Глава 42 Интерлюдия

Истребление Новгорода длилось много дней. На городище вершили казни. Рубили головы, в таком количестве, что гора голов была выше человеческого роста, а под ногами вместо снега была каша из крови и нечистот. Вся площадь была покрыта черно-красным, сильно пахнущим месивом, мороз сковывал, превращая кашу в лед, но тут же новое тело, которое волокли к уже сложенным как штакетины телам, разливало новое, горячее и лед отступал. Горожан сажали на кол, пытали, рубили в куски. Заживо жгли людей и смеялись, когда они бегали, размахивая руками, пытаясь сбить с себя пламя. Смеялись, когда они пытались затушить вспыхнувшие волосы, но снимали их остатки вместе с кожей. Говорят, что эту смесь для горения придумал сам царь, Иван Васильевич. Опричники привязывали людей к саням и волокли с Городища на Волховский мост. Женщин и детей связывали вместе, не разбирая, где чья мать и бросали с моста в реку. Тех же, кто превозмогая боль умудрился выжить в обжигающе ледяной воде и смог выплыть, заталкивали обратно под лед палками, улюлюкая и смеясь над их тщетными попытками выкарабкаться с перекошенными от страха и боли лицами. Всюду слышались стоны, плач и мольбы. Весь город, казалось, пропитался кровью и ужасом творившихся зверств. А царь, лично наблюдавший за истреблением народа, только отдавал приказ «отделать всех изменников». Когда казней поуменьшилось, опричники приступили к разгрому и уничтожению торговых лавок, запасов, продовольствия. Они крушили на своем пути все постройки. Все, что было в городе красивое, новое, радующее глаз, было иссечено. Все, что не смогли порушить — жгли. Разграблены церкви. Уничтожен домашний скот. Отряды опричников мародерствовали по окрестностям. Ондрюша, обладающий недюжинной силой, всегда находился в числе приближенного к царю отряда. Марья, лично наблюдая за творившимися зверствами была в ужасе. Все, что она могла, только молиться за каждого убиенного, за каждую душу. Не минуты не зная покоя, она оплакивала каждую отнятую жизнь. Марью удивило и обрадовало, что сам Ондрюша не принимал участия в казнях. Он присутствовал, да, но она, чувствовала, что ему это не нравится. Он жалел о том, что ему приходится быть в числе людей, творивших такое зло. Сам Ондрюша грабил лавки и крушил дома, но и это он теперь делал без охоты и удовольствия, просто не мог отказаться, не мог бездействовать. Марья понимала, что это она изменила его сознание, но была очень рада тому, что он теперь, хоть и невольно, на ее стороне. На стороне людей. И теперь ей морально было сложнее выполнить задуманное. Прежде она хотела, чтобы в убийстве колдуна ей помог Ондрюша. Ясно понимая, что убийство одного из своих возможно закончится смертью и для самого великана. А теперь, видя изменения, произошедшие с ним, ей хотелось, чтобы он жил.

Находясь в отрешенном состоянии, оплакивая жертвы и молясь за них Марья услышала знакомый голос, который не слышала уже много лет. Внимательно осмотревшись, она заметила своего давнего знакомца, псковского юродивого — Николу. Сделав шаг ему навстречу, великан Ондрюша замер, увидев округлившиеся от ужаса глаза Николы. Недолго думая, Ондрюша сгреб тщедушное тело юродивого одной рукой и практически отнес его в сторону, потому как у Николы от страха отказали ноги.

— Микола, Миколка, не бойся, это я, бабка Марья, — пробасил великан Николе в ухо, для чего ему пришлось согнуться пополам.

Никола, закрывший глаза от ужаса и ожидания неминуемой смерти, приоткрыл один глаз и подался вперед:

— Меня Миколкой давно никто не звал, — с любопытством, вперемешку со страхом, произнес Никола всматриваясь великану в глаза.

— Из живых только я и осталась, — снова пробасил Ондрюша.

— Марьюшка! — кланяясь воскликнул юродивый, почувствовав во взгляде великана знакомое притяжение и тепло.

Никола с восхищением глядя на великана обходил его по кругу и причмокивал языком:

— Вот так Марья! Вот так да!

— Микола, мне нужна твоя помощь, — прервала его Марья. — Не откажешь?

— Да что ты, Марьюшка, я за тебя и голову на плаху не пожалею.

— Нет уж, — грустно улыбнулся Ондрюша, — голову оставь при себе. А вот чтобы и остальные головы сберечь, я расскажу, что тебе придется сделать.

Теперь, в небольшом отдалении, незримой тенью, за Ондрюшей следовал юродивый, умевший всегда оставаться незаметным. Марье оставалось только ждать и надеяться, что она не ошиблась. И она, наконец, дождалась. Ужиная перед костром, с десятком других опричников, Марья снова услышала знакомый звон в ушах. Она так долго этого ждала, но волновалась безумно, понимая, что от нее сейчас зависят многие жизни и что по ее вине колдун не был остановлен раньше. Она заставила великана встать и осмотреться. Вдалеке приметив всадника, Ондрюша плюхнулся на место и продолжил обгладывать огромную кость. Сидя в окружении опричников, он возвышался над ними и легко мог наблюдать за приближением колдуна. Когда всадник приблизился достаточно близко и сидевшие рядом с Ондрюшей опричники поднялись, приветствуя его, когда колдун был так близко, Ондрюшу окликнул Бельский:

— Ондрюша, подь сюда, — глядя на не желавшего двигаться с места великана снова поторопил он.

