Грань четвертая. Тринадцатый Черный.

О, Читатель, если ты держишь в руках сию рукопись, то знай: ты стоишь на пороге не просто сказа, но бездны времён, что разверзается под ногами всякого, кто осмеливается заглянуть в лики Вечности. Не суди строго, ибо слова здесь — лишь отголоски битв, что бушуют в глубинах духа, а герои — тени богов, что танцуют на лезвии судьбы. Прислушайся же к шёпоту камней, что помнят кровь и клятвы, к эху ветров, что несут весть о величии и падении, и к пеплу звёзд, что вплетён в саму ткань бытия. Ибо речь пойдёт о том, что не имеет начала и не ведает конца.

Черный тринадцатый

Холодный, как забвение, рассвет окрашивал дальние рубежи Империи в цвета запекшейся крови и безысходной стали. Над безлюдными степями, где лишь ковыль свистел свою вечную песнь о смерти и тлене, клубился предбоевой туман, в котором растворялись очертания мира. Полководец Элларион Данталиан, чьё лицо было высечено из гранита времени, стоял на вершине холма, взирая на построение Черного Тринадцатого Легиона. Его броня, словно сотканная из ночи, поглощала скудный свет, а глаза, глубокие, как колодцы древних тайн, видели не только приближающуюся орду, но и тени грядущих веков.

И вот, перед самым началом, перед тем, как горны должны были возвестить о начале последней битвы на этом краю света, явился гонец. Лицо его было искажено ужасом, речь — прерывиста, как предсмертный хрип. Он принёс весть, что разорвала бы в клочья любое сердце, кроме того, что билось в груди Эллариона Данталиана.

«Империя… пала, Полководец! Император… убит. Столица взята. Всё… разрушено!»

Слова повисли в стылом воздухе, как проклятие. Сквозь ряды легионеров прошёл ропот, похожий на шелест листвы перед бурей. На мгновение даже самые стойкие склонили головы. Пала Империя. Разрушен идеал, которому они служили веками.

Но Элларион Данталиан поднял руку, и его голос, усиленный древним артефактом, что мерцал под его нагрудником, пронзил тишину, словно молния, раскалывающая скалу.

«Слушайте меня, воины! Слушайте же, Чёрный Тринадцатый! Мне говорят, что Император мёртв! Мне кричат, что Империя разрушена! Но что есть Империя, как не Идеал, что живёт в каждом из нас? Что есть Император, как не вечный дух, что ведёт нас сквозь тьму?! Император их не погиб! Он жив, ибо вечен! Он жив в каждом сердце, что бьётся во имя Долга и Чести! Он жив в каждом камне, что был заложен во имя Справедливости! Империя — это не стены и не трон, не хрупкая плоть и не смертная корона! Империя — это мы! Она — сама идея порядка, красоты и смысла в бесконечном хаосе бытия! Её невозможно разрушить, ибо она не принадлежит этому миру! Она есть извечная форма, что стремится к воплощению!»

Его взгляд обвёл легионеров, и в каждом глазу он видел отражение своего собственного немеркнущего пламени.

«Империя там, где её Император! А наш Император — всегда с нами, ибо он есть не только кровь и плоть, но и Дух, вечно живой, вечно ведущий! Мы не служим смертным царям, мы служим Повиновению Империи! Не её земным проявлениям, но её Небесному Образу! И если Империя на земле рухнула, то лишь для того, чтобы воскреснуть, чище и сильнее, ибо её корни уходят глубже, чем могут достичь топоры предателей!»

Шелест сомнений сменился гулом утверждения, затем — громоподобным рёвом. Флаги, на которых ещё вчера развевался двуглавый орёл павшей Империи, теперь казались символами не сломленной власти, но бессмертной Идеи. Черный Тринадцатый Легион, известный своей беспощадностью и непоколебимой верностью, готовился к битве. Их девиз, вырезанный на щитах, вспыхнул невидимым огнём: «В Вечности — Верность!» Император убит? Империя пала? Пусть так. Они будут сражаться за Идею, за Образ, за то, что должно быть, несмотря ни на что, вопреки всему.

Понимаешь ли, Читатель, как легко человеку служить лишь видимым формам, забывая о сути? Как просто преклоняться перед тем, что можно пощупать, и как страшно, но величественно — отдать себя тому, что лишь мерцает в глубине души, в её архетипических пластах? Это и есть истинная вера, что не ищет доказательств в хрупком мире.

