Орда

Искры взлетали к наливающемуся светом небу, где и таяли, угасая, сливаясь с заревом восходящего солнца, словно приветствуя приход в мир Хорса (бог солнца), салютом. Погребальный костер пожирал в гудящем пламени, последнего представителя некогда великого племени великанов. Огромного доброго человека, до конца оставшегося верным чести. Воином, погибшим от подлости, но не запятнавшим свое имя позором.

Они вывезли его тело из мрачного ельника. Чащун категорически отказался проводить обряд «Упокоения усопшего», на территории ведьмы. С ним согласились все. Не дело — это провожать в последний путь там, где подлость пустила свои поганые корни. Где казалось сам воздух пропитан ненавистью к чести и совести.

Крома везли на срубленных жердях, перевязанных между собой уздечками, и закрепленных между двух лошадей. Федогран не принимал в их изготовлении никакого участия, да в общем-то никто этого от него и не требовал. Парень сидел на поваленном дереве, полностью погруженный в свое горе, ковыряясь палкой в углях незатухающего костра и ненавидел себя.

Перед глазами стояла картина улыбающегося гиганта, сложившего свою голову ради него. Он, сейчас, готов был отдать все то немногое, что имел, ради того, чтобы поменяться местами, с этим, практически незнакомым ему, но в одно мгновение, ставшим дорогим, человеком. Он не представлял, как сможет дальше жить, с таким грузом в сердце. Но назад время не вернуть.

Он сунул руку, убившую великана, в костер. Попытка, хотя бы так наказать себя за совершенное преступление, и получить прощение от терзающейся муками души, дала противоположный эффект. К внутренней, душевной боли добавилась боль от ожога — физическая, не такая сильная как первая, но все же еще одна боль. Он заскулил от такой несправедливости, стиснув зубы, и на глазах показались слезы.

На его плечо легла рука, и рядом присел, окутавшись дымом, Чащун. Во взгляде старика читалось понимание.

— На ка вот, сынок, отхлебни пару глотков, помочь конечно не поможет, но хоть слегка заглушит боль. — Дед протянул кожаную флягу с медом.

Федогран сделал глоток безвкусной жидкости. Не почувствовав ничего, сплюнул, и повернул голову к колдуну, посмотрев на него красными, влажными глазами.

— Почему? — Произнес он и поперхнулся комом в горле. — За что мне это? — Справился он наконец с дрожью в губах, не дающую говорить. — Я ведь был простой парень. Ходил в школу, любил девчонку, вернее гулял с ней, целовался, хулиганил в конце концов, и получал «ремня», за это от отца. Все было просто и понятно. А теперь? Зачем я здесь? Я монстр, убивший собственной рукой друга. — Он вновь осекся и отвернулся к костру. — Как я дальше буду жить?

— Хватит ныть! — Внезапно рявкнул клубами дыма Чащун, и плечи парня вздрогнули. — Распустил нюни: «Зачем? Почему? Ах я монстр! Прощения нет!», сопли подотри, богатырь недоделанный. Кром ради тебя погиб. Что бы ты дурак жил. Поверил он. Не мог по-другому поступить. Выбора у него не было. Смерть его ради будущего нужна была. Поверил, что ты продолжишь его дело, и потому ушел к предкам, вместо тебя. Прекращай девку, сомневающуюся в выборе жениха, из себя строить. Вставай и пошли. Пора уже. Крона надо в последний путь проводить. Должен ты ему. Помни об этом.

На опушке леса разложили огромный костер, достойный великого воина. Весь сушняк по округе собрали, и стволы засохшие повалили. Федор включился в работу с остервенением рубя, доставшемся ему от великана топором, деревья, не замечая капающей крови с сорванных с ладоней мозолей, и не чувствуя боли.

— Не надо его сейчас трогать. — Донесся до него тихий голос колдуна, остановившего пытавшегося подойти к другу Вула. — Перетерпеть ему это надо, есть минуты в жизни, когда даже друзья становятся врагами, мешая совести пожирать боль. Он справится, поверь старому духу жизни, надо просто не мешать, и подождать. Он сильный. Молодой еще и глупый, но сильный. Кром сразу разглядел. Оставь парня. Не трогай.

