Глава 8

Никогда не спорьте с дураком — люди могут не заметить между вами разницы. Поэтому едва утром Лёнька раскрыл рот, я услал его к лошадям. Пусть им душу изливает, графское нытье сидело уже в печенках.

Наш отряд, умытый и причесанный, облачившись в мундиры из княжеских кладовых, имел весьма презентабельный вид. С такими орлами хоть посольство вершить, хоть по девкам бегать. Даже дед Кондрат, поглаживая усы, озорно и задиристо поглядывал на баб.

— Клавка, глянь, — зубоскалила пухленькая крестьянка, — как мерин старый на тебя зыркает, того и гляди, дыру выжжет.

— А то! — встрепенулся Дембель, расправил плечи. Усы торчком.

Я вернул Кондрата Силыча с небес на землю. С бабами заигрывать много ума не надо, есть дела важней. Предстояло решить нелегкую задачу с простым условием — из пункта «А» в пункт «Б» выехало посольство. Вопрос: как добраться до конечной остановки, не зная дороги? Дембель почесал затылок и предложил:

— Тут недалече, наискосок, княжество Белоборода. Бывал я там пару раз. Дня за три, думаю, дойдем. Направление примерно помню, ну а там спросим или проводника сыщем.

Любой поход начинается с первого шага. Я отдал приказ грузиться в пролетки. Раньше выйдем, дальше будем. Тронулись.

Солнышко припекает так, что из штанов пар валит.

Через два часа штрафники зароптали. Пуще всех скулило их степенство. Лёнька закатывал глаза, пускал изо рта пену, делая вид, что словил солнечный удар, но кроме Васькиной оплеухи на его голову ничего так и не обрушилось.

Ближе к обеду набрели на озерцо. Небольшое, наполовину заросшее тиной. Казенная одежонка полетела в сторону и измученные солнцепеком люди бросились купаться. Один Лёнька в гордом одиночестве сидел на мешке с пшеном и тихо пускал слюни.

— Ваша Светлость, — поманил я графа, — вы б окунулись хоть разок, а то за версту потом шибает, лошади и те морду воротят.

Увидев невдалеке осанистые фигуры братьев Лабудько, Лёнька понял — купания не избежать. Он медленно вылез из рубахи. Обиженно пробурчал:

— Вода же мокрая, небось, пиявок полно. В Европах это не в моде, мне бы ванну…

— Будет тебе и ванна, и шампуня на лысину, — пообещал дед Кондрат. — Вот отойдем подале, что б народ православный не смущать и попаримся вволю. — Глаза Дембеля хищно блеснули.

— Боже упаси, — отшатнулся племянник Старобока, — мне париться нельзя, сердце слабое, недоразвитое!

— У тебя не сердце — голова недоразвита. Ну, ничего, вправим. — С ехидной усмешкой пообещал дед Кондрат.

Ленька пал духом. Кое-как стянув с тощих ног штаны, поплелся к воде. Вынырнувший Федька чуть не захлебнулся, увидев графское исподнее.

— Это чего на тебе? — заикаясь и морщась, как от зубной боли поинтересовался Подельник.

— Трусики «аля-зайчик», подарок баронессы фон дер Дур. — Пролепетал Ленька, прикрывая ладошками срам.

Восемь пар глаз уставились на бывшего полководца. Бедный граф от такого внимания покрылся испариной и стал пунцовым, как рак после кипятка. Отчего батист ажурных плавок с рюшками по краям выглядел особо пикантно.

— Тьфу! Срам! — перекрестился кузнец Сорока. — Неужто у твоей Дуры денег на что-нибудь поприличней не хватило? В таком виде к жене родной под одеяло лесть совестно, а ежели оказия какая в дороге случиться, со стыда ж умрешь.

— Жена — пол беды, — вмешался Фраер, — а ежели, к примеру, какой князь пороть вздумает наше посольство. Что народ честной подумает, увидев обтянутый финтифлюшками зад? Одним словом — снимай это поганство! И чтоб, как у всех — до колен, без всяких цветочков.

Разобиженный Ленька пощупал большим пальцем левой ноги воду и решительно побрел топиться.