***

Но чтобы понять эту битву, эту неизбывную верность, мы должны отступить. Отступить на несколько столетий назад, в те времена, когда сам Элларион Данталиан носил иное имя, иные одеяния, но всё тот же огонь горел в его глазах.

Он был тогда Публием Корнелием Сципионом Африканским. И битва за Карфаген, которую он вёл, была не просто войной между двумя государствами, а столкновением двух миров, двух духовных принципов. Карфаген, город, что возвышался над морем, был не просто торговой империей. Он был, по сути, живой, дышащей раной на теле мироздания, средоточием того, что быть не должно. Его храмы были не просто местами поклонения, но вратами в бездну, где царили боги, чуждые любому свету.

В самом сердце Карфагена, среди лабиринта улиц, пропитанных запахом крови и специй, скрывался Древний Храм, посвящённый неистовым жрецам Баала, Молоха и мрачной Лилит, что питалась самой душой. Этот храм не был местом для молитв, но ужасающей машиной, где происходило то, что жрецы называли «воскрешением». Из клубящегося тумана и чистой праны здесь воплощались, воссуществовали, восставали люди. Но это были не те, кто возрождался к новой жизни. Это были души, вырванные из иных миров, из иных времён, из небытия, которым не давали даже опомниться. Едва обретя форму, они тут же становились жертвами. На алтарях, что горели нечестивым пламенем, их плоть и дух приносились в жертву, чтобы питать чудовищных богов Карфагена. Жрецы, чьи глаза были безумны от власти, смеялись, принося в жертву не успевших осознать себя младенцев, воинов, мудрецов… а может, и богов, заплутавших на границах бытия.

Карфаген жил по противоположным Империи духовным и магическим принципам. Если Империя стремилась к порядку, к гармонии, к воплощению идеального, то Карфаген был царством хаоса, перверсии, неудержимого разрушения. Это был город, что сам себя пожирал, метастаза, которую необходимо было вырезать, чтобы сохранить чистоту мироздания. И Сципион, несущий в себе искру Древнего Бога, знал это. Он чувствовал мерзость Карфагена в самой своей душе.

Битва была жестокой, беспощадной. Легионы Империи, ведомые Сципионом, несли не просто месть, но очищение. Среди хаоса и огня, что поглощал город, Сципион, уже тогда Элларион Данталиан, обрел некоторые могущественные артефакты, что усиливали его древнюю природу, превращая его из полководца в проводника высшей воли. Он сам вёл своих легионеров в сердце храмов, где их мечи рвали ткань мерзости, что плели жрецы.

Среди огня и стонов, в одном из пылающих переулков, среди руин, что ещё мгновение назад были домами, Сципион увидел её. Девочку. Совсем маленькую, с широко распахнутыми глазами, в которых отражалось пламя погибающего города, но не было страха. Лишь странная, неземная отрешённость. Она сидела на груде камней, словно статуэтка, оставшаяся от другой цивилизации. Что-то в её взгляде, в её беззащитной стойкости, коснулось глубинных струн в душе Сципиона. Души, что была старше миров. Он, беспощадный разрушитель, что принёс смерть целому городу, вдруг ощутил прилив чего-то неизведанного. Сострадание? Или предчувствие? Он пощадил её. Одну единственную из всего пылающего города. Он сам взял её на руки и вынес из этого ада. Ибо в её глазах он увидел не жертву, но искру чего-то нового, чего-то, что могло бы стать противоположностью Карфагену. О, Читатель, так рождаются не только легенды, но и судьбы целых Империй! Эта крохотная искра, этот миг милосердия в бездне разрушения, как знать, быть может, именно он, пройдя сквозь века, расцвёл в инаковости, что в итоге приведёт к распаду той Империи, которую он когда-то служил и спасал? Ибо одно разрушение порождает иное, если не дать ему места для роста. Парадокс. Вечный парадокс бытия.

***

… После битвы на дальнем рубеже, когда ковыль был смят и пропитан кровью, когда враг был обращен в бегство, а потери Черного Тринадцатого Легиона были ужасающи, но не сломили их духа, Элларион Данталиан собрал оставшихся в живых. Их было мало, но каждый из них был скалой, выдержавшей натиск самой смерти.

Его взгляд, уже не холодный, но просветлённый, обвёл лица воинов, что стояли перед ним, изувеченные, но непокорённые.

