Глава 2. Шехзаде

Эмину нравится плести сети. Они напоминают ему созвездия в ночном небе, только настоящие звёзды сияют, освещая их маленькое рыбацкое поселение и заглядывая в каждую хижину.

Его маленькие, быстрые пальцы легко закручивает тонкие верёвки, делая узелок за узелком и проверяя каждый на прочность, чтобы рыба не вырвалась на свободу раньше, чем её смогут вытянуть на сушу. Мальчик беззаботно болтает ногами, поднимая стену брызг. Солёный ветер играет с его, вьющимися на концах, волосами цвета воронова крыла и остаётся каплями на тёмной, словно кофейный порошок, коже. День ото дня он проводит под солнцем и тянется к нему, как молодое деревце, только что проросшее на сухой, неблагодатной почве. Его не пугает стабильность и размеренное течение рыбацкой жизни, но проплывающие вдалеке корабли манят рыбака большими парусами, похожими на крылья огромных птиц. Он пытается представить, какого это, быть в открытом море, так далеко, что не видно берега. Как моряки не забывают дорогу домой и не пропадают в безымянных водах?

Мальчик снимает с костра рыбу — сегодня это самая маленькая, угодившая в сети, — отрывает ароматные, горячие кусочки пальцами и, наспех остужая свежее мясо, отправляет в рот, довольствуясь солоноватой корочкой и обжигающим соком, стекающим на язык.

— Это вкусно?

Эмин удивлённо оглядывается, замечая выбирающегося из кустов ребёнка, который мог бы быть его ровесником. Мальчик, одетый, словно маленький принц, в голубой шёлк, гармонирующий с цветом его глаз, полупрозрачных и светлых, как небо, кажется ему красивым как ангел, с отливающими тёмным мёдом волосами, обрамляющими аккуратное, бледное личико.

— Ты кто?

— Никто, — Мурат садится рядом, снимая стоптанную обувь.

Рыбак растерянно улыбается и протягивает ему еду, не понимая, как здесь оказался мальчик из богатой семьи.

— Хочешь?

— Очень. Я голодный, — он откусывает аккуратно, как его учили, привыкая к странному, новому для него вкусу.

Вода под их ногами бросает блики на его лицо, и оно будто светится изнутри.

— Где твои родители? — Эмин помогает ему вытаскивать мелкие косточки, бросая их в огонь.

— Я ушёл от них.

— Они наверняка тебя ищут.

Мурат молча кивает, рассматривая свои ладони, блестящие от жира. Они переглядываются, и рыбак заливается краской, впервые стыдясь своей одежды и запаха рыбы.

— Почему ты не хочешь вернуться?

— Отец меня ненавидит. Он говорит, что я слабый и часто болею.

— Тогда он должен любить тебя ещё сильнее, чтобы ты не грустил, когда тебе плохо, и ты не можешь гулять.

— Ты правда так думаешь?

— Я думаю, что плохих людей не бывает, — лицо Эмина озаряет улыбка.

На крутой склон за спинами мальчиков, выходит всадник, одетый в красное, и останавливает на них продолжительный взгляд. Гючлю издаёт довольный смешок, с интересом наблюдая, как сын падишаха разговаривает с младшим сыном рыбака. «Будущий султан, а всё равно ребёнок», — улыбается он, похлопывая лошадь по загривку. Он пытается вспомнить своё детство, но картинки, едва тлеющие в сознании, кажутся ему бессмысленными и чужими, кроме тех, где появляется его брат. Челик всегда был неуправляемым и взбалмошным, родители запрещали брать с него пример, а теперь он командир взвода — кто бы мог подумать. Как быстро бежит время, превращая мальчишку, съевшего все сладости, припрятанные их родителями на семилетие его младшего брата, в сурового, усатого бея! Те, кто знали о их родстве, не могли скрыть своего удивления, ведь они были совершенно разными: вспыльчивый, рвущийся в самое пекло, Челик, и рассудительный, преданный делу, Гючлю. Именно за эти качества младшему эмиру поручили присматривать за Шехзаде. Жёсткий нрав Челика ранимый и слабый ребёнок попросту не перенёс бы.

