Когда царский обоз выехал из истекающего кровью Клина в направлении Твери, Марья последний раз окинула взглядом свое жилище, дружески похлопала Тита по спине и с нежностью и любовью поцеловала в лоб свою преемницу Аннушку. Время пришло.
***
— А что же ты тогда Ондрейка не женился? — спросил, заинтересовавшись разговором, ехавший рядом Васька Грязной.
— Я не Ондрейка, я — Ондрюша, — обиженным тоном сказал рослый детина, почесывая торчащую щеткой густую бороду.
— Не цепляй его, Васька, в следующий раз думай о чем споришь. Неужто ты думал, что не осилит Ондрюша? — вступился за детину Григорий Лукич, прозванный Малютой, за свой невысокий рост.
— Осилит, осилит! Думал спужается он голову руками рвать, — с досадой крякнул Васька.
— Это наш Ондрюша-то спужается? Чего удумал? Слышь, Ондрюш, думал спужаешься ты!
— Чего пужаться-то? Чай не мне ее рвали, — пробасил великан.
Так перебрехиваясь, да подначивая друг друга ехал отряд опричников, во главе со своим государем в Новгород, по дороге заезжая во всякие города, да поселенья, где, неизменно при их появлении, творились зверские убийства. Сам царь, в убийствах не участвующий, распалялся все больше и больше. Все изощреннее придумывал он казни. А всякое убийство помимо казней называл забавой.
Тихо сидела Марья. Не высовывалась, не вмешивалась. Сидя в сознании недалекого, но многосильного Ондрюши, она тщательно вглядывалась в каждого, кто ехал в растянувшемся на несколько верст обозе. Во всех, кого встречали они в пути. Все ближе становилась деревушка, которую всем сердцем хотела защитить Марья. «Нельзя раньше времени всеми распоряжаться. Нужно дать им подъехать еще ближе.» — размышляла она. С тревогой вглядывалась она в знакомые тропки. Прислушивалась к тихому шепоту деревьев. К сплетням птиц. В тот момент, когда Марья решила, что настала пора, Ондрюшу мелко затрясло. Все всадники в один миг смолкли и застыли в ожидании. Как большой слаженный механизм они одновременно пришпорили коней и с гиканьем поскакали вперед. Пригибаясь к шеям лошадей, торопясь, подхлестывая плетками и улюлюканьем неслись они по узкой заснеженной дороге. От лошадей шел пар, попоны, покрывающие бока, намокли, то и дело слышались всхрипы, но они, гонимые приказом, ничего не замечали. Марья же не замечала ничего из-за желания увести их как можно дальше от родного дома. Царь, сначала пришедшей в ярость от самовольной выходки своего войска, вскоре проникся всеобщей одержимостью скачки и, впав в раж, выкрикивал привстав в пошевнях:
— Давай, давай! Быстрей! Пошли!
И всадники, улюлюкая и гикая неслись вперед. Марья почувствовала, что не может больше удерживать их всех в цепи, что сама начинает ускользать. Что сознание ее, находящееся в чужом для нее существе, хочет вернуться домой, в свое тело. Заставив Ондрюшу оглянуться, чтобы понять, как далеко они отъехали, она потихоньку начала отпускать хватку. Всадники, лишавшись контроля, недоуменно крутили головами по сторонам, силясь понять, где они и что с ними было, притормаживали коней, осматривались, но высказать удивление вслух не решались.
— Впереди кресты видать и шпилю, — крикнул, осаживая коня, ехавший впереди всех всадник.
— Монастырь это! — уточнил Малюта, наклонившись к царю.
— Это какой же? — вопросительно поднял бровь Иван Алексеевич.
— Вознесенский. Велеть остановиться там на ночь, государь? — упредительно спросил Малюта.
— Вели. Я и заутреню отстою с чернецами, — махнул рукой царь.
Разухабистые молодцы из Грязновской сотни взлетели на холм и сразу начали весело стучать в воротину и выкрикивать приказы отворить, вперемешку с ругательствами. Степенные люди Скуратова, подтянувшиеся следом, принялись методично выламывать ворота. Застучали на все голоса топоры.
— Ондрюша! — не громко позвал Григорий Лукьяныч. — Подсоби маленько. Холодает к ночи-то, — уточнил он, красноречиво поглядывая на царя, кутающего нос в меховой воротник.
Ондрюша ловко соскочил с лошади и в несколько шагов подошел к запертым воротам. Отодвинув в сторону стучащего топором Петрушу, подцепив расшатанную доску и вырвав ее с мясом, он, просунув внутрь руку, крепко ухватился, поднапрягся, и с жалобным хрустом разломал в прах монастырские засовы.
