонями. Тисмен, поднимающий руки ладонями вверх, повелевающий этим проклятым корням. Не одолеть. Не пройти… да и надо ли?

— Мы его и так достанем, — выдохнула вдруг девица. И Кадм усмехнулся, даже не обернувшись, глядя Рэми в глаза:

— А то вряд ли.

— За него дорого дают...

— И потому-то вы гибните, ради чего? Призрачной свободы?

Тисмен махнул рукой и девчонка с хрустом костей упала на ствол ели, сползла в только выпавший снег, орошая все вокруг алыми каплями. И вздрагивая от хлесткого и беспощадного:

— Дура!

А Кадм, убрал щит, усмехнулся, все так же глядя в глаза, и спросил:

— Жалеешь? А кто шутя ее красавцу позвоночник перебил, м? Силушки тебе не занимать, малой. Ума бы...

— Какого наследника ты приказал прикрыть? — перебил его Рэми. — Мира тут нет. И не было. Я бы его почувствовал. Так какого же...

И вздрогнул вдруг, сам ответив себе на свой вопрос. Испугался этого ответа, встретился глазами со внимательным взглядом Кадма, и понял вдруг, что и не хочет, чтобы ему отвечали. Совсем не хочет. Покачиваясь, он начал пятиться в парку, подальше от нависающих над ним стенами замка. Белизна. Белизна, бьющая по глазам. Снега, стен замка… Споткнулся о какой-то корень и упал бы, если бы его не схватил за руку Тисмен. И вздрогнул, от тихого голоса на ухо:

— Не хочешь знать ответа, так и не спрашивай. Но мы будем всегда прикрывать тебя. Пока ты в Кассии...

Пока ты что?

И Рэми вдруг понял, кто все знал. Кто всегда и все знал. Кто шептал временами в пьяном бреду «вы, виссавийцы, такие». Кто любил Рэми больше, чем мог бы любить отец. Кто был рядом все эти годы, к кому можно пойти.

Он. Все. Знал.

И про ту проклятую ловушку в тронном зале.

Знал.

И более не выдерживая этих проклятых вопросов, Рэми крикнул:

— Арис! — и вздрогнул, услышав тихое:

— Ну уж нет.

— Не останавливай меня, Кадм, — прошипел Рэми.

— Еще как остановлю. Любой ценой, я не твой брат, щадить не стану. И ты это хорошо знаешь.

Рэми знал, успел выучить. Он смотрел в вечернее небо, прочерченное елочными верхушками, и нашел взглядом летящую к нему фигурку. Арис всегда слышал. Арис всегда являлся на зов. И усмехаясь, он обернулся и заглянул в глаза Кадму:

— Остановишь целителя судеб? Не боишься?

— Тебя? — ответил Кадм. — Смотри так на тех, кто не знает, кто ты на самом деле. Ты целитель и эмпат. Если причиняешь кому-то боль, то и сам ее чувствуешь. Кого ты обманываешь? Кому грозишь? Целитель, который и мухи не обидит, грозит самому сильному в Кассии боевому магу? Ну ты и обнаглел, мальчик!

— Я всего лишь должен с кем-то встретиться...

— Нет.

— Да как...? — взвился Рэми и осекся, увидев в глазах Кадма откровенную насмешку.

— Смею? Да, Рэми, я смею. Я даже выпороть тебя посмею, если этого заслужишь. Изобью до полусмерти, поломаю руки и ноги, лишу тебя силы, если будет надо. Но оставлю в замке. И твой драгоценный Аши со мной согласится. И твой учитель со мной согласится, потому что ты будешь жить. И даже твой брат, когда спадет волна его гнева, согласится. А иначе… ты уже убегал недавно из замка, помнишь, чем это закончилось?

И он ударил по больному еще плечу, опрокинул в обжигающе холодный снег. Рэми на удар не ответил. Опустил взгляд, сжал кулаки, он сказал едва слышно:

— Ты не понимаешь.

— Так объясни, — спокойно ответил молчавший до этого Тисмен.

И Рэми признал то, в чем сам себе признаваться давно боялся:

— Я запутался...

Вновь тишина. Такая мучительная… и холодно, озноб берет. И Тисмен вздыхает едва слышно, скидывает с плеч теплый плащ, кутает в него Рэми и говорит едва слышно:

— Мы встанем с тобой в бою плечо к плечу, мы положим свою жизнь за тебя, и ты это знаешь, Рэми. И сделаешь для нас то же. Мы больше, чем братья… Но ни я, ни Кадм, не сильны в таких разговорах. Да и слишком мало тебя для этого знаем.