— Чего на мелководье мучаешься, — советовал Антоха, — подальше зайти, там омут.

Как не старался разнесчастный граф, амфибии с него не вышло. Разок курнулся с головой и выполз на берег.

Перекусив, поехали дальше. Луга сменялись лесами, леса уступали место полям, белизну березовых рощ оттеняли могучие сосны. Ох, и необъятна ты земля русская! Куда не глянь — конца края не видно.

Изредка попадались деревеньки, мы старались объезжать их стороной. Если в каждом хуторе остановку делать, до зимы в Волынь не доберемся, придется пролетки на лыжи менять. Дед Кондрат, пользуясь случаем, рассказал о князе, в чьи владения мы въезжали.

— Правит Белобород давно. Старый и сухой, что твое полено. Скуп. Жаден на подарки и лесть. Самодур, помешанный на рыбалке. Имеет дочь на выданье, перезревшую Каталину, двадцати пяти годов отроду.

— Имя больно мудреное, — заметил я.

— А у них все мудреное. Княжество на отшибе стоит, в собственном соку и варятся. В народе княгиню Квашней кличут. Белобород на приданном экономит, не желает пол царства в придачу давать, вот и ходит Каталина в девках. Готова первому встречному на шею кинуться. Я так думаю, к князю соваться не стоит. Вредный больно. Отдохнем на постоялом дворе, проводника найдем и дальше двинем.

Через три дня и три ночи, по утру четвертых суток предстал пред нами во всей красе мрачный городок с непритязательным названием Большие Поганки. Столица владений Белоборода.

— «Большие» потому, — пояснил дед Кондрат, — что имеются у Белоборода еще и «Малые». Там он острог содержит.

Пришпорив лошадей, в брод перешли небольшую речушку, петлявшую под самыми стенами столицы и едва не сбили с ног щуплого старикашку. Тот грозно потряс кулаком:

— Куды прете, ерша вам за пазуху, головы щучьи бестолковые! Всю плотву распугали. Порыбалить спокойно нельзя, крючок в зад и грузилом по башке!

— Чего раскричался-то, — осадил я рыбака, — места мало что ли? Река длинная, отойди в сторону и таскай своих пескарей.

— А если у меня здесь с вечера прикормлено!

— А если кулаком, да по ребрам, — вмешался Васька.

— Али по-другому месту, — поддержал брата Ванька.

— Что! — Старик перешел на визг. — Стража, ко мне!

Тут я почувствовал, как дед Кондрат тычет кулаком в бок.

— Пахан, оказия вышла, кажись, это сам Белобород и есть!

Вот влипли! Я сразу вспомнил рассказ Кондрат Силыча о дрянном характере князя. Не знаю как до Волыни, а до Нижних Поганок точно уже доехали. Выход один — прикинуться настоящими послами. Я выскочил из пролетки, приклонил голову и елейным голосом произнес первое, что пришло на ум:

— Ваша Светлость! Сердечно просим извинить. Не признали с устатку от дальней дороги. Дело к вашей милости имеем необычайной важности, самим князем Старобоком посланы. Не вели казнить, вели слово молвить.

Белобород выпустил из рук удилище, стариковские глаза сошлись в хитром прищуре. Князь сам себя треснул зачем-то кулаком в лоб. На всякий случай я напомнил, что дипломат есть лицо неприкосновенное.

— Так — так — так, — оттопырил Белобород нижнюю губу. — Стало быть, из далека прибыли. Это хорошо. Тощеват ты больно, но не беда, откормим…

— Это еще зачем? — Отступил я на шаг назад, но князь был скуп на ответы.

— А годочков сколько, осемнадцать исполнилось?

— Да поболе будет.

— Стало быть, совершеннолетний! Ух, ты, плавники да чешуя! Чего стоим! Коли щас зачнем, к вечернему клеву управимся!

— Что-то я вас Ваша Светлость не пойму…

— А чего тут, сынок, понимать, — по-свойски обнял меня Белобород. — Мне ты нравишься, а уж как Каталина тебя любит — слов нетути. Уговорил охальник, отдам я тебе в жены единственную дочь. За раз свадебку сыграем, вон поп к заутренней звонит, сей же час и повенчаем. Чего тянуть-то?

