Первые шаги.

Что ты сидишь как на табуретке, со сломанной ножкой. — Кнут резанул слух хлопком, над крупом лошади, пуская ту в галоп. — Расслабься, почувствуй животину, она же ощущает твою неуверенность, вот и пытается избавится от недоразумения, которое навесили на ее спину. Расслабься я сказал!

И снова: «Вжик», над головой пропел кнут. Дедушка оказался садистом, не дающим отдыха ни днем ни ночью. Он, казалось, вообще не спал, придумывая своим ученикам-помощникам, новые изуверские испытания. Но обо всем по порядку:

Конюшня была такой, как ее и представлял наш герой, основываясь в своих фантазиях, от просмотренных фильмах о ковбоях, за единственным исключением, что ни в книжках, ни в кино, не было запахов навоза и конского пота, непривычного и неприятного, для изнеженного обоняния жителя двадцать первого века, привыкшего к искусственным ароматам.

Первым, что сделали зашедшие в полумрак помещения юноши, это познакомились. Искренне извинившись друг перед другом, они пожали руки, причем это нехитрое действие, едва не привело Федора к инвалидности. Новый знакомый, сжал ладонь так, что там что-то хрустнуло. Но Бер, с честным лицом, утверждал, что: в виду слабости своего нового друга, баюкающего в данный момент ноющую ладонь, постарался проделать этот жест примирения, самым бережливым образом. Что с него взять, медведь он и есть медведь.

Посчитав, что извинений, уже достаточно, новый герой нашего рассказа, с самым непринужденным видом выдернул из небольшого стожка сена, в углу конюшни, пару вил. Взвесив их в руках, словно оценивая, и что-то прикидывая в уме, щуря при этом правый глаз, он внезапно, утвердительно крякнув, и бросил одни из них, неожидающему такого Федограну, который вместо того, чтобы схватить на лету, как это от него ожидалось, испуганно, резко оттолкнул их от себя двумя руками. Отвергнутые таким образом вилы вместо того, чтобы упасть в песок, обильно рассыпанный на полу, каким-то чудным образом полетели в сторону ворот, нацелившись острыми пиками железных зубов, в грудь входящего в данный момент Яробуда. Тот, с абсолютной невозмутимостью, левой рукой, переправил их полет в другом направлении, и под стук втыкаемого в стену, только что чуть не убившего его инструмента, выхватил непонятно от куда появившийся кнут.

— Вы, что это задумали паршивцы. — Два щелчка последовали мгновенно, слившись практически в один. Как он попал по заднице, беру, понятно, тот стоял к доброму старичку спиной, но как он умудрился ожечь болью место, пониже спины, у Федограна, остается загадкой загадкой, ведь он стоял лицом к деду. То, как лупил, раньше нашего героя отец, было ласковым поглаживанием, по сравнению с тем, что произошло сейчас. Боль была такая, что только чудом он не свалился на пол, и не взвыл, захлебнувшись слезами, причем боль не была мгновенной, она словно поселилась в ушибленном месте тупыми когтями раздирая плоть.

Зашедший следом Вул, многозначительно хмыкнул, и попытался выскочить назад на улицу, но был остановлен почти звериным рыком:

— А ты куда собрался. Ты теперь как все, сам захотел с братом остаться, вот и приступай к обучению на общих правилах. Все свои героические подвиги оставь в прошлом. Ты теперь мой ученик. И нечего на меня глазенками зыркать, там за воротами еще вилы есть, хватай их и вперед, конюшню вычищать.

В бревенчатом, как и все здания в этом городе помещении, которое теперь старательно вычищали молодые люди, от конской жизнедеятельности, стояли в денниках только лошади, принадлежащие воеводе, остальные находились непосредственно у дружинников по домам, на полном обеспечении своих воинственных хозяев и их семей.

Коней было немного. Один невысокий мерин-тяжеловоз, выполняющий функции доисторического трактора, таскающего всевозможные грузы, на здоровенной, деревянной телеге, со сплошными, цельно пиленными, колесами из массива древесины, без каких-либо спиц, и обитыми кожей ободами.

Три жеребца, один из них черный, с синеватым отливом по кличке Чепрак, о нем будет отдельный разговор немного погодя, а также два белоснежных брата, близнеца, с абсолютно противоположными характерами. Один — Буян, полностью подтверждающий своим хулиганским поведением кличку, а второй Белояр, флегматичный конь которому было абсолютно на все наплевать, кроме яслей с овсом.