— Велесе, Отче наш! Даруй покой душе Внучка Дажбожьего! Пусть прибудет с ним радость бытия вечного, в Свете Рода Всевышнего! Пусть обступят его Боги Светлые и защитят от тоски и печали Навной, пусть прибудет с ней Дух Рода Православного, чтобы прибывал он с Предками и Потомками в согласии! Мы добрым словом его помянули, деяния славим и перед Богами свидетельствуем единство рода нашего в трех мирах! Слава Богам!

Чащун дочитал молитву простирая руки к восходящему солнцу.

— Прощай брат. — Поклонился он еле тлеющем остаткам костра. Навек ты останешься в моем сердце. — Окутался дымом, запрыгнул на рысь и повернулся к скорбящим друзьям. — Пора. Ваш путь лежит в Новгор, к воеводе. Там вы сейчас нужны. А я в другую сторону. Надобно мне разобраться во всем, что в последнее время происходит. Прощайте. Даст Род, найду вас.

Он развернул свою огромную кошку, и скрылся в лесной чаще оставив после себя облако дыма. Постояв еще немного у догорающих углей, друзья поклонились в пояс останкам, вскочили на коней, и развернулись в другую сторону. Пора было возвращаться. Жизнь продолжается. Что их ждет впереди, даже боги не знают. Вот только Федор теперь стал другим. Боль потери и вины, легли на душу, пройдя по ней когтями совести, и сделав более черствой. Теперь он был готов ко всему. Но как же он ошибался, думав так.

Их встречал весь город, высыпав к воротам и криками радости приветствуя героев. Слухи о их похождениях уже достигли ушей любопытных кумушек, и уже с их подачи, гудящей волной прокатились повсюду, обрастая сплетнями и придуманными подробностями. Впечатляющая расправа над ульем кровососов, где с каждым пересказом количество упырей увеличивалось вдвое, впечатлило всех, сделав из наших путешественников былинных богатырей, а коварный поступок князя, добавляла к их облику печать борцов с несправедливостью.

Ревущая восторгом толпа по краю дороги и бегущие следом мальчишки с восхищенными глазами, провожали их до самого крыльца терема воеводы. Хозяин города встречал их в полном боевом облачении. Он обнял каждого гулко похлопывая по спине, исключением стал только шишок, который в виду своего маленького роста мог утонуть в огромных ладонях, и потому обошелся забавным рукопожатием, хотя это действие вызвало беззлобный смех толпы, на что мохнатый коротышка не обратил никакого внимания, гордо задрав подбородок.

Алина, встретив Федора у ворот города и провожала его до крыльца терема взявшись за стремя, показывая тем самым, завистливым товаркам, что это ее жених, герой, и никому его отдавать она не собирается. Никаких поцелуев между влюбленными не было, целоваться позволялось прилюдно только супругам, да и то только при встрече мужа из дальнего похода. (Невместно поступать так-то невенчанным.) Только взгляды, глаза в глаза. И эти взгляды расшевелили наконец закостеневшую душу парня, показав ему то, ради чего стоит жить дальше.

Воевода накрыл огромный стол в горнице. Отвергнув сразу все разговоры о делах, он гостеприимно махнул рукой, приглашая присаживаться, и угощаться тем, что Велес послал, и разлив по глиняным чашам мед произнес тост.

— Еще совсем недавно, к нам в город пришли новые люди. Два неумелых мальчишки, один из которых более походил на скелет, а второй хоть и вышел статью, но был дурак дураком, да еще оборотень, про которого, до этого многие слышали, но не видели, и от того относились потому с подозрением. Отдал я их на воспитание к Яробуду, известному своим нравом злобным, на справедливым. Воину, воспитавшему не одного великого ратника. Скажу честно. Не верил я что получится из всей этой моей затеи, что-то путное. Теперь прошу принять мой низкий поклон с извинениями. — Митрох низко поклонился, мазнув рукой по полу. — Не прав я был. Богатыри получились истинные, не смотря на юный возраст. Беру в дружину их, но не новиками, а ратниками. Выпьем други за их здоровье. Любо!

— Любо! — Рявкнули все присутствующие за столом, и гремя доспехами вскочили, подняв в верх руки с полными меда чарками. Округа загудела праздником.