— Прошу прощения…

— И не говори ничего! — Замахал руками Белобород. — И слушать не желаю! По глазам вижу — счастлив и согласен. В такую даль ехал, пыль глотал, а мы тут церемонится начнем: сваты, прочая дребедень… Бог даст до заката уже отгуляем. А вечером я тебе, зятек, такие места покажу! Щука на блесну так и прет, а карась! Это ж не карась, боров натуральный, на сковороду положишь — голова с хвостом до половиц с печи свешиваются. Приданного, правда, не обессудь — кот наплакал. Даже того меньше. Да к чему оно, ежели у вас с Каталиной любовь? С милой, как известно, и горчица медом кажется!

— Э-э, ваша Милость, — проглотив подступивший к горлу комок, выдохнул я, — нельзя мне в мужья, не того роду племени.

— Дел-то, хочешь, прям сейчас титул жалую? Чего-чего, а этого добра хватает. И что ты меня навеличиваешь, называй просто — папа.

— Да не могу я жениться! — Вырвался я из цепких рук Белоборода. — Мне миссия посольская поручена, вот бумага официальная. — Ткнул в нос князю грамоту жалованную Старобоком. — К тому же обручен уже.

— Стало быть, не женишься? — скис Белобород.

— Нет.

Княжеский взгляд стал злым и колючим. Былое радушие исчезло как мошка при ветре. Белобород сгорбился и побрел в сторону ворот. Пройдя пяток шагов, оглянулся, произнес:

— Ну, пойдем в хоромы, поглядим, что за посол, понюхаем, с чем пожаловал… Что за жизнь. Женится не хочут, рыбу распугали, ходют тут всякие…

Влезать в шкуру посла мне хотелось еще меньше, чем надевать костюм жениха. Одно дело быть дипломатом на бумаге, другое в жизни. Но отступать поздно. Из ворот выскочило не меньше двух десятков стрельцов. Толи почетный эскорт, толи конвой. Так сразу и не разберешь. Оставив Кондрат Силыча, я приказал Евсею отвести людей за реку и быть в полной боевой готовности. Кто его знает, куда дипломатия нас заведет. Хотелось верить, что не в Малые Поганки. Очень не люблю поездки под конвоем за казенный счет.

Пока добирались до княжеского дворца, я лихорадочно придумывал речь. Любой министр иностранных дел предпочел бы скорее отставку, нежели ту миссию, что я по дурости взвалил на собственные плечи. Что говорить? О чем говорить? Старобок не поручил даже привета передать. Заимел посольскую грамоту — крутись теперь, как уж в муравейнике.

Наше появление в княжеском дворе прошло без всякой помпезности. Дворник глянул в спину — и вся церемония. Переступив порог, я понял — Белобород не только скуп, а страдает еще полным отсутствием вкуса. Вышарканная дорожа непонятного цвета привела в квадратную залу с ядовито-желтыми занавесками на окнах. В центре княжеское кресло, вместо одной ножки березовый пенек. Справа лавка, рубленная топором, в углу облезлый сундук. Под ногами, проклиная жизнь, грустно стонут половицы.

Князь, развалившись в кресле, выглядел в меру печальным и злым. Рыбацкий костюм он успел сменить на ярко-попугайный камзол. Судя по остекленевшему взгляду Кондрат Силыча, княжеский наряд вышел из моды пару столетий назад. Белобород выждал пару минут и нехотя спросил:

— Ну, чего приперлись?

Я откашлялся, прикидывая с чего бы начать, чтоб звучало солидно, многообещающе, а главное никого ни к чему не обязывало. Наконец решился:

— Мы, так сказать, Ваша Светлость, с официальным государственным визитом, который можно считать насквозь неофициальным. Князь Старобок, как и другие князья, считает, что дружеские соседские отношения следует неукоснительно и всесторонне укреплять, как в экономическом, так и в политическом плане. Мир нестабилен, а потому любая выгода должна быть взаимовыгодной. Долгих вам лет и здоровья!

