Глава 11

До утра отмахали верст двадцать. Наскоро перекусили. Антоха перепряг лошадей и телега попылила дальше. Спать можно и на ходу, главное чтоб кобыла с кучером хоть одним глазком дорогу видели.

Следующие три дня мы практически не слезали с телеги. Встретившиеся на пути деревни объезжали стороной. С каждым километром березовые рощи становились реже, дорога все больше петляла по полям. Начиналась степь.

К обеду четвертого дня дорога уперлась в реку. Я отдал команду ставить лагерь. Лошадки уже изрядно притомились, да и нам косточки размять не помешает.

Отряд распался на отдельные кучки, все заняты делом. Кто дрова таскает, кто коней поит. Васька с Ванькой на холм влезли за местностью наблюдать. Дембель в омуток сеть закинул. Лишь я да Лёнька лодыря празднуем. Граф щепкой в зубах ковыряется, я на реку гляжу, любуюсь, как волны прибрежный песок лижут. Могучие реки на Руси, дальний берег в зыбком мареве теряется.

От приятной неги отвлек старший Лабудько. Васька так спешил с докладом, что запутался в ногах, упитанное тело закувыркалось по склону. Молодая березка рискнула притормозить падение, но выдранная с корнем отлетела к подножию. Пролетая мимо, Васька крикнул:

— Пахан, плывут!!!

Я проводил тело взглядом. Хлипкий шалаш разлетелся в стороны. В центре лагеря образовалась широкая просека. Вызвав небольшой оползень, Васька рухнул в реку, на берег устремилось трехметровое цунами. Залитый костер сразу потух. Порванные сети плывут вниз по течению. Кондрат Силыч швырнул в кусты приготовленный под рыбу котелок. Поели ухи...

С обрывками сети на ушах Васька выполз на песок.

— Плывут, Пахан!

— Кто?

— Много! — Ответил Васька.

Это я теперь и сам видел. Из-за острова, держась стремнины, выплывает купеческая ладья, за ней другая, потом еще одна, еще. Девять штук проследовало мимо, а вот две последние правят к нам. Нос первой ткнулся в песок и на берег соскочил здоровый мужик. Квадратное обветренное лицо обрамляет аккуратно стриженая борода.

— Привет славяне! — гаркнул гость. — Я новгородский купец Сажа, в Волынь торговать иду, гребцов не хватает, ежели желающие сыщутся — не обижу.

Желающий нашелся сразу. Лёнька спрыгнул с телеги и, подхватив рубище, бросился к купцу. От набожности следа не осталось. Срываясь на визг, он кричал:

— Боярин, возьми меня! Сил больше нет, об телегу задницей биться.

Ничто в мире не совершенно, кроме Лёнькиной тупости. Веслом не ложкой махать. Утопит купец такого работничка, а Старобок, тем, кто вернется, головы за племянника посшибает. Я кивнул Евсею. Графа подхватили под локоточки и вернули на место. Кузнец Сорока водрузил сверху мешок с провизией.

Купец, уяснив кто главный, направился ко мне:

— Ну что, старшой, договоримся?

— Подумать надо, — ответил я.

— И то верно, — согласился Сажа. — Время полдничать, приглашаю отобедать, чем Бог послал.

Пока варилась похлебка, я принял решение. Поможем купцу. Ехать в одни края, так какая разница — посуху или по воде. Рекой оно даже спокойней будет. Торговцы эти места знают, с ними не пропадешь. Ладьи хоть и груженые, но лошади влезут, а телега, черт с ней, пусть на берегу остается.

Сажа оказался невредным, сговорились быстро. По рублю на брата в день, плюс харч. Одна ладья переходит под наше управление.

— Знакомьтесь, — сказал купец, кивнув на тощего длинного мужика. — Приказчик мой, кличут Аркашкой, старшим на ладье пойдет. Шельма знатная, но полезен.

Я поперхнулся, в фигуре приказчика прорисовывалось что-то смутно-знакомое. Сутулые плечи, рост под два метра, лысый череп и бородка в три волосинки. А едва он заговорил, дед Кондрат за сердце схватился.

— Ну что, голуби мои, айда грузиться. Сажа ныне добрый, по рублику всем раздает, поглядим на полушку-то хоть наработаете.

Дембель, крестя лоб, спросил севшим голосом:

— Аркашка, у тебя часом родственничков на службе у Старобока нет?

— Имеется такой, — ответил приказчик. Хилая грудь гордо вздыбилась. — Братец кровный дьяком состоит. Большого ума человек.

Я запаниковал, мелькнула мысль отказаться, да поздно, Сажа уже отчалил. Принялись грузиться: личные вещи и прочая поклажа — пять минут, лошади — два часа. И еще бы неизвестно, чем все кончилось, если бы кобыла Ваське ногу не оттоптала. После этого он коней в одиночку погрузил. Отчалили.

На втором гребке отличился Ванька — сломал весло. Вездесущий Аркашка выдал новое и впаял два рубля штрафа. На первом же перекате перегруженная ладья села на мель. За покарябанную обшивку штраф увеличился до пяти рублей. Пока стягивали наш «Варяг» с мелководья Ванька сломал второе весло.

Купеческий караван нагнали лишь вечером. Наша ладья последней подошла к острову, на котором Сажа решил заночевать. Пройдя пол дня на веслах, остались должны Аркашке два рубля и пятьдесят копеек.