— Шехзаде Мурат!

Мальчики вскакивают как ошпаренные — даже воры, пойманные на краже, не смогли бы похвастаться такой прытью. Эмин в ужасе распахивает глаза, глядя на нового знакомого как на шайку из сорока разбойников, только что предложивших ему вступить в свои ряды, и роняя недоеденную рыбу в песок.

— Шехзаде? — шепчут его побелевшие губы, и он падает ниц, моля о прощении.

— За что простить? За что? — Мурат растерянно разводит руками, оглядываясь на бея, погнавшего своего коня вниз по склону, и хватая мальчика за одежду. — Бежим скорее! Иначе он догонит!

Ноги Эмина двигаются сами, навстречу, как ему кажется, его собственной казни за побег с сыном султана. По перекошенному от страха лицу текут слёзы, но он интуитивно хватается за ледяную руку Шехзаде, понимая, что стук лошадиных копыт уже близко, и преследователь дышит им в спину. С губ рыбака срывается протяжный крик. Они забегают в лес, и все звуки тотчас пропадают, затерявшись в густой листве. Эмин ловко карабкается на поваленное дерево и протягивает мальчику руки.

— Почему ты плачешь? — пальцы Мурата соскальзывают, но он находит в себе силы забраться по твёрдой коре и бежать дальше.

— Шехзаде лучше вернуться! Нас обоих накажут!

— Ты что?! Мы же оторвались!

И правда, не видно ни лошади, ни всадника, кругом только могучие деревья, укрывающие их от солнца и от моря. Птица, пролетевшая сквозь ветви, заставляет их обоих обернуться и столкнуться лбами. Дрожа от испуга, мальчики отскакивают друг от друга, не расцепляя рук. Лицо Мурата озаряет улыбка, щёки горят румянцем.

— Вот видишь, мы смогли сбежать!

— Ни в коем случае, Шехзаде.

Перед ними, словно из ниоткуда, появляется лошадиная морда и тычет горячими ноздрями в волосы рыбака. Эмин вскрикивает, спешно ощупывая свою голову, и изумлённо смотрит на смеющегося воина.

— Гючлю-бей, ты напугал нас! — хмурится Мурат, сопровождая свои слова разочарованным вздохом.

— Простите, Шехзаде, но иначе вас никак не поймать, так вы проворны даже для меня.

Мальчик нетерпеливо оборачивается к Эмину, побледневшему вопреки своей тёмной коже.

— Это командир взвода армии моего отца! Не бойся, он охраняет меня.

Рыбак низко кланяется, не находя себе места от волнения и мечтая провалиться сквозь землю. Он только что украл Шехзаде перед носом у его охранника — так все и скажут. Мысленно прощаясь с отцом, братьями и своими рыболовными сетями, Эмин что-то смущённо бормочет, а, когда поднимает голову, вновь встречается с чёрными лошадиными глазами, в которых видит своё перепуганное до полусмерти отражение.

— А это Корвус, — Мурат обнимает лошадиную морду, и конь ищет угощение в подставленных ладонях. — Он участвовал в трёх битвах.

Гючлю тихо смеётся, замечая любопытство в глазах рыбака.

— Можешь погладить его. Как тебя зовут?

— Эмин.

Он забывает о своих страхах, весело смеясь, когда конь фыркает в его ухо. Мужчина не обращает на них внимания, изучающе рассматривая притихшего Мурата и ожидая вопроса, который следует незамедлительно.

— Гючлю-бей, можно, Эмин поедет с нами во дворец?

Рыбак вскидывает голову: в глазах изумление, рот приоткрыт, но оттуда не вырывается ни звука.

— Вам лучше сначала спросить своего нового друга, хочет ли он этого. Уверен, Шехзаде, у него тоже есть семья и дом.

Мурат заливается краской стыда.

