Глава 14 Интерлюдия

Не спит в своей избе Марья. С тяжелым сердцем стоит она на коленях в красном уголке своей избы и читает, известные только ей обращения и молитвы. Страшное почувствовала она при рождении малышки. И теперь ей предстояло ввести себя в состояние транса и увидеть то, что предначертано, как бы кошмарно оно не было. Будущее, которое грозит многим людям. Ужас, который, возможно, она сможет предотвратить.

***

Крепчал мороз. Усы и бороды всадников покрылись инеем. От студеного воздуха больно щиплет в носу. Всадники, много часов скачущие в обозе, начали промерзать и раздражаться. Начали переругиваться меж собой. До серьезных склок, конечно, не дойдет, они едут в свите царя батюшки, но могут затаить друг на друга обиду, а обиды между ними хорошо не заканчиваются.

Глядя на настрой своего бравого войска, Иван Васильевич, прозванный «Грозным», ехавший из Москвы в Тверь, разрешил им заехать по пути в деревеньку, «обогреться и размять кости». Встрепенувшиеся всадники заметно повеселели от обещанной потехи и увидев впереди вьющийся над деревьями дымок радостно гикая поскакали в сторону деревушки. Царский обоз неспешно подъехал к небольшой замерзшей речке, где и решено было дожидаться ускакавшую вперед группу. Сидевший в пошевнях царь поглубже натянул меховую шапку и зябко кутаясь в шубу, вышел в морозную ночь и с наслаждением потянулся:

— Распорядись, чтобы не затягивали там! Разомнутся, да и двинемся, неча на морозе ночевать.

Григорий Лукьянович Скуратов, по прозвищу Малюта, с подобострастием поклонился и слегка сжав коленями бока коня, в один миг уже отдавал приказы, оставшимся обозным. Сейчас же от группки отделился всадник и поскакал в сторону деревеньки, откуда уже начали доноситься человеческие крики. Остальные с завистью смотрели ему вслед. Малюта вернулся на свое место и спешившись, замер рядом с царем.

Невозможно описать творившиеся бесчинства, устроенные многочисленным войском опричников. Впрочем, это была не первая деревня на их пути и, увы, далеко не последняя. Они высаживали двери в домах, выносили воротины, врывались во дворы. Гикая и свистя, вытаскивали людей на мороз в одном исподнем, волоча их за волосы. Сбивали в кучу воющих, заходящихся криком, обезумевших от страха людей. Хлестали их плетьми и кистенями. Поджигали дома тех, кто, услышав крики, успел запереться и у кого не смогли выломать дверь, подперев ее снаружи, чтобы хозяева горели заживо. Отовсюду слышался громкий плач испуганных детей, стоны, мольбы о пощаде и бабий вой.

Один из первых, был дом Федора и Варвары. Ворвавшись, опричники застали их стоящими около божницы. С печки выглядывали головы малышей, рядом с матерью стояла, перекошенная от страха Анюта, около Федора, вцепившись в край стола стоял побелевший Тимофей. Варя шептала молитвы, Федор встал перед женой, загораживая ее.

— Не смей! — хриплым от ужаса голосом крикнул Федор и кинулся на вошедшего. Топорик опричника остановил его, воткнувшись Федору в голову. Оттолкнув его ногой, опричник подошел к закрывающей руками детей и вопящей от ужаса Варе и схватив ее за волосы, воткнул окровавленный топор ей под ребра. Мельком глянув на осевшую Варю, он повернулся к печке. Второй, волосатый и коренастый мужик, шагнул в избу, чтобы помочь покончить с заходящимися криком и вцепившимися в окровавленные тела родителей, Анютой и Тимофеем.