Дед Кондрат, переварив сказанное, лукаво подмигнул, мол, молодец, красиво загнул. Но Белобород был другого мнения. Потеребив нос, он беспомощно закрутил головой. Сей же час двое бояр, одетых не в пример приличней князя, нырнули за княжеский трон и принялись нашептывать. Белобород лишь пыхтел и время от времени дребезжащим голосом восклицал:

— Эх!.. Ох, ты!.. Ась?.. Чавось? — Наконец князь возвел указательный палец к небу и важно изрек: — Стало быть, войной на нас прете?

Я прикусил язык, чтоб в горячке не сказать князю все, что о нем думаю. Хорошо Кондрат Силыч не растерялся и принял огонь на себя:

— Боже, упаси! — Перекрестился Дембель. — Никакой войны. Даже, наоборот, если изволите на рыбалку к нам пожаловать, лично хороший омуток укажу.

Услышав о любимом развлечение, князь встрепенулся:

— Да какая у вас к лешему рыбалка, баловство одно, да и только.

— Ну не скажи, Ваша Светлость, — всерьез обиделся дед Кондрат. — Нынешнем летом, в запрошлом месяце, я из пруда такого карпа вытащил, что чешуей крышу вместо черепицы перекрыл.

— Что, крышу? Да я давеча на живца щуку выловил, а живцом поросенок годовалый был! С ей одной икры три кадки набралось, а уж про вес и говорить нечего, весов таких нет!

— Подумаешь, — раздухарился Дембель, — у нас дворник княжеский русалку в сети поймал, да и женился на ней. Теперь беременная ходит, первенца ждут.

На такое наглое заявление Белобород не нашелся что ответить. Расторопные бояре снова зашипели в пресветлые уши. Просветленный князь самодовольно парировал:

— Брехня-то, как же она забрюхатеть могла, коли у ней вместо ног хвост полагается, а его не раздвинешь!

— Так дело нехитрое, — Кондрат Силыч приблизился к Белобороду вплотную и шепотом поведал раздел камасутры, посвященный русалкам.

— Ишь, ты! — присвистнул Белобород. — Я на такое и в молодости не отваживался.

— Милости просим, — повторил приглашение дед Кондрат, — может, еще одну выловим.

— Премного благодарен, — отмахнулся Белобород, — дел невпроворот. Каталину озамужить срочно надо. Совсем девка озверела, мужикам прохода не дает, как прижмет кого, неделю после отлеживаются.

Поняв, что беседа подходит к концу, я осмелился влезть в разговор:

— Коли так, Ваша Светлость, разрешите, перед тем как откланяться, помощи просить. Нам бы дорогу на Волынь узнать или проводника, чтоб показал.

— В Волынь попасть дело не хитрое, — ответил Белобород. — От меня к князю Пиримидону, а там, как в большую реку упретесь, так и топайте вниз по течению, вот и будет Волынь. Только к Пиримидону вам не пройти. Я границу закрыл. Стрельцов на всех дорогах и тропинках выставил, что б ни туда, ни оттуда никого. Он плотину у себя поставил, рыбу ко мне не пущает, а я людей. Так что езжайте в обход, через Еремея.

— Как же так! — Возмутился я. — Это ж какой круг давать. Смилуйся князь! Мы все-таки послы.

— Вот и пшел отсюда! — Рявкнул Белобород. — Чего прицепился как банный лист. Сказано — не пущу! Нет никому хода, пока Пиримидон плотину не сроет. А для скорости могу плетей выписать.

Князь, опершись на бояр, слез с кресла и пошлепал к двери. Глядя ему в спину, я мысленно продолжил разговор. Хорошо их Светлость мысли читать не умеет, иначе плети сошли бы за «десерт», а вот на «первое» и «второе» пришлось бы отведать дыбы или еще чего — «повкусней».

Беда не в том, что придется делать крюк и возвращаться назад. Не сахарные, выдюжим. Беда в другом — по еремеевской земле идти предстоит, а я еще не соскучился по тамошним мужикам. Ребра до сей поры их гостеприимство помнят. Ну а, будучи калекой — много ли напутешествуешь? От дома до аптеки, не дальше. Да и сомневаюсь я, что в бюджете Старобока социальные пенсии для инвалидов предусмотрены. Я откинул в сторону приличия и крикнул вдогонку князю:

— А если сыщем мужа Каталине, тогда как?

