Дорога.

Федогран ехал на саблезубом тигре.

Попробуйте прокатится на спине не то, что саблезубого, а хотя бы нашего, простого, уссурийского тигра? Даже представить такое тяжело. Ваш покорный слуга даже в цирке такого номера припомнить не может, что уж тут говорить про реальную жизнь, а вот наш герой, который подобную зверюгу видел только в клетке зоопарка, на данный момент сидел на холке ее дальнего предка, свесив ноги и улыбался.

Вроде и веселиться особо нечему. Ноги гудят усталостью, спина ноет, а то, что ее пониже саднит от последствий ушиба недавнего падения. А также нарастающими в этом интимном месте мозолями, от жесткой, колыхающейся при ходьбе, острыми впивающимися в тело, лопаткам зверя. Да и спина, этого проклятущего тигра — это тебе не седло лошади, на котором удобно кататься, даже такому никчемному наезднику, как наш герой, который в своей, недолгой жизни, не разу — не то, что не сидел на лошади, но даже не имел теоретического познания о искусстве верховой езды. А вот теперь ехал, постанывал, сквозь сжатые в упрямстве зубы, но все же улыбался, вспоминая как забирался на это экзотическое транспортное средство:

Саблезуб, уныло опустив голову, подошел к Чащуну, и покорно замер. Всем своим видом выражая такую тоску, и безысходность, что создавалось впечатление, что он не свирепый хищник, а маленький ласковый котенок, который сейчас расплачется. Федору даже стало его жалко.

Улыбающийся дед, по-хозяйски, похлопал тигра, вытянувшейся рукой, по спине, потрепал по холке, зачем-то заглянул в рот, зверюге, оттянув нижнюю губу. Стукнул, щелчком пальцев, но торчащему оттуда клыку, и одобрительно крякнув, ловко запрыгнул, оседлав загривок. Обернувшись к все еще сидящему на земле Федограну, характерным жестом, похлопал ладонью, по стоящей дыбом шерсти, стоически терпящего все эти издевательства, зверя, обозначив тем самым место, куда должен был сесть парень, и молча, мотнув головой, пригласил устраиваться рядом.

Затем, хлопнув себя по лбу, как будто вспомнив наконец, давно мучавшую, но забытую в следствии склероза, мысль, обратился к угрюмо наблюдающему, за всем этим действием оборотню:

— Ты перекинься в волка, и беги вперед. Погляди, что там, да как. Местечко подбери для ночлега, мясца парного раздобудь, да хворосту для костра натаскай. Да не ленись. Ночевать там сам будешь, и мясо лопать тоже. Я-то вас покину. Дел у меня много скопилось. Вон уже тигры от рук поотбивались, за три дня недосмотра.

Он отвесил подзатыльник, вжавшемуся в плечи, несчастному тигру.

— Шастают, понимаешь, где не попадя, жрут там всякую гадость, а мне потом лечить их. — Он снова шлепнул ладонью по светло-серой, в черную полоску голове. — Все беги, не задерживайся.

Перекидываться, как сказал дед, а если выражаться более современным языком — трансформироваться, оборотень приступил незамедлительно.

Ничего жуткого и кроваво-зрелищного, чего ожидал увидеть наш герой не произошло. Вул сдулся, как лопнувший воздушный шарик. Хлопком свернулся внутрь себя — в серую подрагивающую, зависающую в пространстве, точку. Затем, спустя буквально пару минут повисев в таком сжатом состоянии, с таким же хлопком развернулся в матерого волчару, с разорванным правым ухом. Произошло это все как-то буднично, и совсем даже не впечатляюще.

Рыкнув, на прощание, оскалившейся пастью, он унесся огромными скачками вперед по тропе. Наблюдающий за всеми этими манипуляциями дед, зевнул, прикрыв ладонью рот, и обернулся к все еще сидящему на земле Федору.

— Ну а ты, что замер. Дополнительного приглашения требуешь? Залазь давай и поехали. Устал я уже от тебя. Спать хочу.

Дальше, под хохот сыпящего шуточками и обидными комментариями ехидного дедушки, начались мучения будущего богатыря. Так как со спортом он не дружил, от слова совсем, то первая попытка закончилась полным фиаско, и отбитого при падении, заднего места.

Решив повторить трюк колдуна, по запрыгиванию на круп транспортного средства, он, не рассчитав сил, и не допрыгнув и до середины (животина обладала ростом доброго скакуна першеронской породы, отличающейся своим немаленьким размером), пребольно стукнулся о твердый бок зверя, и сбив дыхание, шлепнулся, на землю, открывая рот в попытке вдохнуть, вдруг став непослушным и густым воздух.