Три кобылы. Мамка белоснежных близнецов, блондинистая длинноногая Ветрина, с нравом взбалмошным и вредным. Коротконогая низкорослая вороной масти — Стрелка, вечно что-то жующая пухлыми губами, и наконец покрытая рыжими пятнами, как яблоками, серая красавица Малюся, любимица абсолютно всех обитателей конюшни, за свой покладистый и добрый нрав.

Также, тут жил, сволочного характера петух, с ободранным хвостом, задирающий всех, кого видел на своем пути, за что частенько был бит Яробудом ногами, изображая в тот момент футбольный мяч. Что не мешало ему при всем этом быть примерным семьянином для четверых кур, исправно несущих яйца, правда, где ни поподя, один раз Федор обнаружил такую заготовку птенца, в своем сапоге, который пришлось стирать и сушить на солнце, бегая потом полдня по лошадиному навозу босиком.

Жили три наших героя тут же в конюшне, в отдельном свободном деннике, на куче соломы, напротив еще одного лошадиного стойла, в котором обитал и сам хозяин этого воняющего навозом общежития — конюх Яробуд

Утро начиналось с ежедневного, душераздирающего пения садиста петуха. У Федора создавалось впечатление, что этот гад специально каждое утро начинал орать раньше чем в предыдущее, чтобы лишить всех и без того короткого времени отдыха, в черном провале сна без сновидений.

Далее следовала пробежка, если можно так назвать марафонскую дистанцию вокруг поселка, под надсмотром неутомляемого оборотня, бегущего рядом, и с какой-то странной радостью, наблюдающего за мучениями задыхающихся остальных двух учеников Яробуда, причем он каждый день заставлял ускоряться, недовольный медлительностью. Даже Бер падал с ног, в конце маршрута на берегу реки, что уж тут говорить, о изнеженном цивилизацией нашем герое.

На прибрежном песке, их каждый день ждал учитель, и начинались занятия рукопашным боем, которые по сравнению с бегом, являлись своеобразным отдыхом. Яромир показывал приемы мордобоя, всегда выбирая себе в напарники, для демонстрации Вула, и требовал точного, но медленного повторения их действий. Они на пару вытворяли такие выкрутасы ногами и руками, что ушуисты и прочие сенсеи восточных единоборств, при виде их движений, повесились бы от зависти, и это несмотря на очень почтенный возраст Яробуда. Представьте, что он делал в молодости.

Затем, сова бегом, они возвращались в конюшню, где вычищали навоз, и выводили небольшой воеводский табун за ворота города, снова к реке, где их ожидал мучитель-конюх, сидящий в позе лотоса на песке, и радостно улыбающийся приближающимся к нему жертвам, очередных садистских упражнений.

После скобления лошадиных шкур, купания и расчесывания грив, начинались занятия по джигитовке, без всяких седел и стремян. Больше всего повезло тут Беру, он хотя бы сидеть на лошади умел, и довольно уверенно, во всяком случае он так думал, пока не столкнулся с учителем, а вот остальным двоим, Федограну и Вулу, досталось по полной насладиться постижениями нового для них искусства. Федор в силу того, что до этого момента ездил только на велосипеде, а оборотня вообще лошади боялись, видя в нем его звериное начало. Дед заставлял часами просто кататься по кругу своеобразной арены, на опушке леса, словно специально для таких целей поросшую ровным кругом из колючего шиповника, пока наконец не добился приемлемого для него результата.

Первые дни, кожа на внутренних поверхностях бедер, и седалищах мучеников, покрывалась кровавыми, пузырящимися мозолями, которые улыбающийся дед лечил крепким словом, и какой-то воняющей дегтем мазью, которую специально для таких целей выпросил у местного знахаря.

Ближе к вечеру, когда уже практически не оставалось сил, начинались занятия с оружием, которые проводил уже не конюх, а оборотень. Дед самоустранился от этого, заявив, что ему самому еще нужно учиться у такого непревзойдённого мастера, по владению смертоносным железом, как Вул, и потому он лучше пойдет покемарит на лавочке, перед сном.

Питались они в местной харчевне, бесплатно, так как официально состояли в дружине у воеводы и находились на полном пансионе, правда без жалования, но это ровно до тех пор, пока Яробуд не объявит их готовыми к строевой, если можно так выразится в данных условиях, службе.