Не врет. Рэми это чувствовал. Кутался в его плащ, смотрел на недавно пытающуюся его убить девчонку, и все никак не мог согреться:

— Я знаю, с кем можно поговорить. Но сначала… сначала я хочу увидеть Армана.

И избавиться от этого проклятого браслета. И от общества телохранителей, которое начинало раздражать своей навязчивостью.

— Хорошо, — внезапно согласился Кадм. — Арман сейчас на дежурстве, поедем к нему вместе. С хорошей, сильной свитой, которую подобрал для тебя лично брат… там ведь несколько сильных магов? И Лиин, — Лиин, Рэми про него и забыл. — Давненько я не был в городе. Давненько не показывал этим дуракам наемникам, кто тут сильнее. А ты… — и он глянул на лежавшую в снегу девушку. — А ты меня подождешь. И когда я вернусь, мы развлечемся.

И Рэми отвернулся, чтобы не видеть отчаяния в ее взгляде.

Успокоился. Хорошо. Узнав, что замок пропустил к Рэми убийц, Кадм крепенько перепугался. И где только дырку в защите нашли? Оставлять Рэми одного в замке, пока они не заткнут эту дырку, нельзя. Сидеть рядом с ним все время — мальчишка не выдержит, взбеленится, и тогда ему на самом деле что сломать придется, чтобы удержать...

Да удержишь ли такого?

Потому решение ехать вместе к Арману не было таким и плохим. По крайней мере, под присмотром будет. Да и с братом мальчишке давно пора поговорить. По душам так. Арман ведь в Рэми души не чает, а этот черноглазый мальчишка тянется к тем, кто его любит, как цветок тянется к солнцу.

Будто раньше его и не любили, что, наверняка ведь не совсем правда...

И как только умудряется людей к себе располагать? Ведь почти со всеми удается. Даже Кадм… Он покосился на стоявшего рядом мальчишку и тихонько вздохнул...

Совсем недавно стоял перед Кадмом на коленях виссавиец. Плакал, горько, как мужчины плакать не должны. Говорил, много говорил… и даже бить его не пришлось. Просил прощения, что убил… попытался убить. Говорил, что не знал, но Кадм его почти не слушал. Виссавийцы беспощадны, все, так к чему Кадму их щадить?

В этом мальчике спасение Виссавии. Правда. И их спасение. И потому Кадм заставил Идэлана забыть… и об утренней встрече, и о столь похожем на вождя мальчишке, и о своем признании.

Виссавия дивная страна. И, может, стоило бы ей помочь… но пока в Рэми носитель Аши, Кадм его никакой Виссавии не отдаст.

— Приведи его в порядок! — приказал он подоспевшему Нару и «не заметил» ужаса, промелькнувшего в глазах хариба Армана: еще бы. Рэми был бледен как снег и непривычно молчалив и задумчив, а Нар еще не видел проступившей крови на повязке.

«Арману ничего не докладывай, — передал он сказал Нару. — Мы сами. Я отвезу его к брату».

«Не опасно ли это, мой архан?» — осмелился возразить Нар. Значит, всерьез боится за брата своего архана, если осмеливается.

«Со мной и с вашими магами не более опасно чем здесь. Тем более, пока мы не выясним, как прорвали защиту замка».

«Слушаюсь, телохранитель», — поклонился ему Нар, и опустился на колени перед Рэми, прямо в снег, склонился перед дерзким мальчишкой, спросил едва слышно:

— Позволите забрать вас в ваши покои? Вам надо сменить одеяние… это… все промокло. Вы можете простыть, мой архан.

Кадм усмехнулся. Кто даст мальчишке «простыть»? И свалиться в горячке? Хотя, может, сейчас это был бы нехудший вариант — по крайней мере, не сбегал бы, не ныл и был бы под присмотром. Но и беспомощным… если бы Рэми не перебил хребет тому наемнику… под присмотром, да.

— Мой архан? — переспросил Нар, и Рэми поднял на него задумчивый, непонимающий взгляд. — Позвольте.

— Да, Нар. Позволяю.

И Нар вздохнул облегченно, положил руку плечо Рэми и перенес мальчишку в его покои. Сразу же стало как-то легче дышать. Тисмен глянул на друга слегка неприязненно, спросил:

— Ты уверен, что в его покоях безопасно?

— Это ненадолго. Я присмотрю за ним. Прости, что оставляю Мира на вас с Лерином. Как бы тот тоже чего не выкинул...