Белобород замер на пороге. Быстренько развернулся и уже без всякой помощи мелкими шажками засеменил назад.

— Тоды с великой радостью! Со всем почтением нашем! Лично до Пиримидона провожу!

Я кисло улыбнулся. Есть мыслишка, битый час под черепом бьется. Бредовая — до гениальности. От таких идей, правда, авантюризмом за версту пахнет, а возможные последствия извержение Везувия за пояс могут заткнуть. Но мне ли думать о будущем, когда прошлое теряется. Волынь для меня, как маяк для блуждающих кораблей, а Губан и вовсе — отец родной. Когда на кону собственная судьба, на многие вещи смотришь сквозь пальцы.

Условившись с князем, что к ужину свадебное застолье будет готово, я вежливо откланялся. Белобород от восторга пустил слезу и, не скупясь, одарил нас с Кондратом Силычем щедрой улыбкой. Мы поспешили вернуться к корешам.

Дед Кондрат, покусывая ус, всю дорогу косился в мою сторону, но с расспросами лесть не стал. Видел — не до объяснений.

Свежий воздух окончательно развеял сомнения. Возникшая идея не казалась уже безумной. Женитьба дело благородное, а вот сватовство не всегда благодарное. В моем плане всего один изъян: невеста согласна, родственники тоже, а вот жених… Ну, ничего, до вечера время есть.

Выбрав подходящий момент, я уселся рядом с графом. Сиятельный и Досточтимый клял злосчастную судьбу и с кислой миной пялился в безоблачное небо. Рядом мирно шебаршит речушка. Умиротворенный сельский пейзаж притупляет бдительность и настраивает на душевный разговор. Я начал издалека:

— А что, господин граф, как думаете, может простая девка единолично княжеством управлять?

— Ась? — Захлопал Лёнька длинными ресницами, не сразу поняв, что обращаются к нему. Я усилил напор, обильно смочив измученную Лёнькину душу бальзамом лести:

— Вы, Леопольд, судя по всему, человек ученый, что там, в Европах, по этому поводу думают?

— Известно чего, — осторожно ответил граф. — Герцог Тяпу-Тяпу-Табун-Жбан-Жлоба-Бублик-де Бертье на приеме в честь успешного полового созревания сына прямо заявил — бабье место у корыта, а не на троне.

— Выдающийся человек.

— А то, иной раз такое изречет, что сам осмыслить не может.

— Вот и я о том же. Староват Белобород. Это между нами, как интеллигент интеллигенту говорю. Того гляди, Богу душу отдаст, а дочка разборчивая шибко. К женихам, как ёж к кактусу присматривается. Познатней выбирает, ученого ей подавай, чтоб за границей известен был. Посему видать единолично, без мужа княжить собралась. Эх, такое княжество и без присмотра останется, под слабой женской рукой…

Ленька заерзал, сначала медленно, неосознанно, чуть позже в полную силу. Трава под задницей задымилась. Его больше и уговаривать не пришлось, сам петлю на шее затянул.

— Слышь, Пахан, а ежели мне попробовать? Замолви словечко перед Белобородом, век не забуду! Как править начну пол сундука золота из княжеских подвалов жалую, да чего там — сундук.

— Ну не знаю, поговорю, конечно. А, может, не надо господин граф, — заговорила во мне совесть. — Рода ты знатного и в Европе свой человек. Такого жениха любой князь с руками оторвет. Вдруг невеста дурой окажется, или уродиной какой, потом будешь обижаться…

— Да хрен с ней с невестой! — запричитал Ленька. — Годик ради княжества и с лягушкой пожить можно. А уж опосля! В монастырь сошлю, выпорю для порядка и в монашки.

— Смотри, — кивнул я, — тебе жить, ни мне. Как солнце за церковь зайдет, надевай лучший мундир, свататься пойдем.

До заката Ленька не вытерпел и уже через час красовался в парадной форме. Напялил парик, за неимением пудры посыпал его мукой. Заплату на штанине замазал дегтям и стоял, качался, что одуванчик, дунь — рассыплется.