Ужинали при свете костра перловкой. Кореша от усталости еле шевелили челюстями. Евсей с Федором деревянными ложками выскребли со дна котелка остатки каши, Антоха поплелся мыть посуду. Остальная братия распласталась на песке. Ветерок с реки приятно студил натруженную за день спину. На дальнем берегу раскаркалась ворона. Крик птицы был куда приятней, чем стоны Лёньки. Граф первый раз в жизни натер мозоль, кровавый волдырь уместился на пол ладони.

— Слышь, Пахан, — произнес кузнец Сорока. — Надо что-то делать, иначе Аркашка в такие долги вгонит, по гробовые доски с купцом не рассчитаемся. Где это видано — за весло два рубля, да в любой деревне за пятак пару дают.

Евсей поддержал товарища:

— Ладья еле дышит, а он за покарябанные бока придирается.

— Может морду ему покарябать, — предложил Васька.

К костру подполз Лёнька, по впалым щекам мутным потоком катятся слезы. Все смолкли. Граф жалобно промычал:

— Братцы, я слышал степняки не только железо да рухлядь всякую покупают, а иной раз и девок молодых в рабство берут. Продайте меня Христа ради, может, сгожусь на что. Только дальше везите как товар, за весла я больше не сяду.

— Ты у нас якорем будешь, — пообещал дед Кондрат.

Проклиная судьбу, Лёнька залез в ладью и забился под лавку. Остальной народ, включая Сажу, заночевал на берегу, лишь Аркашка улегся рядом с графом. Приказчик подложил под голову мешок набитый соломой, загребущие руки обняли сундук с личным добром. Жених невесту в первую брачную ночь скромней ласкает. Непостижимо счастье человеческое, одному корона нужна, другому сундука с барахлом хватает.

Я хотел пожаловаться на приказчика Саже, но передумал. Что тут говорить? Он вроде не личные интересы блюдет, для купца старается. Ладно — утро вечера мудренее, разберемся…

Проснулся я до рассвета. Холодно. Одежду хоть отжимай, изношенные джинсы к ногам липнут. Хмурое небо разродилось дождем. Мелкие капли куда скромней Лёнькиных слез, но берут количеством.

Завтрак глотаем на ходу. Ладьи одна за другой отходят от берега, опытные гребцы ловко выстраивают суда в линию. Ничто не согревает так, как физическая работа, флагманская ладья быстро исчезает за поворотом. Мы отчаливаем последними, сломав два весла…

Кривятся губы Аркашки в гаденькой улыбке, еще четыре рублика на наш счет записал. Нос ладьи рыскает из стороны в сторону, корма впереди плывущего судна безнадежно удаляется. За весла села вторая смена, мое место занял Евсей, я мокрый от пота и дождя облокотился на кули с пшеницей. Рядом возник Аркашка.

— Пахан, голуба, мне тут донесли — рожа моя не всем нравиться, покарябать желающие есть. За оскорбление пять рубликов штрафа. А коль до обеда караван не догоните — еще накину. Смотри, милай, думай. Я отдыхать пошел, мне ум ясный иметь надо, потому как с бумагами да с цифирью работаю.

Аркашка отпер сундук. Его костлявое тело удобно устроилось на мягкой рухляди. Дубовая крышка захлопнулась, надежно укрывая хозяина от дождя. Хорошо — сухо, уютно как в гробу. Мимо прошлепал Федор, шаловливые ручки толкнули засов, щеколда с тихим лязгом встала на место. Я сделал вид, что не заметил. Спи дорогой товарищ...

Почти час мы пыжились изо всех сил. Безрезультатно. Купца не догнали, зато согрелись. Ладья мечется от берега к берегу, то правый борт перегребает левый, то наоборот. Вконец измаявшись, втащили весла внутрь. Течение справилось без нас, ладья выровнялась, ход заметно прибавился.

К полудню случилось две вещи — кончился дождь и проснулся Аркадий. Солнышко портки сушит, приказчик кулаки сбивает. Сундук добротно сделан, крышка и боковины железными полосами оббиты, поэтому вслед за кулаками Аркашка подключил голову. Плывем. Аркадий лбом ритм отстукивает. Хорошо.

Над водой потянуло дымом. Васька шмыгнул носом:

— Кажись, догнали. Видать пристали обед готовить.

— Гарью несет. Костер вкус дает, а здесь горечью тянет, — сказал Кондрат Силыч и оказался прав.

Когда горит полено — это костер, если ладья — уже пожар. Нависший утес закрывал обзор, стоило его миновать, речная ширь открылась во всей красе. Ниже по течению шел бой.

Десятка четыре мелких лодок атакуют купеческий караван. Две ладьи объяты пламенем, люди, в подпаленных одеждах, прыгают за борт. Враг старается прижать суда к мелководью, отобрать у Сажи последние преимущество — маневр. Увлекаемые течением, мы неслись в гущу врага. Я заорал:

— Первая смена на весла! Остальные — к бою! Кондрат Силыч, правь на лодки, раздавим сволочей!

Сажа с горсткой гребцов еле успевал отмахиваться от пиратов. Его ладья все сильней крениться на бок. Человек двадцать разбойников теснят купца к корме.

