Глава 16 Интерлюдия

В доме деревенской повитухи Аглаи светилась только лампадка в красном углу. Сын ее, Петр, живущий со своей женой и двумя детьми, крепко спал. Сама Аглая, проснувшись незадолго до появления опричников, потихоньку встала и вышла по нужде в сени. Вернувшись, она подошла к иконе, широко перекрестила лоб и собралась уже вернуться в постель, когда заметила подъезжающую к деревне цепочку всадников с факелами. Замычав и рванувшись к печи, она сдернула одеяло с ничего не понимающих и сонно моргающих детей и потянула их вниз. Пока все просыпались и испуганно переспрашивали Аглаю о том, что ее так напугало, она жестами подозвала сына к окну и показала уже подъезжавших к стоящим на окраине домам, всадников. Резко жестикулируя и показывая на виднеющуюся во дворе клеть, она накинула на детей пуховые платки, отрывисто мыча и тыча пальцем подтолкнула детей к двери. Увидев из сеней, разъезжающихся уже по всей деревне разбойников, она, сунув ноги в стоящие в сенях валенки, широко распахнула дверь и выбежала за калитку, расставив руки в стороны и жалобно мыча. Петр не успев предотвратить ее выходку и воспользовавшись тем, что это отвлекло внимание всадников быстро схватил в охапку детей. Втолкнув их в клеть, он велел им спрятаться.

— Голубчики, родименькие, не трогайте ее, прошу, — кинулся к уже обступившим Аглаю всадникам Петр. — Мать она моя! Немая от рождения, да умом слаба стала на старости лет, вот и кинулась к вам на встречу. Пугают ее незнакомые люди. Простите уж ее, будьте милостивы.

Опричники, гогоча объезжали их по кругу. Аглая затравлено глянула на Петра, он еле заметно кивнул. Закрыв глаза и облегченно вздохнув, Аглая кинулась на проезжающего рядом всадника и вцепилась ему в ногу. Петр, слыша раздающиеся со всех сторон крики и стоны, понимал, что в живых не оставят никого и только молился, чтобы не подожгли их дом. Он сделал шаг к матери именно в тот момент, когда она отлетала в сторону от сбившего ее с ног удара сапогом. Закрыв ее от обидчиков, он только вздрогнул, когда сабля рассекла его от плеча до пояса и обмяк, придавив мать своим телом. У калитки тоненько завыла его жена и медленно сползла на утоптанный дюжиной сапог снег.

Постепенно крики стихали. Вышедшие из двора Федора опричники увидели зарево пожарища, поднимающегося от десятка домов огромным столбом в ночное небо. Горстка людей, еле шевелящихся, в кровавом месиве снега, и добиваемых плетьми, уже не кричала, а только натужно хрипела, из последних сил пытаясь уползти от глядящей им в глаза смерти. Веселящиеся войны подбадривали их криками, а потом отрубали вытянутые вперед руки и обрубали ноги, не добивая их и наблюдая как они истекают кровью. Сваленные в кучу порубленные тела уже начали схватываться морозом. Тело Аглаи было обезглавлено, тела ее сына и невестки были изрезаны до неузнаваемости. Прискакавший со стороны реки всадник издали крикнул им заканчивать и спешившись вытащил из-за пояса саблю:

— Руби их, да и поедем! С обеда не жрамши.

Трупы свалили кучей, подобрали валявшиеся отдельно кисти рук и чью-то откатившуюся голову, накидали сверху тряпок, вытащенных из ближайших домов, и запалили огромный костер.

После многих часов сидения в страшной тишине, прерываемой только потрескиванием горящего дерева, грохотом рассыпающихся домов, криками немногочисленной оставшейся после пожарища испуганной скотины, Аленка семи лет и ее братишка, трехлетний Ванятка, скинув найденный тут же отцовский зипун, решились вылезти из кучи сложенных в углу инструментов, в которую они практически зарылись от страха. Аленка выглянула во двор и побелев сразу отпрянула обратно. Велев Ванятке сидеть тихо и ждать ее тут, она быстро выбежала из приоткрытой двери и забежала в сени. Схватив в охапку тулуп и валенки, она, не глядя по сторонам вернулась в клеть и приказав Ванятке одеваться снова убежала. В сенях она нашла завернутый шмат сала, краюху хлеба и завязала их в висевший платок. Забежав в дом, она равнодушно скользнула взглядом по так некогда любимым ею иконам, прошагав в дальний угол, вытащила любимый материн платок и повязала его себе на голову. Нашла порванный шнурок, который до недавнего времени носил их отец и повесив на него деревянное колечко, которое когда-то отец выстрогал для матери, вернулась к терпеливо ждущему ее брату. Завязав шнурок у него на шее и перевязав его пуховым платком крест-накрест, она быстро оделась, развернула Ванятку к себе и обхватив его личико руками быстро зашептала, обдавая его горячим дыханием:

— Ванечка, я сейчас закрою тебе лицо платочком, ты не бойся, мы так недолго пройдем, и я его сниму. Ты меня понял? — Ванятка кивнул, глядя на нее испуганными глазенками.

— Ничего не бойся! — как заклинание повторяла Аленка, глядя на виднеющуюся кромку леса и игнорируя окружающую их и кричащую вокруг смерть — Ничего не бойся! — а голос ее дрожал, и ноги еле передвигались от страха. Только пройдя деревню и выйдя на дорогу, она остановилась, разжала побелевшие пальцы, поправила пуховый платок, закрывавший Ванятке глаза и, еле успев сделать в сторону шаг, вырвала горькой желчью, плескавшееся у нее в горле горе.