Едва коровы потянулись с пастбищ в родные сараи, тронулись в путь и мы. Всей ватагой. Румяные умытые, граф бледный — толи от волнения, толи от избытка муки. У городских ворот бояре в расписных камзолах преподнесли хлеб соль. Проводили до княжеских хором. На крыльце Белобород в ожидании истомился. Ухватив Лёньку за локоть, я выбрался вперед:

— Ваша Светлость! Досточтимый граф Леопольд де Билл изволит просить руки вашей дочери.

— Изволит!!! — расплылся в счастливой улыбке князь.

— Изволю, — глупо кивнул Лёнька.

— Каталина, душа моя, поть суды, пока их милость не передумала, — засуетился Белобород, выпуская вперед дочь.

Словно ледокол, расшвыривая широким бюстом столпившихся у крыльца людей, к нам спустилась невеста. Оглядев жениха с ног до головы, она кивнула отцу:

— Я бы, папенька, за кого-нибудь из энтих пошла, — мизинец княжны указал на Ваньку с Васькой. — А лучше за обоих сразу. Граф у них какой-то не свежий, замученный. Пока ночью в постели сыщешь, утро настанет.

— Каталина! — повысил голос князь.

— Ах, сударыня! — засуетился Лёнька. — Найти меня очень даже легко, я завсегда сплю у стенки, свернувшись калачиком. — Граф шаркнул ножкой, поклонился на французский манер и перешел с русского на иноземный, надеясь поразить будущую супругу могучим интеллектом. — Шпрехен зи дойч? Парле франце? Мадам, месье…

— Чего уж, — прервала эти потуги Каталина, — пойдем, не век же в девках куковать. — Схватила нежной пятерней бедного Леньку за шиворот и потащила к алтарю.

Если о ладных и добротных девках принято говорить — кровь с молоком, то Каталину, без всяких натяжек, можно отнести к женщинам, настоянным на той же смеси, только с добавлением дрожжей. Объем груди сантиметров сто сорок, объем второй груди — примерно такой же. Не красавица, но и до страшилки далеко, просто кость широкая, да живот, пожалуй, слишком далек от плоского. А если походку утиную исправить, то и по улице рука об руку пройтись не стыдно будет.

Церемонию бракосочетания упростили до минимума. Через тридцать минут уже сидели за столами. К слову сказать, не поскупился Белобород на угощение. Брага льется рекой, закуски — на неделю и главное все счастливы. Дипломатия, однако!

В разгар свадебного застолья невесте сделалось дурно. Две вездесущие старухи подхватили молодую под руки и увели к лекарю.

— То от волнения перед первой брачной ночью, от счастья и любви, — просветил Лёньку тесть. — С бабами такое завсегда бывает.

Захмелевшему Лёньке было глубоко начхать на проблемы любимой супруги, помутневшими глазами он с вожделением косился на княжеский трон. Прибежавший лекарь вернул графа с облаков на землю.

— Поздравляю сударь, вы стали отцом, у вас родилась дочь!

— Но позвольте… — начал трезветь Лёнька.

— Не позволю! — вмешался Белобород, наполняя ковш зятя отборным первачом. — Выпей, родимый, полегчает. Счастье-то, какое! Внучкой одарили! Ох, проказник, — обнял князь свежеиспеченного папашу. — Ох, ловок! Так дальше пойдет, через неделю наследника сделаете!

— Да я даже пальцем…

— И не надо. Ты пей, сынок! За дочку! За Дарью Леонидовну! Пей, родимый!

И Лёнька пил, а что ему оставалось делать? Я б на его месте тоже напился. Ох, и тяжела ж ты шапка Мономаха.

На Руси утро после свадьбы вряд ли у кого повернется язык назвать добрым. Такова традиция. Наши дела в Больших Поганках сложились как нельзя лучше. Все счастливы и довольны. Пора и честь знать. На прощание нам подарили флягу медовухи и поднесли каждому по чарке браги. Я удостоился особой чести. Невеста изъявила желание опохмелить лично. Вид у Каталины после первой брачно-родовой ночи был неважный, но все же намного лучше, чем перед алтарем. Живот заметно опал, личико порозовело, улучшилась походка. Я из вежливости поинтересоваться самочувствием новорожденной.