Прийти в себя помог, как всегда, заботливый подзатыльник. Сообразив, что запрыгнуть лихим кавалеристским манером у него не получится, Федор решил использовать грубую силу.

Вцепившись во вздрогнувшую, видимо от боли, шкуру, он попытался подтянуться, заперебирав при этом соскальзывающими ногами. Шерсть лезла в рот, и ноздри, и глаза, прилипала к вспотевшей коже, но он не прекращал попытки доказать, этому противному деду, что он тоже что-то может в этой жизни. Увы, реальность оказалась жестокой, а сил слишком мало, чтобы ее преодолеть. Закончилась очередная попытка, как и первая, на земле, в позе загорающего на пляже, отдыхающего человека, раскинувшего руки и ноги для принятия очередной порции ультрафиолета, и непременным, мотивирующим подзатыльником.

Решивший не сдаваться, наш герой вновь бросился, в третий раз, в бой, прибегнув к тактике второй, менее болезненной, для тела, попытки. Скорее всего, она то же бы закончилась на земле, но на помощь, видимо сжалившись наконец, пришел хохочущий Чащун. Он схватил Федора сзади, за рубаху, и как нашкодившего котенка, без всяких усилий усадил на спину льва.

— Давай, вперед. — Скомандовал он когда немного успокоился, зверю, и развернувшись в лучших традициях джигитовки, лихо перекинув ноги, развернулся лицом к парню, сев саблезубу на голову, как на табуретку, между ушей, и закинув одну ногу на другую.

— Повеселил ты меня, — улыбнулся он, покачиваясь в такт движению, и окутавшись табачным дымом. Давно так не смеялся. Но все же давай поговорим серьезно. Попытаюсь объяснить: что от тебя жду я, и все прочие духи и боги, и для чего тебя вытащили в прошлое. Только прошу не пугайся заранее и не падай. — Он вновь рассмеялся, окутавшись клубами дыма. — Прости, вспомнил как ты ногами махал. Больно уж смешно это у тебя получалось.

Ну так вот. Ты должен убить Горына. Эй ты чего это. — Сильная рука перехватила пытающегося свалиться от услышанной новости Федора. — Я же просил не падать. Никто тебя на казнь посылать не собирается. Успокойся. Время у нас много. Это только Ягира условия поставила, чтобы, значит, за год ты воином стал, но так она ведь на то и дура-баба, да и это дело нехитрое, мечем махать научится, времени хватит, а вот наше с тобой дело спешки как раз не потерпит. Для начала ты стать истинным богатырем должен. Пройти огонь, воду, да и медными трубами не помешает испытать тебя, дело это не быстрое. Спешки не терпящее.

Вот как ты думаешь, зачем я е тебя к Митроху в Новгорад отправил? Молчи, вижу, что не знаешь. Воевода будет из тебя воина делать. Научит на лошади сидеть, оружием владеть, да и вообще, введет тебя в курс местных обычаев и правил.

Предупреждаю заранее. Он не в курсе, кто ты, и от куда, и для чего. Не нужны ему такие знания. Лишние они. Для него ты потерявший память, найденный мною в лесу человек. Которому надо научиться по новой жить в обществе.

Конечно, он будет удивлен твоей физической немощи, таких хилых как ты в этом мире нет, не выживают. Но вопросов лишних задавать не будет. Потому как я ему наврал, что ты сильно болел горячкой, потому так и ослаб. Конечно, это вроде как недостойно, обманывать, но я пошел на это не ради себя, а ради дела, потому простительно. Митроха мне верит, и не потому, что обязан жизнью сына, а потому как я никогда лжецом не слыл.

Так вот, когда доберёшься, грамотку, что я тебе дал, ему отдашь. — Федор непроизвольно пощупал себе грудь, где под кожаной рубахой был спрятан берестяной сверток. — Вот видишь сколько тебе еще надо учится. — Вздохнул дед и выпустив струю дыма, продолжил дальше, наставительным тоном, поясняя не заданный, но легко читаемый на лице нашего героя вопрос.

— Ты одним только движением руки выдал, что везешь что-то за пазухой, и то, что потерять это боишься, а истинный богатырь, свои эмоции в узде держит. — Он вновь горько вздохнул. — Ну да ладно. То дело, то, наживное. Главное кровь в тебе правильная.

И еще, очень важно. Нож свой на всеобщее обозрение старайся не выставлять, не нужно это. Сила в нем великая, божественная. Забрать у тебя его не возможно, в чужие руки он не дастся, но вот зависть людскую пробудить может. Не к чему это.

Ну да ладно. Отдохни пока, вижу умаялся ты.

Он вновь лихо развернулся спиной к Федору, и пыхтя паровозом, тихо забубнил какую-то песенку, слов которой не было слышно, покачиваясь в такт плавной поступи гигантской кошки.