— Ты прав, нужно быть вежливым, — он поворачивается к мальчику и выпаливает как скороговорку: — Эмин, ты хотел бы жить со мной во дворце? Ты сможешь играть со мной и Корвусом каждый день!

Лицо рыбака вытягивается от ещё большего удивления. Он думает о лодках, о старом отце, которому останется кормить пять голодных ртов вместо шести, о братьях, которые будут спать на его постели, о кораблях, которые он сможет увидеть гораздо ближе, чем с родного берега, о чистой одежде, которую он никогда не носил, о дворце, садах, фруктах, неведомых запахах — они будут окружать его день и ночь, а, если он станет исправно работать, то сможет получать гораздо больше, чем от торговли рыбой, и его семья перестанет нуждаться. Мальчик спешно наклоняется, целуя края одежды Мурата.

— Я с радостью стану вашим самым преданным слугой, Шехзаде!

— Вот видишь, Гючлю! — глаза, голубые, как вода у самого берега, сияют от счастья. — Теперь я могу взять его с собой?

Бей виновато улыбается, качая головой.

— Приношу свои извинения, Шехзаде, но вам нужно спросить об этом у своего отца.

Мурат несчастно вздыхает, в отчаянии оглядывая лес, словно деревья, древнее его богатого дворца, могли ожить, откликнуться на его горе и помочь убедить непоколебимого эмира. Но природа оставалась безмолвной и равнодушной.

— Если отец разрешит, ты привезёшь Эмина?

— Обязательно, Шехзаде! — горячо уверяет его Гючлю, протягивая ребёнку руку.

Мальчик благодарно улыбается, хватаясь за широкую ладонь и в тот же миг оказываясь в седле, держась за крепкую спину бея, пахнущую тканью его одежды и чем-то незнакомым — вероятно, именно так пахнет война.

— Ты знаешь дорогу, Эмин? — мужчина тянет за поводья, останавливая, готового сорваться с места, Корвуса.

— Знаю, — смущённо лепечет рыбак, не поднимая головы.

— Тогда до встречи! — Мурат машет ему рукой, воспламеняя самую сильную надежду без страха нести за неё ответственность. — Теперь мы друзья, а, значит, обязательно увидимся!

Они срываются с места, уносясь прочь и оставляя Эмина с горящими от радости глазами, ярким румянцем и бешено стучащим сердцем, готовым вырваться из груди и устремиться вслед за удаляющимся стуком лошадиных подков.

— Гючлю-бей?

— Да, Шехзаде? — эмир оборачивается, искоса поглядывая на сына падишаха, засыпающего за его спиной.

— Почему люди должны воевать?

— Чтобы защищать свой народ и свою страну, Шехзаде.

Мурат крепче цепляется за кафтан бея, всматриваясь в пыльную завесу, выбиваемую из-под копыт Корвуса. Он уже два года как сам умел ездить верхом и держался в седле лучше многих взрослых. Гючлю сам учил его и никогда не был скуп на похвалу, когда кто-то действительно того заслуживал, а ещё он неплохо рассказывал истории, и ни одна из них не совпадала с книгами, которые мальчик читал постоянно, убегая от реальности в красивый, сказочный мир.

— Значит, война — это хорошо?

Эмир в смятении вскидывает голову, не ожидая такого вопроса и не зная, как на него ответить семилетнему ребёнку, взрослеющему слишком рано из-за предубеждений своего отца.

— Я бы так… не сказал, Шехзаде.

— Тогда можно ведь и без войны обойтись?

— Когда придет ваш черёд стать султаном, вы сами ответите на этот вопрос, — смеётся Гючлю.

— Слишком долго ждать. Я боюсь, что потеряю и тебя, и Корвуса.

Бей бросает короткий взгляд через плечо и вздрагивает, словно его застигли врасплох, встречая ответный, полный решимости взгляд Мурата. Обычно, говоря о смерти, дети всегда плачут, но в глазах Шехзаде не было ни слезинки. "Сильный дух в слабом теле", — проносится в его голове. — "За таким правителем пойдут люди. Ослеплённый его добротой, я и сам не заметил, как пошёл первым. Остаётся только ждать и надеяться, что не найдётся тот, кто сможет уничтожить всё хорошее и человечное в этом мальчике."