Ладья дрогнула от удара, четыре вражеских лодки разлетелись на куски, мимо меня, потеряв равновесие, пролетел Лёнька. В правый борт вонзилось несколько стрел. Нас заметили. Васька метнул весло, трое грабителей улетели за борт. Еще таран, семь человек вместе с обломками лодки идут на дно.

Перевернутый сундук больно ударил по ногам. Аркашка высунул нос, рядом просвистело копье, приказчик нырнул назад, сверху на Аркашку плюхнулся Лёнька. Подоспевший дед Кондрат захлопнул крышку, закрыл сундук на замок, а ключ сунул в карман.

— Целее будут, — подмигнул он мне.

До эпицентра битвы оставались считанные метры, но Саже приходилось совсем уж туго.

— Держись! — крикнул я купцу.

Борта поравнялись, мы пошли на абордаж. Два замаха и Ванька с Васькой сводят преимущество противника к минимуму. От весел щепки, так дальше пойдет, грести нечем будет. Пока братья добывали новое оружие, врага загнали в угол. Двое раненых сдались, остальные попрыгали в реку.

Исход битвы был предрешен. Пираты хватали все, до чего могли дотянуться и расплывались в разные стороны. Догнать их было невозможно.

— Пахан, глянь, — выдохнул Евсей, вытирая кровь с рассеченной губы. Я обернулся.

Течение вынесло нашу ладью на мель, на ее борту хозяйничают мародеры. Двое грабителей тащат в лодку сундук… Мля… нашли же что красть. Я грубо выругался. Через минуту пиратская скорлупка скрылась в боковой протоке.

Остаток дня ушел на то, что бы привести караван в порядок. В первую очередь оказали помощь раненым. Затем Сажа принялся подсчитывать убытки.

Мы тоже зализывали раны. Серьезных ранений не было. Сороке лоб рассекли, Федьке клочок кожи с плеча стрелой оторвало, у остальных синяки да царапины, а Васька с Ванькой даже вспотеть не успели.

Ближе к вечеру, управившись с делами, к нашему костру подошел Сажа. С серьезным видом он поклонился в пояс:

— Спасибо, братцы, от смерти и разорения спасли. Кабы не вы, кормить нам рыб. Должник я ваш вечный.

Я кивнул, принимая благодарность. За всех ответил Ванька:

— Ты к нам со всей душой и мы по понятиям.

Федька тоже хотел что-то вякнуть, но я перебил:

— Там вроде как пленных взяли, нам бы потолковать с ними. Они нашего графа вместе с Аркашкой умыкнули.

Купец потеребил обгорелую бороденку и неохотно ответил:

— Сбежал один в суматохе, а второго пришибли в горячке. А кто напал, я тебе Пахан и так скажу — островники. Дикое племя, если по протоке вверх идти, упрешься в Черное озеро, там на островах они и обитают. Мерзкий народ, грабежом да разбоем живут. Оно и раньше случалось сталкиваться с ними, но такого, как сегодня, не припомню. Не уж-то вызволять пойдешь?

— Придется, — ответил я.

Кондрат Силыч подкинул хвороста в огонь и сказал:

— Не торопись, Пахан, они их сами притащат, еще и подарками завалят, лишь бы назад взяли.

Хочется верить, да боюсь, пришибут Лёньку островники, серебром и золотом он не отсвечивает, даром, что в сундуке сидит. Как вскроют, тут и конец, оторвут головенку.

Купец неловко переминался с ноги на ногу, собравшись с духом, произнес:

— Людей не дам, покалеченных много, грести некому. Еды и лошадей — пожалуйста. Опасное дело удумали, никто от островников еще не возвращался. Я в Волыни день под разгрузкой стоять буду, потом назад за новым товаром пойду. Дай Бог свидимся еще.

— Обязательно, — кивнул я.

Караульные подняли нас затемно. Лошади уже оседланы, две запасных гружены провиантом, Сажа озаботился. Надеюсь назад они вернуться с седоками вместо поклажи.

Позавтракали лепешками и копченым мясом, напоследок пустили по кругу флягу с вином. Васька так увлекся, что обломал зубами края.

— Тебе-то, зачем пить, — пробормотал Евсей, отбирая флягу. — Вам с Ванькой дури и так хватает.

— Не дурней некоторых, — огрызнулся Васька.

Я не дал разгореться спору, подавая пример, первым влез в седло. Немного замешкался Федька, раненый в плечо он не мог как следует ухватиться. На помощь пришел Ванька, сгреб Подельника в охапку и подкинул. Федор, не касаясь седла, перелетел через лошадь и упал с другой стороны.

Евсей съязвил:

— Я ж говорю — с дуростью у Шестерок порядок, умности бы вот добавить.

Вторая попытка оказалась удачней. Глядя, как скривился Федька, я предложил:

— Может, с Сажей останешься?

Вместо ответа Подельник пришпорил коня. Спасательная экспедиция началась.

Едва солнечные лучи коснулись земли, мир сразу преобразился. Бесцветная равнина заиграла красками. Под копытами лошадей мелькали васильки, ромашки. Берега протоки вдоль которой мы скакали, были утыканы тальником. Заливные луга через пяток километров сменились редким полесьем.

Несколько раз дорогу перебегали зайцы. Антоха не выдержал, смастерил из кусков кожи пращу. Глаза пастуха кровожадно рыскали по сторонам. Свежее мясо вместо опостылевшей солонины пришлось бы кстати. Но зайцам было начхать на наши гастрономические планы, желающих превратиться в жаркое не нашлось.