— Спасибо, нормально. Копия ваш граф, морщит лобик точь в точь, как он, — развеяла Каталина подозрения по поводу своего досвадебного целомудрия.

— А где же молодой супруг? — полюбопытствовал Кондрат Силыч.

Я вслед за Дембелем оглядел толпу провожающих и то же не смог рассмотреть прыщавой физиономии будущего выдающегося политического деятеля.

— А это вы у папеньки интересуйтесь, — ответила Каталина.

— Чего, Лёньку потеряли? — со спиннингом под мышкой протиснулся к нам Белобород. — Ох, и душевный парень попался, всю жизнь о таком зяте мечтал. Спал и во сне видел. Два часа назад с этапом в Нижние Поганки пошел.

— Зачем?

— Я отправил. — Спокойно ответил князь. — Ты, Пахан, сам посуди — к чему при дворе лишний претендент на престол? Начнет заговоры разные устраивать, я их страсть как не люблю. А в Малых Поганках и приглядят за ним, и накормят вовремя. Чтоб не скучал Каталинка с дочкой раз в неделю навещать будут. Я ж не сатрап, понимаю — любовь у них.

На такую искренность даже возразить нечем, предусмотрительный человек Белобород, ничего не скажешь. Да и Лёнька, по совести сказать, далеко не ангел, при случае мог старику и мышьяка в тарелку с борщом сыпануть. С него станется. По этому спорить и требовать восстановления справедливости я не стал. Грех в чужие семейные дела вмешиваться. А вот насчет проводника князю напомнил. Места впереди глухие, напрочь неизвестные. Кореша отродясь в такую даль от собственных печей не ходили. Я свою часть уговора выполнил, жениха нашел. Пусть Белобород теперь старается.

Князь потеребил бороденку и сказал:

— Блудить-то у нас негде. К Пиримидону лучше через Ведьмин лес податься. Дорога там одна, не заблудитесь. Но не советую. Вы ж теперь мне не просто — абы как, а почитай родня. Лихих людей в тех краях развилось, как жаб на болоте, почем зря сгинете. Руки не доходят стрельцов послать, разогнать ворье. А потому лучше в обход, по Кудыкиным горам. На день дольше, зато покойней. Вот только незадача, кого ж послать дорогу указывать?

— Может Жердяя, — пришел на помощь боярин-советник.

— А кто бредень по глубине таскать будет? Ты что ли, плавник недоразвитый!

— Тогда мужа Рындычихи, тот метр с кепкой.

— Опять не годиться, — заупрямился Белобород. — Кроме него корчаги никто толком плести не умеет, со дня на день плотва попрет, ставить успевай.

— Да, незадача, — вздохнул советник.

— Придумал! — Хлопнул в ладоши Белобород. — Пантелея берите, он на сто верст в округ места, как свою бабу знает.

— Кормилиц ты наш, — взвился боярин, — не женат Пантелей! К моей норовит под юбку залезть, охальник.

— Значит, знает округу, как твою бабу, — поправился князь. — Ну, ступайте с Богом, а то, неровен час, клев кончится.

За сим и простились, чего князя от важных дел государственных отрывать. Дождались проводника, загрузились в пролетки и покатили малой рысью, распугивая по дороге кур и гусей. Уже за околицей нас нагнал конный разъезд.

— Куда торопитесь? — поинтересовался я у десятника.

— Да граф ваш из ссылки убег, велено разыскать и на место доставить. Часом не видали где?

— Бог миловал, — перекрестился Кондрат Силыч.

Эта новость застала меня врасплох. Сроду бы не подумал, что Лёнька способен на такие подвиги. Интересно, что его подвигло? Жажда свободы? Сомнительно… Пускай бегает, на Руси всегда обиженным сочувствуют. Вывернется. Даже если поймают — ничего страшного. Не будет же Белобород единственного зятя за такую мелочь на кол сажать. Пожурит по-отечески и назад сошлет.

Я облокотился на Евсея, подложил под голову кулак и мгновенно заснул.