Опираясь на руку Малюты, из пошевней вышел царь, и чуть не по колено проваливаясь в снег направился к монастырю.
Опричники, не терявшие времени даром, выгоняли из келий, на заснеженный двор монахов. Подгоняя их пинками, оплеухами, да ударами сабель плашмя, они сгоняли их в кучу и тут же вязали им руки пенькой. Окровавленные бороды монахов застывали на морозе.
— А мы пожалуем к настоятелю в гости, — оглядывая затоптанный множеством сапог и покрытый бурыми пятнами двор произнес царь.
— Сильно не озоруйте, — добавил Скуратов, глядя на то, как несколько человек выволакивают из хлева исходящую испуганным протяжным воем корову.
Марья потихоньку приходила в себя. Находиться в сознании одного человека и управлять им было не так энергозатратно. Сложно, но посильно. Обладать же разумом многотысячного войска оказалось для нее за гранью способностей и умений. Она справилась, только благодаря огромному желанию, нечеловеческому усилию и силе воли, но сейчас ничего не могла, кроме как наблюдать за всем, глазами Ондрюши. А богатырь чувствовал себя как ни в чем не бывало. Он уже позабыл о бешенной скачке в лесу и свое, похожее на лихорадку состояние. Сейчас же, оставшись практически без стороннего контроля, пока Марья восстанавливала силы, Ондрюша чувствовал сил прилив, и ему не терпелось куда-то их выплеснуть. Рассматривая сбитых в кучку монахов, он заметил, что некоторые из них шепчут молитвы, глядя на колокольную звонницу. Истолковав это как знак и глупо улыбаясь, Ондрюша потопал в сторону небольшого, но крепкого на вид строения, на ходу довольно потирая руки. Обхватив опорный столб, и упершись каблуками сапог в мерзлую землю, Ондрюша рывками начал его раскачивать. Толкая опору снова и снова, богатырь поворачивался то спиной, и отталкиваясь ногами наваливался всем своим не малым весом на сосновое бревно, то опять обхватывал его своими ручищами и тянул, толкал, рвал, не жалея содранной кожи и тянущих жил. Отплевываясь, отдуваясь, мотая головой, чтобы стряхнуть с себя наплывающую мутную пелену усталости, застилающую глаза, он не останавливался, не мог остановиться, в нем бушевал дух сопротивления. Не понимая, что разум его занят другим человеком, он силился справится с этим ощущением, выгнать прочь, беспорядочно мелькающие чужие мысли. Пока Марья не могла его контролировать, ее собственные мысли назойливым комаром точили разум Ондрюши. Беспорядочно зазвенели колокола, послышался хруст, звонница накренилась, лопнула перекладина, на которой висел самый большой колокол — «благовестник». Падая, он протаранил балку, и верх конструкции начал складываться под тяжестью многопудовых колоколов, осыпая их, с горестным звоном на стылую землю. На страшный грохот из храма выскочил Малюта, следом вышел царь в сопровождении игумена.
— Господи помилуй! — размашисто крестясь прошептал настоятель, сбегая по ступеням и торопясь к опрокинутой звоннице. Скуратов выставил руку, чтобы не дать ему пройти, на что царь остановил его словами:
— Пусть полюбуется, что происходит с теми, кто прикрываясь набожностью творит не угодные богу и царю дела.
Игумен, еле сдерживая слезы, приблизился к стоящему рядом с поваленной звонницей великану.
— Сын мой…, — задрав голову вверх и силясь его рассмотреть шептал он. — Сын мой… Помоги те Господи! Спаси и сохрани!
Ондрюша посмотрел вниз на бубнящего что-то монаха и наклонился, чтобы расслышать о чем тот говорит. В ушах у него гулко ухало, от не спавшего еще напряжения. Из ноздрей капала кровь и заливала бороду. Глаза, как у разъяренного быка, налились красным. Пригнувшись так, что его лицо стало вровень с лицом игумена, Ондрюша замер, внимательно его разглядывая, как рассматривают диковинную букашку, неожиданно севшую тебе на руку. Игумен вперился взглядом ему в глаза, не в силах оборвать эту зрительную связь. В глубине зрачков великана плескалось нечто, до боли знакомое игумену. Он всматривался, тянулся к нему, придвигался все ближе, пока не понял, что глаза, в которые он смотрит-мертвые, а жизнь, таящаяся там, внутри, теплая, знакомая. Он отшатнулся от осенившей его догадки, с застывшим, так и не произнесенным именем на устах. Запнувшись о торчащий обломок бревна он не удержал равновесие и рухнул, виском приложившись аккурат к ободу лежащего на боку колокола.
Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.