Впереди уже виделся солнечный просвет выхода из сумеречного леса. За все время пребывания в далеком суетном, полном на неожиданности, прошлом, у парня наконец появилась возможность спокойно подумать, не отвлекаясь на сыплющиеся в последнее время на его голову приключения и чудеса, шокирующие его юношескую, еще не успевшую загрубеть душу.

Поначалу он загрустил, вспомнив дом и родителей, школу, подругу Ленку и шалопая друга Ваньку, с которым столько всего натворили. Как давно, кажется, все это было. Реальность — сон. Но сколько не щипай себя за руки, он не проходит. Сколько не вздыхай, а все остается по-прежнему: монотонно покачивающаяся спина коротышки-колдуна, и сумрачный лес, медленно проплывающий по сторонам похрустывающей под лапами льва, хвои на тропе.

Только сейчас он, наконец, почувствовал удивительный воздух этого мира. Напоенный ароматами горькой хвои, запахами цветов, меда, и еще чего-то терпкого, незнакомого, но настолько приятного, что появлялось желание вдыхать полной грудью этот густой, переполненный кислородом воздух, который кружил свежестью голову, и выдыхать его, вместе с рвущимся наружу криком.

Как-то постепенно, даже не заметив, как это произошло, Федор отвлекся от тяжелых мыслей, переключившись на рассматривание окружающей его действительности, и прислушивание к монотонной песне деда. Таковы подростки. Они быстро сменяют свои настроения. Издержки возраста. Винить в этом нашего героя бессмысленно.

Выход из жутковатой обители злобной бабки — Ягиры, елового леса, запомнился нашему герою, на всю оставшуюся жизнь.

Восторг, охвативший его в это мгновение, сковал дыхание и даже юное сердце пропустило очередной стук, дав непреднамеренный сбой. Расширившиеся от восторга глаза, пожирали открывшийся пейзаж. Первый раз в своей жизни, парень, выросший в городских кварталах, и выезжающий на природу исключительно под давлением на него, авторитетом отца (ведь данное действие вырывало его из паутины онлайн жизни), увидел истинную красоту мира.

Степь. Резкий контраст с оставшейся за спиной еловой чащи, которая давила своим влажным мраком на плечи, а здесь, словно выросли крылья. Огромное красное солнце медленно опускается к горизонту, наполняя воздух прохладой летнего вечера. Легкий ветер, слегка шевелит, сочную высокую траву, словно волны зеленого бескрайнего океана, в котором пасется в отдалении стадо толи коз, то ли косуль, Федор их не различал, не хватало знаний, а еще чуть дальше и левее — МАМОНТЫ. Их он узнал сразу, их невозможно было не узнать.

Не сказать, что они были такими огромными, как их описывали в учебниках, по размерам они сравнивались с индийским слоном, которого он видел в зоопарке. Но это были Мамонты. С огромными длинными белоснежными бивнями. Рыскающими в траве, в поисках вкусной травки, хоботами, и спускающейся до самой земли коричневой, вьющейся волнами шерстью.

Легендарный зверь с учебника истории, здесь был живым и реальным. Хотя для ехавшего впереди на голове у льва деда, вид реликтового животного, не вызвал вообще никакой реакции. Он был для него обыденностью, такой же как для Федора соседская такса, неприятная злющая псина, вечно пытающаяся укусить за ногу, но такая вся своя и привычная, что внимания на нее не обращаешь.

Справа, окрашенные кровавым, заходящим солнцем и пугающие своей нереальностью, возвышались величественные пики покрытых снегом гор. Черными исполинами возвышались они над ровной поверхностью засыпающей в густеющих сумерках степи, словно являлись очерченной границей для перехода в другой, более суровый мир.

Чувства, которые испытывал наш герой, можно сравнить наверно только с ощущениями человека, распаренного в бане, окунувшегося в ледяную прорубь, и уже там, плавая среди льдинок, постепенно привыкающему, к взорвавшему его чувства, холоду. Это была любовь с первого взгляда.

Их встречал Вул, в образе человека. Он сидел молча, у кучи сложенного в кучу хвороста, приготовленного для костра, рядом с мертвой тушей какого-то небольшого рогатого животного, с разорванной глоткой валяющегося у его ног, и молча ожидал путешественников. При их приближении он встал, и склонил в приветствии голову.

— Я все выполнил. Дух Жизни. — Голос его прозвучал глухо и недовольно.

— Молодец. Ты все хорошо сделал, а за то что не освежевал и не разделал тушу, отдельная благодарность. Надо нашего мальчика к реальности и грязи в этой жизни приучать. — Произнес дед дымом, спрыгивая со льва. — Слезай, приехали уже. — Кивнул он головой в сторону Федора.