«Вы сражались за Идеал, — начал он, и в его голосе звучала не только мощь, но и незримая тоска по бесконечным векам служения. — За Империю, что жила в ваших сердцах. И пришло время открыть вам истину, что давно ждала своего часа. Я… Я видел рождение и смерть миров. Я стоял у истоков цивилизаций и был свидетелем их падений. Я — Древний Бог, что никогда не умирал, что всегда служил лишь своим Идеалам, в чём бы они ни воплощались. Моё имя было Публий Корнелий Сципион Африканский, и я разрушил Карфаген, чтобы очистить мир от мерзости. Я видел, как рушились троны, как рассыпались в прах боги. Но я всегда верил в то, что есть нечто большее, чем просто плоть и кровь. В то, что есть Идея, что способна возродиться из пепла».

Он сделал паузу, и воздух вокруг него затрещал от сосредоточенной силы, от вечной мудрости. Он был одновременно и человеком, и богом, и легендой.

«Наш Император не погиб. Он переродился. В ином мире. В чистом мире, где есть возможность для нового начала, для воплощения той Идеи, которой мы служили. Я знаю, где он. И Империя там, где её Император».

Элларион поднял руку, и над степью, над горизонтом, где только что бушевала битва, разверзлась бездна, пульсирующая сиянием, не похожим ни на солнечный свет, ни на звёздное мерцание. Это был Портал. Врата в другой мир. В Эвиал.

«Мы идём туда, — заявил он, и его голос теперь был мягче, но полон неумолимой решимости. — Ибо туда, в Эвиал, переродился наш Император, и наша Империя должна быть с ним. И я благословляю эту новую землю. Пусть она будет благословенна. Ибо блаженны миротворцы, и праведные — да унаследуют землю. Пусть не будет войн на этой земле, ибо здесь больше не за что воевать. Мы принесем не разрушение, но мир, не порабощение, но свободу для Духа».

За ним, уже выстраиваясь в походный порядок, ждали другие Легионы, те, кто верил в Идею Империи не меньше, чем Черный Тринадцатый.

Legio Maria, Девиз: «Через скорбь к звезде», Герб: Голубь, парящий над терновым венцом. Их шлемы были украшены тонкими перьями, а щиты несли образы надежды.

Легион Быка, Девиз: «Несгибаем, как скала», Герб: Могучий бык, пронзённый копьём, но стоящий. Их мощные фигуры и медленные, уверенные шаги внушали уважение.

Пятый Легион, Девиз: «Мудрость и Огонь», Герб: Пламенеющий свиток. Их центурионами были мыслители и стратеги.

Четырнадцатый Легион, Девиз: «Крылья Зари», Герб: Восходящее солнце в когтях грифона. Их конница была легендой.

Среди них были и давние друзья Эллариона Данталиана, что пришли к нему сквозь века и невзгоды. Мудрые странники, что познали глубины звёзд и сердца людей. Колдуны, чьи заклинания были древнее самых гор. Воители, чьи мечи были закалены в пламени сотен битв, и чьи души, подобно Эллариону, были осенены дыханием Вечности. Они шли за ним не как за полководцем, но как за Проводником, как за Отцом и Сыном, что нёс в себе знание всех дорог.

Первым, без колебаний, в сияющую бездну Портала шагнул Элларион Данталиан. За ним, чеканя шаг, что отдавался эхом в сердце каждого, кто знал историю, двинулся Черный Тринадцатый Легион. И за ними — остальные. Становление Империи в Эвиале начиналось. Приход людей, несущих не только силу меча, но и Идею.

Один из легионеров, старый воин с шрамом через всё лицо, на краю Портала, обернулся к Эллариону.

«Полководец, — прохрипел он, — а если Империя скажет нам вернуться? Если однажды снова будет за что воевать?»

Элларион Данталиан улыбнулся, и в этой улыбке смешались горечь и величие тысячелетий. Он посмотрел на мир, который они покидали, на умирающую, но всё ещё любимую землю.

«Тогда… — его голос, казалось, нёс в себе раскаты далёких гроз и шелест звёздных ветров, — тогда я приду сам. И завоюю всё. Не просто города и земли, но сам смысл войны. Я стану тем мечом, что рубит узлы судьбы, тем огнём, что переплавляет миры. Ибо:

От солнца, восходящего над болотами Меотии,

Нет никого другого, равного тебе подвигами.

Когда ты, Боже, восходил к богам,

Передо мною открылись величайшие врата неба.

Я вернусь, если будет нужно. Ибо я — Элларион Данталиан, и я есть Вечность. И где бы ни был мой Император, там и моя Империя. А моя Империя будет вечной».

И с этими словами он шагнул в свет, увлекая за собой свои Легионы, в мир, где история должна была начаться заново, где Идеал должен был найти своё чистое воплощение.