В полдень жара стала нестерпимой, рубахи пропитались потом, пришлось повернуть к березовому околку. Только устроились обедать, Федор заметил дичь. Антоха схватил пращу.

— Ща с мясом будем!

На суку в пяти метрах от нас бесшабашная перепелка чистит клювом перья. Мяса в ней, как в беляше, но для навару сойдет. У Антохи от напряжения побелели губы. Бросок. Камень ушел на орбиту. Перепелка удивленно проводила снаряд взглядом и полетела в другую сторону, а из кроны, схватившись руками за лоб, выпал человек.

Обед пришлось прервать. «Подранок» — парень лет двадцати, катался по траве. Обмотанное шкурами тело вспахало десятину земли. От ругани сгустился воздух. Антоха узнал много нового о себе, как о человеке и еще больше как об охотнике. Над любителем лазить по деревьям склонился Евсей.

— Ба! Пахан, да это же беглый пленник, я его рожу из сотни узнаю.

Согласен, такое лицо забыть сложно. На бульдожью челюсть с неправильным прикусом насажен свернутый набок нос. Маленькие злые глаза с редкими ресницами прикрывает длинная челка из жестких, давно не мытых черных волос.

— Пытать будем? — поинтересовался Васька.

— Посмотрим, — ответил я и задал пленнику первый вопрос:

— Как звать?

— Ахтах, — гордо ответил парень и, поднявшись с колен, нагло добавил: — Спорим на лошадь, я вам больше ничего не скажу?

Говорил он с акцентом, слова звучали шершаво, словно обработанные рашпилем, но общий смысл был именно таким. Ахтах не блефовал, в глазах азарт, такой и дыбу стерпит, лишь бы выиграть.

К особым людям следует искать особый подход. Но Ванька не я, у него подход ко всем один. Мелькнул кулак, бульдожья челюсть клацнула и вместе с хозяином отлетела на пять метров.

Долго Ахтах тряс головой, приходя в чувство, затем принялся искать в траве выбитые зубы.

— А шпорим, не угадаете школько выбили? — прошепелявил парень.

Сдерживая стон, я брякнул наугад:

— Три.

— Правильно, — вздохнул Ахтах и тут же вытянул два сжатых кулака.

— А в какой руке?

Ваньку еле удержали. Еще миг и выбитые зубы не вместились бы Ахтаху в ладони. Досчитав до десяти, я спокойно сказал:

— Если угадаю, говорить будешь?

— А ты угадай шначала.

— В правой.

— Правильно, — ответил Ахтах печально. — Шпрашивай, ты выиграл.

Вопросы следовали один за другим. Ахтах отвечал подробно и обстоятельно. Увлекательный натюрморт нарисовался. Лёньку с Аркашкой ждало познавательное путешествие на жертвенный алтарь бога Зару, где с ними заключат пари, в вольной трактовке Ахтаха звучащие примерно так: «А спорим, я угадаю длину твоего кишечника». Выигравший мог просить что угодно. Правда, после процедуры выявления победителя не все участники спора могли это делать.

Толстые губы Ахтаха растянулись в улыбке, когда он понял, что мы едем в гости.

— Вас тоже отведут на алтарь, у каждого будет шанс выиграть.

Я думал по-другому. Если пленник не врал, что он единственный сын вождя племени, то возможны и другие варианты…

Следовало торопиться, чует сердце — на Черном озере хирурги работают без анестезии.

Опять замелькали поля-перелески, заныл мозоль на заднице. Ахтах на запасной кобылке держался рядом, улучив момент, я поинтересовался:

— Твое племя все такое азартное?

Парень серьезно ответил:

— Зару любит победителей, он дарует им вечную жизнь.

Надо было что-то ответить, умное, разъясняющее. Я собрался с мыслями, но случилась оказия: впередиидущая лошадь подняла хвост и с шумом испортила воздух.

— Спорим, я громче могу? — заорал Ахтах.

Я воздержался от ответа, ни очень-то хотелось быть победителем, а уж тем более проигравшим.

Но польза, и несомненная, от Ахтаха была. Здешние места он знал превосходно, протока петляла хлеще пьяного мужика, а мы, срезая углы, ехали напрямки. Очень сомнительно, что Ахтах указывал дорогу исключительно ради гостеприимства, но, тем не менее, уже к вечеру мы были на месте.

Я выскочил из седла и подошел к воде. На песок накатывает вполне приличная волна. Дальний берег озера еле различим, а местами теряется из виду. Множество островов и островков смотрятся на водной глади, как нарывы на прокаженном теле.

В сотне метрах от берега в длинной долбленой лодке двое аборигенов проверяют сеть. Заметив соплеменников, Ахтах издал гортанный вопль и замахал руками. Рыбаки ответили взаимностью, через несколько минут нос лодки врезался в песок. Любой тренер по гребле отдал бы пол жизни, чтоб заполучить таких гребцов.

Согласно разработанному сценарию Васька с Ванькой нежно, по-братски, до хруста в костях прихватили Ахтаха за руки, так, на всякий случай, чтоб родные Палестины голову не вскружили, а то сиганет в воду и лови его, Ихтиандра.