Гуляли весь день. Герои наши частенько выходили на крыльцо, где их встречали те, кто не поместился в воеводском тереме, но при этоь, не был обижен ни закусками, ни выпивкой. Столы стояли под открытым небом, и восторженная подвыпившая толпа горожан развлекалась обжорством и танцами под балалайку, в руках знаменитого мастера этого древнего инструмента — Куземы, вытворявшего такое, чему позавидовали бы современные представители шоу-бизнеса. Частушки лились из него нескончаемой рекой, заставляя иногда краснеть и бывалых воинов. Что уж там говорить о девках, «прыскающих» в кулак и опускающих глаза.

Расходились уже глубокой ночью. Общем решением, не смотря на всеобщие протесты, желающих пригласить к себе на ночлег героев, отправились на конюшню. Привычнее там, роднее что ли, словно домой вернулись, и не стеснили никого своим присутствием заодно.

Зарылись в свежее, ароматное сено, перекинулись порой слов и уснули, крепко, как и положено — по-богатырски.

Разбудил их не петух, как бывало обычно. Яробуд, ожидая от него подобной пакости, даже сапог рядом с собой положил, чтобы сказать: «Доброе утро», — хвостатому будильнику. Но не понадобилось. Не свет не заря поднял их посыльный от воеводы, который едва и не получил этим самым «будильником» в лоб, от не ожидавшего такого пробуждения, и злого потому, конюха.

— Митрох к терему кличет, рать собирает, беда у нас. — Выпалил скороговоркой молодой кучерявый парень, сверкая в лунном свете встревоженными глазами.

— Успокойся ты, шебутной. — Пробурчал Яробуд натягивая сапоги. — Что стряслось-то?

— Орда. — Выпалил тот, потом попытался видимо еще что-то сказать, но решив, что этого достаточно, махнув рукой, выскочил из конюшни вон.

— Это серьезно. — Нахмурился дед. — Давненько сюда степняки не хаживали. Последний раз я как раз ногу в драке с ними потерял. Помнишь Вул. — Обернулся он к оборотню.

— Конечно. — Кивнул тот головой и потянулся. — Знатная была битва. — Только больно уж суетливо все начинается. Зачем будить так рано. Они же не у стен города стоят. Или дозоры проспали?

— Вряд ли. У воеводы с этим строго. Но раз собирает спозаранку, значит повод для беспокойства есть. Пойдемте послушаем, что старшой скажет.

Как будто и не расходились. Опять весь город у крыльца. Только лица не радостные, а взволнованные, да бабы кое где носами хлюпают, да завывать пытаются, их мужья успокаивают, убеждая, что: «Ничего страшного. Все это не впервой. Бывало уже. Отобьемся».

К воеводе подбегали воины, что-то говорили ему, и вновь убегали, получив задание. Суета и тревога витала в воздухе. Такое ощущение, что ее можно было даже потрогать. Только руку протяни. Все ждали, что скажет глава города.

— Беда у нас горожане! — Наконец заговорил он, подняв руку вверх для привлечения внимания. — Степняки малой ордой вошли в наши земли. Уже разорили дальний хутор и двигаются к городу. Я приказал всем селениям, что стоят у них на пути, бросать скраб и уходить сюда в город. Жизнь людей дороже барахла. Скоро беженцы будут здесь. Примите их как родных. Хлебом солью поделитесь, так как делали и завещали нам предки. — Толпа одобрительно загудела.

— Далее, что хочу сказать. Так как орда идет малая, то справиться своими силами должны. К князю я гонца, конечно, послал, но до прихода его рати, город наш уже окружен ворогами будет, а все вокруг разорено. Решил я их в поле встретить, в честной сече. Думаю, справимся своей дружиной, но и от помощи ополчения отказываться не будем. — Снова гул одобрения. Воевода дождался тишины и продолжил.

— Потому всех мужчин прошу в строй становиться. Вперед их не пошлем, а вот тылы от поганых они прикроют, и мой поклон и уважение заслужат, так же, как и почет у всего города. — Он замолчал, и вопросительно посмотрел на затихшую толпу, словно каждому в глаза заглянул.