Единственным днем своеобразного отдыха была баня. Боже, какое это волшебное слово. Каждую осьмицу, то есть восьмой день, ведь неделя состояла из девяти суток, поэтому горячей водой мылись не так часто, как хотелось, они наслаждались парной. Конечно, к такому способу помывки, привыкший к полутеплой, пенной ванне Федор приспособился тоже не сразу, но когда же вошел во вкус, то стал более заядлым парильщиком, чем остальные участники его компании. Единственный, кто не приемлил такого над собой издевательства, был оборотень. Вул как не старался, но не мог заставить себя усидеть в наполненной жаром, горьковатого от привкуса дыма — пара, протопленной по-черному, парной.

Прошло не так много времени, пока такой распорядок жизни, стал нормой, и даже забеги с оборотнем, превратились в своеобразные соревнования между Федором и Бером кто быстрее добежит, до сидящего на берегу деда, и не напрягали, а даже нравились. А уж возня с лошадьми, стала для нашего героя настоящим удовольствием. Яробуд даже одобрительно кивал, когда тот перепрыгивал с одного бока коня на другой, на полном скаку, отталкиваясь от летящей на встречу земли, ногами, или стоял во весь рост на крупе жеребца, раскручивая острый меч. Но садист дед всеравно находил к чему придраться, и потому его вездесущая плеть постоянно щелкала в близости от спины нашего героя.

Конь. Это вообще отдельная история. Приручение этого злющего жеребца — Чепрака, началось с укушенной руки парня, и ударом передних копыт в грудь. А ведь он, по совету своего учителя, хотел лишь покормить того яблоком. Что там взбрело в голову животине, непонятно, но оно своеобразно отблагодарило за лакомство. Чудом ребра остались целыми, но синяк во всю грудь не проходил недели полторы, что в общем-то не послужило основанием для какой-либо поблажки на тренировках.

— Ты врага тоже попросишь себя не убивать, пока раны заживают? — Захохотал злобный дед, на попытавшегося было пожаловаться на свое самочувствие Федора, и сделав волшебную инъекцию обезболивающего, подзатыльником и пинком, отправил его на утреннюю пробежку.

После первой неудачной попытки приручения коня, последовала следующая, уже более осторожная, уже не приведшая к травмам, потом следующая, и так до тех пор, пока упрямое животное не смирилось с присутствием юноши. Тем более, что больше никто не заботился о нем, кроме нашего героя. Ни кто не купал, не расчесывал гриву и не скоблил скребком короткую шерсть. Это было непременным условием Яробуда: каждый занимается своей лошадью, полностью игнорируя транспортные средства своих товарищей. Только оставшиеся невостребованными четвероногие друзья находились под общей опекой всех участников компании.

Итогом этого, и конечно же терпением ребят, стало полное взаимопонимание и любовь как их к своим лошадям, так и наоборот.

Еще, наверно более важным результатом, столь садистских тренировок, стала вспыхнувшая и окрепшая дружба нашей троицы. Теперь, благодаря стараниям местных кумушек, сидящих частенько у дверей харчевни, с целью обсуждения последних сплетен, и перетирания костей у проходящих мимо них прохожих, к нашим героем прилипло звание: «Не разлей вода», видимо ставшее столь популярным в народе, что дожило до наших дней, не изменив ни одной буквы в своем написании.

Но это еще не все. Еще одна тягота добавилась Федограну, острой занозой засевшая в сердце, и звали эту занозу Алина, что в переводе на современный язык обозначало: «вобравшая в себя красоту Нави». Ну разве не прекрасное имя? Федор готов был порвать голыми руками того, кто осмелился бы подумать по-другому. Он прекращал дышать, а сердце давало сбой, когда она проходила мимо. Но вот беда, которая глодала душу, гордая девушка не обращала на него никакого внимания, он был для нее пустым местом.

Наверно стоит описать эту девушку, с одного только взгляда на которую, наш юноша, выбросил из души, первое несерьезное увлечение детства — Ленку:

Небольшого роста, с всегда высоко поднятой, гордой головой, она была единственной отрадой отца, потерявшего при ее рождении жену, и так и не нашедшего ей замену, хотя многие женские сердца мечтали заполучить себе такого уважаемого в городе, богатого вдовца.

Густые черные волосы, уложенные в толстую упругую косу, спадали с головы, подчеркивая, таким волшебным образом изящную шею, на высокую, вздымающуюся при дыхании грудь, притягивая взоры всех без исключения мужчин, что вызывало частенько нешуточные разборки, устраиваемые ревнивыми женами.