Очная ставка состоялась, рыбаки опознали сына озерного повелителя и заблеяли на местном наречии. Ждать конца излияния верноподданнических чувств, если такие конечно имелись, я не стал. Может в этот момент Лёнькины кишки на линейку наматывают, в воспитательных целях это полезно, но вот для здоровья крайне вредно. Я взял быка за рога или применительно к местным реалиям — русалку за жабры.

— Если через час я не увижу пленных из последнего набега, то поспорю с Ахтахам, что его сердце находится справа. Обмен будем производить здесь. И передайте вождю — с ним должно быть не больше трех человек.

Аборигены оказались на удивление понятливы. Лодка отвалила от берега и с завидной скоростью скрылась за ближайшим островом. Ждать пришлось минут тридцать.

Вождя узнали сразу, не смотря на то, что нос свернут в другую сторону — та же прическа, та же челюсть, только зубов больше.

Хозяин озера важно ступил на берег, на влажном песке отпечатался след босых ног. Из моих условий выполнено лишь одно — с ним всего три человека. Хотелось верить, что Лёнька с Аркашкой находятся в одной из лодок, десяток которых кружит в отдаление.

Кореша демонстративно брякнули оружием, Евсей приставил нож к горлу Ахтаха. Вождь оценил серьезность наших намерений и сделал пару шагов навстречу. Из дипломатических соображений пришлось поступить так же.

— Я Лакат, чего ты хочешь, слизь озерная? — рявкнул вождь.

Правила игры обозначены. Будем соблюдать местный этикет:

— Верни моих людей, жабий выкидыш!

— Ты туп, как икра карася, на озере нет чужих, последний набег неудачен. Верни сына и убирайся!

— Не ври, пожиратель щучьего помета, твои люди забрали большой ящик с моей ладьи.

— Ящик брали, — согласился Лакат и, почесав за ухом, вполне дружелюбно поинтересовался: — Открыть сможешь? Жалко ломать, где я еще такой возьму.

Вот это номер! Лёнька с Аркашкой там как шпроты в банке — жопа к морде лежат. Вторые сутки пошли…

— Верни ящик и получишь сына. Тебе сказали, что я сделаю, если не согласишься?

— Ты глупее, чем я думал. Ахтах победит, сердце не может быть справа! — гордо ответил отец.

Такого я не ожидал. Заботливый папа попался. Со вскрытой грудной клеткой праздновать победу, скажем так, не совсем приятно — джигу не станцуешь, внутренности вываливаются.

— Отдай ящик или…

— Что значит отдай, — перебил вождь. — Выиграй!

Спорить бесполезно, в смысле наоборот, нужно только спорить. Иначе Лёньку с Аркашкой не вытащить, замаринуются как сельдь тихоокеанская, причем — в собственном соку.

По меркам вождя ставки в предстоящей игре были слишком высоки. С одной стороны — хороший ящик со всем содержимым, на другой чаше весов — жизнь единственного наследника. Поэтому поединок отложили до утра. Вождь торжественно объявил:

— За вами приплывут. Будем состязаться в Выносливости, Силе и Бим-Бом!

Вот и все, понимай, как хочешь. Лакат отбыл восвояси. К чему готовиться, чего ждать? Сплошные вопросы и не одного ответа. Если «выносливость» и «сила» вызывали хоть какие-то ассоциации, то «бим-бом» сопоставить не с чем, разве что с битьем головы о колокол.

Место для ночевки выбрали на пригорке подальше от озера. Первым делом примотали Ахтаха к березе, потерпит, Леньке с Аркашкой не слаще. Распределив ночные дежурства, я подсел к пленнику и учинил допрос. Два часа ушло впустую. Ахтах старался, даже на пальцах объяснял — бестолку. На языке родных болотных кочек — пожалуйста, на русском — полная белиберда. С большим трудом я понял одно — «выносливость», «сила» и «бим-бом» это не просто пари, а спортивные состязания, сродни олимпийским играм. Оле-оле-оле-оле-оле Россия… Утром будем поглядеть.

Приплыли за нами не слишком рано, часов в десять. Кондрат Силыч и Сорока остались с заложником. Ахтах, единственная гарантия нашей безопасности, охрип от возмущения. Но плевать я хотел на его заверения в дружбе. Олимпийские принципы — хорошо, а заложник лучше.

Разместились в двух лодках, кроме оружия взяли еды, кто его знает, сколько продляться испытания. Наши продукты экологически чистые, а вот местные могут быть с такими приправами, что в раз приключится несварение желудка.

Плавание прошло без происшествий. Нас доставили на большой остров, окруженный зарослями камыша. Народу битком, съехалось все племя, включая детей и стариков со старухами. Тысяча людей, все орут, визжат, размахивают шкурами.

Наконец появился Лакат. Накал страстей достиг пика. Вождь поднял руку, гул ослаб, и он крикнул:

— Выносливость!

Вперед выдвинулся низкорослый крепыш с маленьким лбом и могучей грудной клеткой, наш первый соперник. Опять визг, свист. В небо летят набедренные повязки. Племя в экстазе.

Смысл состязания оказался на удивление прост — кто дольше просидит под водой, тому и медаль. Шансов победить ноль, даже меньше. Островники в воде, как рыбы — с малолетства, нас любой ребенок обскачет, ну а чемпиона обыграть можно одним способом — утонуть.