Когда начинает смеркаться, они возвращаются во дворец. Стража расступается перед медленно вышагивающим Корвусом, и они въезжают в зелёный сад. У входа во дворец их встречают слуги и заботливо принимают уставшего Мурата в свои руки. Тем не менее, мальчик настаивает, что до своих покоев дойдёт сам и только кормилице позволяет сопровождать его. Мальчик машет на прощание эмиру, предварительно выпросив обещание прийти к нему завтра и поучить фехтованию. Он не замечает фигуру, стоящую над ними, на широком балконе, зато Гючлю давно её заметил. Бей низко кланяется, и, к его удивлению, султан жестом подзывает его к себе, скрываясь в комнатах.

Дворец огромен, в его петляющих коридорах таится незримая угроза и опасность заблудиться, если не знать всех входов и выходов, часть из которых ведёт в темницу, другая — на кухню, и последняя — в комнаты для прислуги. Стражники едва заметно кланяются ему, узнавая командира взвода — им разрешено делать только то, что велит государь, а, значит, они должны стоять, не шелохнувшись. Его впускают в покои султана — вероятно, охранников уже предупредили, — и он наступает на мягкие ковры с узорами, каждый из которых выглядит настоящим произведением искусства. Бордовый и золотой оттеняют мебель из тёмного дерева, наполняя комнаты мягким, тёплым светом. Стены цвета охры стремятся ввысь, заканчиваясь куполообразным потолком, украшенным росписью и мозаикой из изникской плитки глубокого, лазурного цвета. На крепком столе разложены карты и документы, исписанные размашистым почерком, рядом лежит закрытая шкатулка — обычно в таких лежат драгоценности, которые падишах дарит своим наложницам.

— Гючлю-бей.

Адем встречает его лёгкой улыбкой и протянутой рукой, и эмир спешит наклониться, поцеловать его перстень с большой изумрудной слезой, скользнув взглядом по чёрному кафтану с вышитыми на нём серебряными птицами — при каждом шаге султана кажется, что они летят, расправляя свои крылья.

— Вы хотели говорить со мной, повелитель?

— Посмотри, как прекрасно время, когда день сменяется ночью, но звёзды ещё не успели родиться заново и засиять, — падишах смеётся в густую бороду, отводя руку к окну.

— Это несомненно очень красиво, мой государь.

Гючлю не осмеливается поднять глаза и встретить холодный, пронизывающий взгляд султана, остающийся жёстким и властным даже в обрамлении лукавых морщинок.

— Как мой сын?

— Шехзаде немного устал по дороге во дворец, — бей не позволяет себе ни улыбки, ни лишнего жеста, будто докладывая о действиях вражеского войска, чётко и без запинки.

— Устал? Я никогда не видел его таким энергичным, когда он бежал в свои покои. Что он делал сегодня?

Адем выходит на балкон, вглядываясь в темнеющее море. Волны бьются о высокие стены, сразу за садом, изобилующим плодовыми деревьями.

— Шехзаде Мурат бегал, мой повелитель, — не без гордости сообщает эмир.

— Бегал? Вот как? Свежий воздух идёт на пользу моему мальчику.

— С вашего позволения, повелитель, Шехзаде встретил на берегу рыбацкого сына.

Султан улыбается, задумчиво покачивая головой.

— Это очень хорошо. Мой сын, также, как и я, должен иногда разговаривать с людьми за стенами дворца.

— Дело в том, что Шехзаде изъявил желание сделать его своим слугой.

— Вот как? И что ты ответил ему?

— Что стоит дождаться вашего решения, государь.

Адем сухо смеётся, одобрительно посматривая на бея.

— Что ж, я давно думаю, что Мурату нужен слуга в его покоях. Он уже взрослый, чтобы его до сих пор одевала кормилица.