— А! Чего уж там! — Хлопнул шапкой о землю кузнец. Оборвав затянувшееся молчание. — Согласные мы. Показывай куда становиться. Ручеек желающих полился в указанное Митохом место, под стенания жен и дочерей.

Героев наших отправили в охранения на дороге, что вела к городу справа, рядом с деревней, со смешным названием «Пчелка». Огромная пасика, расположенная в поле, рядом с лесом, поросшим исключительно липовыми деревьями, раскрывала тайну названия поселения, лучше, чем это объяснил бы кто-то другой.

Тогда, после того, как всех желающих распределили, и назначили командиров, хмурый воевода, отозвал друзей, уже готовящихся встать в строй дружины, в сторону и поставил другую задачу.

— Мы там и без вас справимся. Ты, Яробуд, воин опытный, но калечный, и парни твои. Хотя и герои, но молоды еще в строю воинском стоять. Вула я у тебя, конечно, забрал бы, но он братов не бросит, потому с вами пойдет. Дам еще троих ополченцев, и двух новиков. Они вас по дороге нагонят. Вы же незамедлительно выдвигайтесь. Задача ваша заслоном, по правой стороне встать. Вражина вряд ли там пойдет, ему круги нарезать не с руки. Но все же…

Если что, шли гонца, и не геройствуй особо, в город отходи. Понял?

Дед кивнул молча головой.

Сборы были не долгими. Нищему собраться, только подпоясаться. Оседлали коней, копья с щитами к луке седла приторочили, даже харчи не брали, зачем, в деревне покормят. А путь до нее не долгий, к вечеру налегке доберутся.

В деревеньке из четырех домов состоящей, пришлось поскандалить. Местные наотрез отказывались уходить в город. Бросить ульи для них было смерти подобно. Мало ли косолапый заявится медку отведать, он ведь окаянный не столько съест сколько разорит. Как потом жить? Мед да воск, это все, что у них есть. Он их, и поит, и кормит, и одевает. С сумой потом идти побираться? Нет уж, они тут останутся. Да и вряд ли тут орда пойдет.

Как не кричал на жителей Яробуд, как ногой деревянной о землю не стучал, не смог ни уговорить, ни напугать. Только детей малых согласились отправить, да и то только поутру. Кто же на ночь глядя в дорогу отправляется?

Обещанная воеводой помощь, что-то запаздывала, но друзья, перекусив тем, что «бог послал» в доме старосты, дожидаться не стали, а отправились место заставы присмотреть да обустроить. Хоть и мала вероятность, что тут враг объявится, но подготовится надо. Мало ли что.

Хорошее место обнаружилось практически сразу. Да его и не искали особо. Местность знакомая. Мост через реку, не слишком широкую, но вполне приличную, перепрыгнуть с наскоку не получится, порешили основным местом обороны сделать. Хотели поначалу переправу эту деревянную спалить, но одумались: «Вдруг ворог тут не пойдет, а ущербу крестьянам нанесут много». Решили: «Пусть стоит». Взяли в деревне пару возов, да баррикаду соорудили, перегородив наглухо проход. Покумекали, что еще придумать можно, ничего не придумав спать завалились. Ночь разделили на дежурства поровну, не на прогулке всё-таки, осторожность не помешает.

Из подкрепления, на утро пришел только кузнец, что первый шапку оземь бросил. Остальных воевода не дал, и потому слал извинения: «Там ему надобны, народу фланги прикрывать не хватает». Здоровенный чернобородый мужик, как-то сразу стал своим. С лысой бритой головой, копьем, щитом-капелькой, да с кувалдой, чуть большей в бойке, чем его кулаки, купил он друзей своим веселым нравом и природной добротой. Бездоспешный, не смогли на него кольчугу по размеру подобрать, а кожаные доспехи, что вроде бы в пору пришлись в плечах, порвал, он излучал силу и покой.

Так и пришел в шелковой косоворотке, что жена второпях постирала, (согласно обычаю, на смерть в чистом идти надобно). Друзьям нашим даже неудобно стало, за грязную одежду. Но у них выбора не было. Времени наряжаться нет. Авось не обидятся предки, пустят их к себе, когда время придет.

Они появились, когда местную детвору на телеги сажали, для отправки в город. Их было много. Очень много.