— Дай доесть-то, — пробасил богатырь в то время, как Марья судорожно пыталась найти решение.

— Ондрюша, — чуть громче крикнул Богдашка, но опомнившись продолжил ласково, — там Григорь Лукьяныч тебя кличет. Нужно сани приподнять да подержать, пока Дмитрич чинить будет. Государь велел к отъезду подготовиться.

Ондрюша поднялся. Резкими, размашистыми шагами он пересек двор, не поворачивая головы. Марья искала выход из сложившейся ситуации. Ондрюша просто перестал существовать, все перестали существовать, сейчас была только она и ее мысли. Только поиски решения проблемы занимали ее. Она больше не имела права на ошибку. Она больше не позволит колдуну уйти. Она не сможет больше вынести ужаса, который творился вокруг нее последнее время. Она понимала, что не выживет в этой битве, и не жаждала жизни, после того, что ей пришлось пережить. Для нее эти смерти были куда большим злом, чем для тех, кто остался жив. Ведь каждую смерть чувствовала она, как свою. Она умирала, но продолжала жить дальше и чувствовать людскую боль, отчаянье, страх, обреченность. Как можно пережить боль ребенка, умирающего от ледяной воды, сабли, лошадиных копыт, а потом чувствовать тоску, нестерпимую боль и ужас его матери, и остаться в своем уме. Марья не хотела умирать, но она не хотела с этим жить. Решение пришло. И сказав нужные слова, Марья скользнула из сознания великана в единственного стоящего сейчас рядом с колдуном человека. Им оказался Федко. Его голова слегка дернулась, глаза на мгновения подернулись пеленой и закрылись. Когда он распахнул их снова, его светло-серые глаза стали практически черными. Колдун, заметив это преображение дернулся, понимая, что перед ним сейчас не просто человек, но Федко уже вцепился в его шею мертвой хваткой. Колдун пытался расцепить его руки, осыпал того ударами, хрипел, брызгая слюной. Он начал задыхаться. Он силился сделать вдох и не мог. Он чувствовал, как его глаза распухают и наливаются кровью. Как его лицо становится чужим. Он боролся с силой, с которой не мог сладить. Он чувствовал, что в стоящим перед ним Федко неимоверная мощь и он может просто сломать ему шею, но наблюдает как утекает из него жизнь. Тот, кто вселился сейчас в Федко, буквально выдавливал из него жизнь каплю за каплей.

Марья не получала от этого удовольствия, но она хотела, чтобы у колдуна была агония и в тот момент, когда он уже смирился со своей смертью, в его голове стали всплывать образы всех, кто был умерщвлен для насыщения сущности и укрепления его силы. Только лица людей, всех: стариков, женщин, мужчин, детей, менялись, мелькали в его затуманенном сознании, и он умирал снова и снова, разными смертями, мучаясь и корчась в судорогах.

Сначала никто не понимал, что происходит. Но когда колдун стал хрипеть и заваливаться, к ним подбежали опричники и попытались оторвать их друг от друга. Не ожидавшие от тщедушного Федко такого напора, они силились разогнуть его пальцы, били его, тащили их в разные стороны, но все было тщетно. Ни Марья в сознании Федко, ни колдун уже ничего не чувствовали и не замечали. На крики выбежал Малюта и увидев, что государев гонец уже покрылся красными пятнами и закатил глаза, подскочил к Федко и размахнувшись снес ему голову. Два тела рухнули замертво. Федко, и после смерти державший шею колдуна мертвой хваткой и колдун, уже несколько минут как мертвый. Опричники в недоумении смотрели на оба трупа, не понимая, что случилось. Они негромко переговаривались, когда Малюта нагнулся, вытащил из-за пазухи мертвого гонца депешу и распорядился убрать с глаз, чтобы государь не увидел их и не разозлился. Никто из войска не горевал по погибшим товарищам. Только на кромке леса, прячась за толстым стволом старой ели, захлебывался слезами Никола, рвя на себе и без того редкие волосы, царапая лицо, осыпая себя тычками и затрещинами. К трупам подошел Ондрюша. С легкостью подхватил оба одной рукой, в другую руку, бережно взял отрубленную голову и зашагал к лесу, не замечая стекающую из глаза одинокую слезу.

Никола дождался пока многочисленное войско покинет стоянку. Он подобрался к брошенным в овражек трупам. Ласково взял в руки голову Федко и покачивая ее как младенца тихонечко завыл, часто капая слезами. Когда силы его были уже на исходе, Никола достал из-за пазухи нож и подойдя к сцепившимся трупам разрезал одежды на колдуне.

— Нужно отрезать от него кусок. Марья сказала, что я должен тело колдуна царю показать, чтоб сущность его учуяла, и только потом слова нужные сказать, — уговаривал себя Никола. Он покачивался из стороны в сторону, повторяя снова и снова, что это просто необходимо, что без этого смерть Марьюшки была напрасной. Повторяя заученные слова, и с трудом сдерживаясь от подступающих рвотных позывов, Никола кромсал ненавистное тело. Вырезав кусок мяса без кожи, размером с две ладони, он аккуратно завернул его в тряпицу и сунул в истрепанную котомку. Стараясь не думать об отвратительной ноше, Никола поспешил выбраться из леса. Он знал к кому ему нужно обратиться, чтобы успеть вернуться в Псков и не быть замеченным выставленными кругом караулами.