Смачно плюнув, я снял кроссовки и пошел топиться. Судейская коллегия из пяти стариков подвела нас к обрыву, до воды метра полтора, в руки сунули по валуну, самый трухлявый махнул рукой и мы сиганули. Над головой сомкнулась трехметровая толща воды.

Теоретически я знал — надо замереть, любое движение расходует кислород. Щас. Ноги коснулись илистого дна — камень полетел в сторону, я поплыл. Главное не ошибиться в направлении, видимость нулевая. Через пять метров задавило виски, пара гребков и в груди огонь. Инстинкт толкает наверх, разум заставляет плыть. Легкие готовы лопнуть… Все, надо сдаваться… Правая рука наткнулась на стебель камыша.

Я достал нож, в глазах цветные круги, еще мгновение и губы сжали перерезанный стебель. Несколько глотков свежего воздуха выветрили из головы туман. Костер в груди хоть и не угас, но стал терпим. Теперь посоревнуемся.

Досчитав до трехсот, поплыл назад. Если соперник без жабр хватит и этого. Пока искал камень, чуть не утонул вторично. Рывок к поверхности был так селен, что даже пятки появились над водой.

Прыгают в восторге кореша, рядом плавает грустная морда чемпиона, один ноль в нашу. Лакат удивлен, но марку держит. Без перерыва приступили ко второму состязанию. Толпа мужиков, из числа зрителей, приперла лодку. Двое старичков из судейской бригады прошлись вдоль бортов, поцокали языками и дали добро. Вождь крикнул:

— Сила!

Очередной раунд борьбы за сундук требовал участие двух спортсменов. Из толпы вышла парочка бегемотообразных горилл, из той породы, где спинной мозг является основным. Головы как у креветок — плоские и маленькие, а вот торс, руки — сплошные канаты из мышц.

Толпа болельщиков затаила дыхание. Атлеты разошлись, один к корме, другой к носу лодки. Скрюченные пальцы вцепились в просмоленные доски. Рывок и рыбацкая посудина оторвалась от земли. Взмах и могучие руки швырнули лодку вглубь острова, в воздухе застыл страшный рык, в нос ударил специфический запах, ребята старались на совесть.

Старички произвели замер, вымеряя расстояние специальной палкой. Заложило уши от визга, судя по всему — установлен новый рекорд. Ну что ж, нам есть что противопоставить. Васька с Ванькой засучили рукава.

— Братцы не подведите, вся Русь на вас смотрит, — напутствовал я.

Васька деловито плюнул на ладони и шепнул брату:

— Бросаем на счет три.

Задача спортсменов проста, швырнуть «снаряд» в обратную сторону и желательно дальше, чем то место, где он лежал раньше.

— И раз… — лодка взлетела вверх и, увлекаемая силой братьев, понеслась по широкой амплитуде вниз.

«И-и-ии два» не последовало. С противным хрустом доски лопнули, в руках у Шестерок остались два жалких обломка, а лодка птицей воспарила в небесах. Судейская бригада кинулась врассыпную, им бы в стороны бежать, а не попрямой…

Никаких замеров производить не стали, во-первых — некому, стариков двадцать минут выуживали из озера, во-вторых — и без линейки ясно, рекорд перекрыт втрое. Два ноль.

Лакат и этот удар выдержал с честью. Бог азарта Зару был сегодня на нашей стороне. Сделав паузу, вождь торжественно объявил:

— Бим-бом!!!

Я думал громче орать и визжать уже не возможно, но ошибся, причем сильно. Остров содрогнулся от сотен воплей. Орут дети, орут мужики, а женская часть населения закатила такую истерику, что десяток карасей в озере всплыли кверху брюхом.

Толпа раздалась, образовав полукруг, в центре, на песке две плетенные из камыша циновки. Мокрое и помятое жюри разместилось в первых рядах, а в образовавшемся проходе выстроилась очередь из девушек, женщин и старух, человек пятьдесят. Возраст от пятнадцати до шестидесяти… нет, до семидесяти… гм, если тем двум бабулькам меньше восьмидесяти пяти, то я и вовсе еще не родился.

Убедившись, что все готово, судьи затребовали спортсменов на старт. Я медлил, кого посылать, если правила не известны? Суть состязания растолковал наш соперник, неказистый тощий рыбак с шершавым лицом и грустными глазами:

— Кто иметь женщин больше, тот победить, — руки спортсмена несколько раз повторили характерный жест. — Бим-бом, бим-бом, бим-бом…

Первая пара красоток разлеглась на циновках, одежды ноль, ноги на ширине плеч, плечи шире Васькиных…

Я переглянулся с корешами и под гневные женские взоры, поплелся к вождю. Такой спорт нам не нужен. Бим-бом проигран. Те, кто помоложе улюлюкали в след, женщины постарше казали кулаки, а старухи крыли отборным матом. Откуда в старческих мозгах столько извращенной эротической фантазии?

— Лакат, — сказал я. — Выносливость — один ноль, Сила — два ноль, Бим-Бом — два один. Давай ящик!

— Нет, — ответил вождь. — Выносливость — один ноль. Сила — два ноль. Бим-бом — Сила и Выносливость вместе, — два-два, ничья. Надо еще одно состязание.

— Какое?

— Может Бом-бим? — предложил Лакат.

— Нет!!! — отшатнулся я, стараясь даже не думать о том, что может таиться под таким незатейливым названием.

— Тогда…

— Играем в Буль-буль, — отрезал я.