— Значит, вы согласны, мой повелитель?

— Конечно, Гючлю, привези его завтра во дворец и проследи, чтобы слуги ему всё объяснили, сводили в хамам и показали его комнату рядом с покоями Шехзаде. И щедро отблагодари его семью. Если там есть ещё дети, они должны обязательно пойти в школу.

— Вы очень добры, повелитель.

— И ещё кое-что, Гючлю, — падишах поднимает указательный палец. — Я хочу видеть твоего брата.

— Челик-бея? — эмир едва успевает скрыть своё удивление.

— Я бы с удовольствием поговорил с ним о мальчике, которого он воспитывает для моей армии. Не так давно я видел его в битве и убедился, что он прекрасный воин, каких поискать.

Когда бей выходит из покоев султана, Мурат уже давно лежит в постели. Нет, он не спит, как думает его отец и кормилица, молодая красивая южанка, делающая всё возможное, чтобы заменить ему мать. Настоящая Валиде умерла при родах, явив на свет маленького, кричащего Шехзаде. Когда Адем взял на руки своего сына, его лицо, мокрое от слёз, пролитых по умершей возлюбленной, просияло от счастья, и все вздохнули от облегчения — рождение ребёнка излечило его горе. Но никто не мог представить, что мальчик с трудом переживёт первые месяцы жизни без материнского молока. Мурат болел чаще, чем любой другой ребёнок и был слишком слаб, чтобы легко переносить каждый новый недуг даже с лучшими лекарями. Шехзаде был изначально похож на свою мать, рабыню, попавшую в гарем с далекого Запада, голубоглазую, с вьющимися кольцами волос и светлой, фарфоровой кожей. Красивый и хрупкий, как кукла, ребёнок подчинял себе самое чёрствое сердце, только не самое родное. Поняв, что его единственный наследник слишком мягок и предпочитает книги и уединение мальчишеским играм и фехтованию, падишах махнул на сына рукой и поручил его воспитание одному из своих беев и слугам. По его мнению, Шехзаде, которому чужда решительность и сила, не способен править страной, и переубедить его в этом было некому. День ото дня Мурат исправно учился — учителя хвалили его и говорили, что он способный, — тренировался вместе с Гючлю, который никогда не требовал от него больше, чем было в его силах, и читал, читал, читал. Его увлекали сказки. Одну из них он перечитывал уже десяток раз — так сильно она ему нравилась.

В ней говорилось о могущественном царе ифритов, который однажды полюбил дочь султана, самую младшую и самую красивую. Но, по законам джинов, ему было запрещено жениться на ней, и даже власти над всеми живыми существами и стихиями было мало, чтобы нарушить его. Девушка страдала от этого и мучилась, разделяя чувства самого сильного из сильнейших духов. Прошло пять лет, которые для ифрита были всего лишь пятью днями, и султан решил выдать свою младшую дочь замуж вопреки её горьким слезам по возлюбленному. Будущий муж был и хорош, и красив, но сердце девушки уже принадлежало другому, и она отправилась к самому высокому обрыву, чтобы броситься с него в морскую пучину. Не узнав об этом, джин выбрал путь смертного и стал обычным человеком, однако, когда он пришёл во дворец султана просить руки его дочери, государь пришёл в ярость и велел тотчас казнить его. Когда бывшему ифриту отрубили голову, дух его, отделившийся от тела, встретил наконец свою любимую, и только после смерти они стали неразлучны.

"Отец любил маму также сильно, как царь ифритов — дочь султана, поэтому он до сих пор сердится на меня. Потому что мама умерла по моей вине", — Мурат закрывает книгу, падая на подушки.

Сказочный мир тем и прекрасен, что в нём нет чувства вины и, даже не смотря на потери и трудности, чаще всего всё заканчивается хорошо.