Карие глаза смотрели томно, из-под тонких аристократических бровей, и длинных, с вздёрнутыми в восхищении, кончиками ресниц. Ровный, слегка курносый нос не был идеальной формы, что, однако, совершенно не портило общего впечатления. Верхняя губа слегка приподнятая, своеобразным нежным бантиком, довольно гармонично сочеталась с немного тонкой, упрямой нижней, и подбородком с ямочкой. Румяные пышущие здоровьем щеки, на загорелом, легким налетом, летнего солнца, коже, словно кричали: «Поцелуй меня!»

Может быть слегка великоватые, для современных стандартов нашего мира бедра, в сочетании с талией, которую можно обхватить двумя ладонями, даже не особо стараясь дотянуться, чтобы встретились пальцы, совершенно естественно, без пошлой вульгарности, покачивались при ходьбе. Длинные, ровные ноги парили над землей, словно ее не касаясь. А также всегда аккуратная, чистая, подобранная с идеальным вкусом одежда, дополняла образ, словно ставя в конце точку. Мечта, а не девушка.

Первого, заинтересованного взгляда с ее стороны, он удостоился спустя десять месяцев, после непрекращающихся, даже суровой зимой, изнурительных тренировок, кардинально изменивших его за это время, когда он наконец стал уже похожим на настоящего молодого мужчину, а не на то убожище, каким попал в то доисторическое, давно забытое время. Это произошло в конце мая, на местном языке — травня, в середине дня

Она была дочерью Елея. По всем существующим правилам этого мира, девушка причислялась к местной аристократии, если вообще будет корректно так называть существующее тут деление на сословия, и была явной неровней бездомному, безродному найденышу. Но разве может возобладать здравый смысл там, где правят чувства, молодого человека, переполненного гормонами.

Первый их разговор состоялся на крыльце воеводского терема, куда Алина пришла по поручению отца, принеся какой-то важный свиток Митроху. Федогран как раз дежурил с еще одним из молодых воинов (которых тут называли новиками), у дверей.

Ему уже доверяли. Он недавно, с друзьями: Вулом и Бером, торжественно был посвящен в воины, что, однако никак не сказалось на интенсивности тренировок, и месте их проживания. Федогран получил в полное свое владение кожаные доспехи, остроконечный шлем, копье, щит-капельку, и меч, а также денежное довольствие в виде трех рубов в месяц.

Воеводы не было дома, он умчался куда-то в лес, разбираться с неприятным происшествием: (пещерный медведь, по какой-то только ему понятной необходимости, спустился с гор, и принялся кошмарить местных крестьян, нападая на скот). Вот и сейчас, он задрал бычка у одного из работников сохи, куда и направился местный начальник, для выяснения обстоятельств всего этого безобразия.

Узнав эту новость, девушка развернулась, и уже было ушла, к разочарованию нашего героя, но неожиданно остановилась, внимательно посмотрев в глаза, спросила:

— Это ведь тебя зовут Федогран? — Голос ее прозвучал музыкой ангела в юношеском сердце.

— Да — Только чудом голос не сорвался.

— Красивое имя, принадлежащее былинному богатырю. — Она как-то оценивающе на него посмотрела, от чего кожа покрылась краской. — Знаешь, а я ведь не верила, что ты сможешь стать воином. Когда первый раз увидела, то удивилась, как мог дожить до довольно зрелого возраста такой тщедушный мальчик. Потом отец сказал, что ты побратим оборотня, что как-то совсем не вязалось с действительностью, потом вообще произошло неожиданное событие, сам легендарный Яробуд, взялся тебя обучать. Это вообще выходило за рамки моего понимания, ведь этот дед берет в обучение только самых лучших, а тут вдруг ты. Я могла еще понять принятие Бера, в его ученики, но тебя…, да еще в паре с оборотнем, у которого сам конюх, готов был учиться. — Она задумалась. — Тут какая-то тайна. Может расскажешь?

И опять Федору пришлось врать, скрепя сердце, про амнезию, постигшую его во время тяжелой болезни. Он говорил, и презирал себя. Но поступить по-другому не мог.

— Я чувствую, что ты, что-то не договариваешь. Знаешь. Мой отец тоже тебе не верит, хоть и восхищается твоими успехами. Он, конечно, не говорит это в открытую, но я чувствую. Я всегда чувствую его настроения.

— Может встретимся после дежурства. — Он осмелился ее спросить, едва не задрожав от страха.

— Почему нет. Ты интересный и загадочный, не такой как все. — Она вновь окинула его изучающим взглядом. — Тем более это ни к чему не обязывает. Подходи к избе отца, я выйду, прогуляемся, и поболтаем, может еще что ни будь из тебя выпытаю. — Она засмеялась, и упорхнула, оставив парня летать в мечтах.

Встретится им сегодня было не суждено.