Догадливый Федька притащил бурдюк с вином, подарок Сажи, и две берестяных кружки.

— Обе стороны пьют по очереди, в кого больше влезет тому и сундук.

Лакат согласился и решил участвовать лично. От нас пошел Евсей. Недовольный Ванька пробурчал вслед:

— Как тяжести кидать — Шестерки, как вино дармовое от пуза хлестать — Фраера.

Первые пять порций провалились в спортсменов быстрее, чем вода в песок. После десятой кружки едва заблестели глазки. Я уже начал опасаться, что бурдюком не обойтись, но после двадцать третьего подхода губы Лаката расползлись по всему лицу, глаза под переносицей сошлись в кучу и вождь рухнул.

Евсей презрительно икнул, дрожащие руки вытряхнули из бурдюка остатки. Еще глоток и наше преимущество стало безоговорочным.

— Пахан, — блеял Фраер, — а я и в Бим-бом щас победю… — Ноги Евсея подломились и он ткнулся лицом в песок.

Островники народ пакостный и прескверный, но заветы бога Зару чтят свято. Сундук вернули без вопросов, выиграл — получи. Так же молча, нас доставили на большую землю. Ни здравствуй, ни до свиданья, ни приезжайте еще. Холодно попрощались, ни по олимпийски.

До лагеря ползли почти час. Сундук тащить оказалось удобней, чем Евсея. В сундуке четыре острых угла, в Евсее сорок четыре, как не поверни — сплошные кости, коленки да локти. Кондрат Силыч, оглядев сундук со всех сторон, вполне серьезно сказал:

— А пусть там и сидят. Дырку сделаем, в день кусок хлеба да стакан воды.

Корешам идея понравилась, даже Евсей нашел силы кивнуть. Хорошее предложение, душа так и жаждет откликнуться. Кое-как поборов искушение, я приказал:

— Открывайте.

Сначала пошел запах, волна вони была такой плотной — вяли цветы поблизости. Сверху, в позе эмбриона, покоился господин граф. Лицо без эмоций, ресницы дергаются. Лёньку уложили на траву, попытались распрямить, бесполезно, коленки, как стальная пружина, каждый раз возвращаются к подбородку.

Аркашке пришлось тяжелее. Его ноги были так плотно сжаты, что те части тела, которые находятся между… точнее — когда-то находились… Впрочем, теперь это неважно, теперь это сугубо личная интимная проблема самого Аркашки. Как-то не везет им с братцем на причинные места.

С трудом Васька с Ванькой раздвинули приказчику ноги, лицо Аркашки порозовело, вздыбилась в тяжелом вздохе тощая грудь, и он чуть слышно прошептал:

— Два дня не дышал, организм так зажало, мизинцем пошевелить боялся.

— Ты теперь никогда ничего не бойся… Поздно… — Посоветовал Ванька.

Лишь отпущенный на волю Ахтах проявил к Аркашке сочувствие:

— Бим-бом больше нельзя, бом-бим можно.

Лёньку пришлось размачивать в озере. Туда же сволокли и Аркашку. Вся грязь, конечно, не отстанет, но может хоть лошади перестанут шарахаться. Рыбу вот жаль...

Едва узники сундука оклемались, мы поспешили убраться от берегов Черного озера. Чем больше расстояние, тем надежнее олимпийские принципы. Мало ли что Лакату с похмелья в голову стукнет.

Аркашка устроился в седле по-дамски — обе ноги на одну сторону. При всяком движении приказчик издавал такие эротические вопли, что жеребец под ним стыдливо косил глаза. А вот с Лёнькой приключилась радость, он онемел. Граф все понимал, все слышал, а сказать не получалось, язык шевелится, а звука нет, одна пена с губ капает.

Ехать пришлось шагом. Когда солнце склонилось к западу, принялись обустраиваться на ночлег. Расседлали коней, развели костерчик. Булькает в котле пшено, у всех слюнки до подбородка, у Леньки — просто так, у остальных — от запаха каши. Зашмыгал носом Евсей, наверно закуска снится.

Сумерки с каждой минутой становились плотней. Чтоб не ужинать в темноте Антоха подкинул дровишек в огонь, в небо взвился сноп искр. Фраер громко чихнул и пришел в чувство. Заботливый Федька сунул ему под нос миску с ужином, я налил вина, пусть подлечится. Помогло, взгляд Евсея стал осмысленным и сфокусировался на Аркашке.

Приказчик с урчанием трескает кашу, по длинной шее кадык из конца в конец бегает, в такт жевкам уши колышутся. Едва Аркадий облизал ложку, Евсей задушевно сказал:

— Гони пять рубликов.

Аркашка поперхнулся:

— Это с чего?

— Шкура твоя и полушки не стоит, потому спасали бесплатно, а вот провиант нынче дорог, сожрал — плати.

— Ты в своем уме? В любой деревне за медный пятак ведро такой каши отвалят!

— У них может и ведро пятак, а у нас — пять рублей миска. Не нравится, походи по степи, поторгуйся…

Сначала я испугался, думал Аркашка ужин выблюет, всю рожу перекосило, но обошлось, сдержался. Федька, простая душа, громко крикнул:

— Кому добавки?

Аркашка шарахнулся от Подельника, как от чумового, забился под куст и печально ответил:

— Благодарствую, на всю дорогу уже накормили.