— Мир тоже волнуется за Рэми. Когда я скажу ему, что либо ты будешь бегать за ним, либо присматривать за Рэми, думаю, он будет сидеть смирно.

Кадм лишь усмехнулся в ответ. Похлопал по плечу Тисмена и пошел задавать трепку собачкам Армана. Хлесткий удар маги приняли стойко, боль унять даже не пытались, и в глазах их была такая вина, что наказывать дальше Кадму расхотелось.

— Приготовьтесь. Скоро мы выезжаем в город и никто вас ждать не будет. Оплошаете на этот раз, и накажу вас я, не Арман. Да так, что не обрадуетесь.

— Да, телохранитель, — поклонились трое молодых людей. Рожане, маги, те, кого Арман чуть ли не за шиворот вытянул из храма, второй раз они так не ошибутся. Кадм очень на то надеялся. Если ошибутся, то и протекции Армана не хватит — отправит к Айдэ всех троих, предварительно хорошо над ними поиздеваясь.

— Простите, нам надо идти...

— Куда?

— Мы не хотим оставлять архана одного...

Да, видимо одиночества в ближайшее время Рэми не светит. Кадм усмехнулся и махнул рукой, отпуская всю троицу. И сразу же призвал своего хариба: к торжественному выходу в город надо подготовиться. Основательно.

Аланна сдержала слово. Приказала сделать его алтарь в своих покоях, выстаивала возле него ночами, плакала от счастья, благодарила. Глупая девочка… было бы за что благодарить. Но ее искренность, ее счастье дарили полузабытые силы и уверенность… Варнас вспомнил, что такое дышать. Что такое жить! Что такое чувствовать. Сидел на троне, откинувшись на холодную спинку, вслушивался в всплеск воды, и улыбался… еще чуточку… еще...

— Чему ты улыбаешься?

Он даже глаз не открыл, чтобы не выныривать из блаженной неги. Сама пришла, сама пусть и на свои вопросы и отвечает.

— Варнас!

— Чего ты хочешь?

— Его убить могут, а ты ничего не делаешь?

— Ну-ну, дорогая, я всего лишь бог желаний… я исполнил желание Аланны, вновь свел ее с Рэми, но жизнь твоего красавца я спасать не обязан.

— А что сделает Аланна, когда потеряет своего Рэми?

Коварный вопрос. Опасный. Но и вмешиваться во все это становится слишком опасным...

Варнас открыл глаза, выпрямился на троне и посмотрел в глаза своей любимой сестре. Виссавии. А потом спросил:

— Ты совсем ничего не понимаешь? Героями не рождаются, героями становятся. И вовсе не от хорошей жизни, ты-то это хорошо знаешь. Что бы выросло из твоего любимца Рэми в Виссавии? Цветок, хрупкий и прекрасный, какими были большинство твоих вождей.

— Ты не смеешь!

Варнас вздохнул и поднялся с трона. Силы, что подарила ему Аланна, вернули ясность рассудка и убили мучившее его отчаяние. Впрочем… некоторые вещи было лучше не видеть и не знать… а уж тем более, не объяснять их зазнавшейся сестре.

— Твои великолепные цветы тебя чуть не убили, — грустно усмехнулся Варнас. — Помнишь? Их аромат чудесен, но тебе нужно больше, не так ли? Тебе нужна сила… и она есть у тебя благодаря полукровке, убившему Шерена. Благодаря Акиму, что вырос за пределами твоего благословенного клана. Знаешь, почему этот мальчик сумел найти в себе силы сделать то, что не смогли сделать даже твои прославленные маги? Потому что он знал цену лишений, боли, знал, что такое терять… Рэми тоже вырос вне клана. И тоже знает цену потерям. Тоже умеет ценить то, что имеет. Но еще не до конца… и Алкадий, еще одно твое напуганное, отвергнутое тобой же дитя, его этому научит.

— Если он убьет Рэми...

— Почему ты не веришь в своего любимого мальчика? Почему так любишь своих людишек, что готова даже умереть, только бы не причинить им боль? Почему не понимаешь, что если сейчас Рэми не окрепнет, не встанет против гораздо более опасного противника, чем Алкадий… всему конец. Тебе конец. Твоему народу конец.

— И тебе.

— И мне, — улыбнулся Варнас. — Но мы живем в мире, где когда что-то заканчивается, что-то другое обязательно начинается… может, это другое будет лучше? Не плачь, сестра моя… Единый любит нас гораздо сильнее, чем ты думаешь. Он не даст погибнуть ни одному из нас… ни тебе, ни мне… ни даже твоему любимцу Рэми...

Только погибель каждый понимает по-своему.