Сон никак не сомкнёт глаза Шехзаде. Он смотрит на высокий потолок с узорами, напоминающими ему переплетённых бирюзовых змей: их чешуйчатые тела медленно двигаются, и неизвестно, когда именно из их плотного клубка покажется голова с ядовитыми зубами. Мальчик вскакивает с кровати, затаив дыхание глядя на потолок, но "змеи" неподвижны и не могут ужалить, потому что они существуют только в его воображении. Он досчитывает до семи и подходит к окну, не боясь, что острые зубы вопьются в него, когда он отвернётся. Мурат делал это сотню раз, поэтому, когда он перелазит на балкон, а с балкона — в сад, его колени не дрожат, как раньше. Даже, если стражники его заметят, они ничего не расскажут отцу, потому что тогда султан накажет их за то, что они не смогли уследить за ребёнком.

Ступая босыми ступнями по траве, он добегает до фонтана и собирается продолжить свой путь через двери для прислуги, по коридорам, уводящим прямиком в библиотеку, где он готов проводить всю жизнь, но его взгляд приковывает движение наверху. Мурат застывает, чувствуя, как леденеет его живот, и холод ползёт к ногам и груди, но всё равно смотрит, как его отец забавляется с наложницей, целуя её полные, обнажённые груди, а она льнёт к нему всем телом и зачем-то подмахивает бёдрами в странном, однообразном танце.

Первый раз в жизни Шехзаде испугался по-настоящему, когда он упал с лошади, забравшись на неё тайком, без разрешения и присмотра бея, и подумал, что умер. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, которые, как он понял позднее, просто одеревенели от страха. Это был второй раз, но теперь мальчик бежал быстрее ветра, быстрее самого себя, когда он бежал с Эмином по лесу, успевая подумать, что возлюбленных у его отца больше, чем у ифрита из сказки.

В гареме султана Адема было двадцать восемь наложниц. Когда Айонела, во дворце более известная как Нулефер и мать первого сына падишаха, сочеталась священными узами с государем, их стало двадцать семь. Не было никаких сомнений, что забеременевшая рабыня заслужит большей любви, внимания и подарков, чем остальные женщины. Но никто не ожидал, что Адем сделает её своей Валиде. Для наложниц эта новость была отнюдь не радостной, однако, они вздохнули спокойнее, когда их ночные визиты к падишаху не были прекращены, и каждая из них вновь вспомнила свои надежды и молитвы к небесам стать будущей матерью. Адем проводил день за работой и заботой о женщине, которая по убеждениям всех лекарей, должна родить ему Шехзаде, а ночь — в удовольствии с рабыней, которую приводил к нему евнух и смотритель гарема. Не смотря на радость ожидания ребёнка, султан не собирался отказываться от удовольствий, и одаривал всех своих наложниц в равной степени, выделяя лишь свою султаншу, к которой он всегда относился с большей нежностью. Зная нрав своего падишаха, Нулефер была готова к тому, что он никогда не будет принадлежать только ей, но матери было достаточно дитя, которое она с таким трепетом носила под сердцем и уже после первых четырёх месяцев называла по имени. Имя Мурат должно было означать, что он желанный ребёнок, тот, кого ждали, как первых солнечных лучей после длинной ночи.

Первые слова, что услышал Адем, когда повитухи вышли из покоев Валиде после восьмичасовых родов, были о его супруге. Он понял, что больше никогда не увидит её живой и в тот раз не стал даже смотреть на новорожденного. Заперев себя в своих комнатах, султан в одиночку переживал своё горе, не желая никого видеть. Позвав к себе кормилицу и впервые увидев сына только спустя две недели, султан забыл себя от счастья и взял на руки Шехзаде, как две капли воды похожего на его Нулефер. Казалось, его радости не было конца, как и праздникам в гареме, но уже через месяц мальчик заболел, и Адем снова покинул своего сына, боясь потерять самое дорогое в его жизни дважды, на этот раз, в ребёнке с лицом ангела. Когда все были уверены, что дни Мурата сочтены, его смог вылечить лекарь, отказавшийся от любых наград и почестей. Он выглядел как обычный дряхлый старик, но кое-что запомнилось султану лучше, чем имя, которым он представился. Лекарь был слеп.