Поковырявшись в чашке, Евсей печально глянул на пустую кружку. Пришлось показать кулак. Фраер так выразительно вздохнул, что полевая мышь в траве замерла. Но я непоколебим. Одна кружка — лечение, остальные — пьянка.

Первым выпало дежурить Сороке. Я подложил под голову седло и уставился в небо.

Надкушенное яблоко луны сиротливо жмется к земле, мерцают мягким серебром миллионы звезд. Я блаженно зевнул, рядом ворохнулась и стихла птица, но главное Лёнька молчит, даже не храпит. Эдем. Еще бы Ваньке с Васькой по кляпу в рот…

Утром, срезая путь, углубились в степь, оставив протоку далеко за спиной. Всходящие солнце слепит глаза. Отряд растянулся на добрую сотню метров. Лошадей не торопили, размеренная поступь копыт смягчала страданья Аркашки, да и чего уж греха таить — мои тоже. Мозоль на сидячем месте не головная боль, сам не проходит.

Рядом со мной, стремя в стремя, Кондрат Силыч и Лёнька. Все попытки разговорить графа оказались безуспешны. Пузырь пустит, пошипит, как шкварки на сковороде и тишина. Золото, а не ребенок. Ест, пьет, да нужду справляет.

Место для привала выбирать не пришлось. Рощи да перелески попадались все реже и когда в полдень, справа по курсу, замаячил березовый околок, не сговариваясь, пришпорили коней.

Ленивая обеденная суета быстро сошла на нет. Полные желудки требовали покоя, кореша валялись на траве кому как удобней, один Аркашка носился от дерева к дереву. Евсей, ковыряясь соломинкой в зубах, поинтересовался:

— Ты жрать-то будешь?

Аркашка отмахнулся:

— Не дождешься! Гнездо вот найду, яиц добуду, тогда и пообедаю.

— Свои из штанов вытряхни, все одно теперь без надобности.

Гнезда Аркашка не нашел, советом пренебрег и еще четверть часа лазил на карачках в поисках грибов, обессилив вконец, с надеждой спросил:

— А чего подешевше каши нет?

— Есть, — мгновенно отреагировал Евсей. — Рыбы вяленой полно, по рублю пучок, соленая правда очень, но есть можно.

— По рублю возьму, — согласился Аркашка.

Щедрость Евсея границ не имела, насыпал от пуза. Аркашка набросился на добычу, полетели в стороны чешуя и хвосты, штук десять слопал, остальное убрал на ужин. Слизнув выступившую на губах соль, он кивнул Евсею:

— Флягу с водицей подай.

— С великим нашем удовольствием, десять рублей кружка.

— Ась!!! — задохнулся Аркашка.

— А чего ты хочешь? До реки день, а то и два, колодцев по дороге нет, дождя не намечается, так что десять — это не дорого.

— Да ни в жизнь! Ни копейки!

— Смотри, к вечеру подорожать может…

Цена устроила Аркадия ровно через пять минут. Две кружки не смогли остудить горящее от соли нутро и он попросил третью. Евсей заупрямился:

— Господин хороший, вы уж наели, напили больше, чем на четвертной. Рассчитаться не желаете?

— Я что ж, думаешь, с собой такие богатства таскаю. Вот придем в Волынь, там сестрица у меня проживать изволит, замужем за большим человеком, все верну, до копейки, крестом клянусь!

— Коли так, пей, — смилостивился Евсей. — Может винца налить…

Когда вечером следующего дня мы въезжали в городские ворота, долг Аркашки вырос до двухсот рублей.

Делать экскурсию по городу в поисках Сажи не было сил. Жаркая степь вымотала всех. Нас приютил первый постоялый двор. Желание у всех одно — пожрать, да выспаться. Сдали лошадей конюшему и внутрь. Аркадий скупо попрощался и, поддерживая мотню штанов, поплелся к сестре.

— Деньги не забудь! — крикнул вслед Евсей.

Расторопный хозяин метал на стол тарелки с закуской, двое поварят приперли запеченный бараний бок, кто-то нырнул в погреб и наверх летели бутылки с вином. На втором этаже хозяйка с дочкой готовят комнаты. Жизнь налаживается.

Для полного счастья мне не хватало ванны и бутылки хорошего пива, ну еще и пластырь на задницу, где мозоль. Привалившись к стене, я закрыл глаза. Дошли. Губан рядом, а значит и мой мир близко…

Из сладких грез меня выдернул крик слонихи, рожающий тройню:

— Кто!!! Кто посмел!!!

Аркашка мог и не входить, и без него ясно, кого принес черт на ночь глядя. Глотку надрывала точная копия дьяка Ивашки только в юбке. Сплошные кости и кофточка плоская. А дальше и вовсе интересное началось. Внутрь ворвались пятнадцать вооруженных воинов, все в доспехах. Аркашка гордо шагнул к столу.

— Это — моя сестрица, а тот вон, — указал он на статного мужика, стоявшего в дверях, — Муж ейный — начальник городской стражи.

— Арестовать! А там разберемся, — не повышая голоса, приказал Аркашкин зять.

Скрутили нас в мгновенье ока, глупо сопротивляться, когда у горла пика. Хозяин заведения схватился за голову. Стольких клиентов с его харча на казенный переводят, поневоле белугой взвоешь. И чего я пожрать не успел? Теперь наверно долго поститься придется…