Спустится со льва без конфуза у того не получилось. Получилось скатиться кувырком, больно ударившись коленом. Но он стерпел, не ойкнув и даже не поморщившись, стало как-то стыдно показывать свою слабость, за что получил одобрительный кивок колдуна. Тот щелкнув, походя, пальцами, словно зажигалкой, зажег, сорвавшейся искрой с ногтя, костер.

— Разделай тушу лани. — Стрельнул он глазами в сторону Федора.

— Я. — Опешил тот побледнев и сделав шаг назад.

— А кто же еще? Я тебя сюда привез, да и старый уже, обо мне и позаботится не грех, Вул добыл дичь, а ты? Чем ты заслужил ужин? — Хохотнул он, усаживаясь у костра, по турецкий скрестив ноги, и окутываясь дымом. — Докажи, что достоин. Поработай.

— Но я. — Замялся парень. — Я никогда такого не делал.

— Все происходит в этой жизни когда-то в первый раз. Или ты думаешь, что я родился сразу злым коротышкой-Духом?

— А кем? — Вул заинтересованно посмотрел на деда.

— Добрым великаном. — Буркнул тот, как-то ностальгически грустно.

— А почему сейчас такой? — Оборотень недоверчиво скосил глаза.

— Стоптался. Жизнь трудная была. — Пробубнил тот в ответ. — И хватит об этом, не вашего ума дело. — Он замолчал, полностью потеряв интерес к происходящему, уставившись немигающими глазами в костер.

Федор осторожно подошел к туше, потрогал ее ногой и рассеянно посмотрел на колдуна.

— Что делать-то надо.

Тот не ответил, даже не пошевелился, полностью погруженный в свои мысли. Зато поднялся оборотень и подошел.

— Покажу. — Голос с небольшой хрипотцой, чем-то отдаленно напоминающим рычание, прозвучал как-то отстраненно и недружелюбно. — Чем вы там в будущем только питаетесь, если таких элементарных вещей не знаете. — И не дожидаясь ответа, от попытавшегося пустится в долгие объяснения, про магазины Федора, продолжил. — Ножа твоего я коснуться не имею права, на нем печать богини, а своего у меня нет, и не было никогда. Поэтому буду показывать, а ты делай. Вот тут, он провел пальцем по животу трупа лани, делаешь легкий надрез, потом вокруг копыт и шеи, так же надрезаешь кожу, а затем сдергиваешь одним рывком шкуру. Ничего сложного.

Для него, может это было и не сложно, а вот для нашего героя, это было еще то испытание. Он достал из нож и осторожно ткнул им в мертвую плоть, дрожащей от переизбытка адреналина кистью.

— Смелее. — Рявкнул оборотень.

И рука инстинктивно воткнулась в мертвое животное почти по самую рукоять вгоняя оружие, вспарывая брюхо, и вываливая кровавые синие кишки наружу. Парень согнулся в рвотном позыве, выплюнув желчь из пустого, голодного желудка.

— Вот ведь косорукий. — Выругался Вул, скривившись. — В сторону хоть отойди. Заблюешь тут все, как потом ужинать? Я же сказал тебе аккуратно надо, а ты его словно второй раз убить захотел. Отплюёшься иди назад, теперь нормально шкуру не снять, будем просто мясо вырезать.

Мучался Федор довольно долго, борясь с отвращением и рвотой. Но в конечном итоге смог добыть несколько кусков парящего кровью мяса. Услышав от деда: «Ты его уже жевал, что ли», он устроился рядом с ним, пытаясь успокоить дрожащие руки. И смотрел как тот ловко нанизывает куски на прутья и втыкает напротив полыхающего костра: «Сгорит ведь», как-то отстраненно подумал он безучастно смотря на манипуляции колдуна, и вспоминая что шашлык надо жарить на угольях, а не на открытом пламени. Так учил его отец.

Мясо не сгорело, а вполне прилично прожарилось, но есть он его не смог. Протянутый Вулом, горячий кусок не лез в горло, вызывая тошноту, грозящую вновь вырваться фонтаном желчи.

— Ешь, не привередничай, тебе силы нужны. — Рявкнул на него дед. — А потом как-то странно посмотрел, и уже мягким голосом произнес, протягивая бурдючок. — На ко вот отхлебни, полёгшее станет.

И действительно стало легче. Мясо уже не стало казаться таким противным, а после первого проглоченного куска, зубы уже с остервенением рвали сочащуюся кровью, толком не прожаренную плоть доисторического предка шашлыка, набивая урчащий голодом желудок.

А потом, пытаясь уснуть он слушал тихий разговор деда и оборотня.