5. Яма

Дни в Шраме тянулись одним серым пятном, разрубаемым на доли железным тесаком расписания. Но вся временная линия Ортана была лишена даже оттенков скуки, для неё требовалась хоть какая-то вовлечённость.

Утро: подъём от ледяного дождевого заклинания, обрушивавшегося на кровать. Потом — заклинание сушки и безвкусная питательная паста на столе, лишённая запаха и вкуса (что было даже к лучшему).

День: железные болваны отводили его на лекцию, затем на практику, затем на ещё одну лекцию.

Вечер: возвращение в комнату, ужин, ничем не отличавшийся от завтрака, лежание на кровати и наблюдение за световой линией на потолке, пока в голове не растворялись все мысли. Иногда линия складывалась в узоры, казавшиеся Ортану чем-то. Просто чем-то.

Ночью: тьма и тишина в коридорах, прерываемая лишь мерными шагами школьных гомункулов. Даже слёз не было.

Все коридоры Шрама были узкими и слепыми, без окон. Несмотря на проведённое здесь время, Ортан, даже в здравом уме, не смог бы найти дорогу в родную келью в этих железных коридорах. Он подозревал, что лабиринтность школы служила дополнительной мерой безопасности на случай, если кто-то из мужчин выйдет из-под контроля.

Но небо он всё же видел — когда его водили через внутренний двор, который все звали «Ямой». Этот двор представлял собой перекресток множества проходов, уходящий вверх квадратным колодцем, затянутым магической потолком-мембраной. Эта плёнка, хоть и переливалась иногда радугой, искажала небо, делая его блёклым и далёким. Во время дождя на ней оседали мутные капли, образуя лужи. Наблюдать за тем, как они поглощают друг друга или образуют альянсы, было вторым по популярности развлечением в школе. Отсутствие окон делало Шрам похожим на склеп, и лишь Яма позволяла взглянуть из неё наверх. Поэтому и «Яма».

Практику проходили в больших ангарах, стены которых обтягивали заклинания-оболочки, не позволяя выбросам магии пробить наружу. Здесь учеников «учили мужской магии»: поднимать каменные блоки, сжимать камни в кулаках, сдувать пыль с пола усилием воли. Как эти действия могли помочь в применении магии, Ортан не знал и не преуспел ни в чём. Он просто выполнял задания по-гомункульски, без понимания и усилий, пока другие корчились от напряжения. Хотя он слышал о специальных комнатах для наказаний, его туда не отправляли. Кажется, Тулила сдалась на нем, раз он сам сдался. Не мешал другим — и приемлемо.

Иногда бессмысленная практика заменялась чем-то полезным, например, уборкой и починкой артефактов. Полезным в теории. Для пользы после уборки должно было становиться чище, а артефакты — снова работать.

Ярон в своей яронной манере пытался рассказать Ортану о мифических нижних уровнях. Таинственно и жутко у него не получилось, хоть он и пытался, но он ведь был Яроном. Ортан вопреки воле узнал, что внизу якобы держат тех, кто сошел с ума из-за экспериментов (которые тоже якобы проводятся в стенах Шрама), и что скоро он сам окажется там. Ортан сомневался. Для него жертвы системы были на виду — прямо в его классе.

Седой мужчина средних лет, Гартан, всегда молчал. Но однажды Ортан увидел, как он зевнул. Внутри его рта была лишь чернота, ни языка, ни зубов. Наверное, он был единственным, кроме Ортана, кто не жаловался на школьную еду. Старик поймал его взгляд и медленно сомкнул челюсти.

На одной из тренировок Карбо, тот самый «кинетище», получил металлическим копьём в грудь. Торб, металлический маг, не справился с заклинанием, и оно вырвалось с почти женской скоростью, найдя себе жертву. Карбо лишь слегка покачнулся и произнёс таким тоном, словно запнулся о ступеньку: «Ох ты». Тулила тут же подскочила, вырвала копьё, её руки облепили рану и залили исцеляющим светом.

— Повезло, что в тебя попало, Карбо. Терпеть не могу мужских визгов. Нет нервов — нет проблем, да?

Ещё один мужчина с пустым взглядом повсюду ходил за Файей, которая постоянно крутилась рядом, заставляя и его крутиться следом. Неблагословенная чистила помещения и заведовала складом (и, судя по поведению, она считала своей работой также следить за классом во время лекций. Но Тулиле об этом никто не сообщил, и она всякий раз лишала южанку возможности выполнять свой долг), а этот мужчина был её безмолвным носильщиком. Она называла его Таутом, зазарским словом, хотя он был северянином. Скорее всего, это было её личное прозвище для него. Другие его никак не называли, просто не замечая.

И был ещё один. Ортан. Он смотрел на всё без эмоций, его апатия была как та плёнка над Ямой — прозрачная, но непроницаемая. Не отвечал на вопросы, не участвовал в чужой жизни, не проявлял никакой воли, только равнодушно следил за всем. Один из тех. Сломанный.

В школе учились и другие классы, но они редко пересекались. Однажды Ортан увидел группу подростков, шагавших строем и смотревших на мир так же пусто, как Таут. Мёртвые внутри. Вряд ли их такими собрали. Проще предположить, что их собрали, а потом умертвили их души. Их вела ведьма в очень старомодной униформе и зачёсанными назад короткими чёрными волосами. Сейчас мода на длинные лоскуты и узкие воротники, плотно застёгнутые до подбородка, а она на груди расположила глубокий вырез, популярный много поколений назад. Однако мужчины при её виде избегали смотреть на неё. Их не интересовал ни вырез, ни его содержание. Они просто всем существом желали, чтобы эта ведьма поскорее скрылась из виду, приближая момент положением головы.

Также в пресном микрокосме Ортана вращался Ярон. Назойливым астероидом, несмотря на все его попытки стать центром притяжения хоть для кого-нибудь. Ярон не был лидером, ему не хватало ума и харизмы. Он был шутом, громоотводом для всеобщей подавленной злобы. Его туповатая агрессия, его готовность первым сделать что-то глупое и получить за это трёпку от Тулилы были первым источником развлечений в этой унылой могиле. Ортан видел в Яроне лишь жалкое, суетливое существо.

Двое его «подпевал» — Витл и Самар, одинаковые худощавые парни с постными лицами — сами презирали его, но следовали за ним из скуки, чтобы не стать мишенями или хотя бы создать видимость принадлежности к группе. Внутри они были не лучше, просто умнее и осторожнее.

Слушать Ярона было бы смешно, если бы Ортан еще помнил, как смеяться. Тупой усилитель сыпал нелепыми хвастовствами, путая слова и понятия, будто увеличил мозг по принципу мышц, но не череп.

«Я тут главный усилитель! Могу три стены пробить… Ну, две… Но точно пыльнее всех, аж ошмётки стенные разлетятся!» — орал он. Один раз он «усилил» стул, чтобы сидеть эффектнее, и тот развалился под ним. Тулила ударила его за это каждой своей рукой.

Однажды все школьные гомункулы разом сломались, и Ортан оказался предоставлен сам себе. Ужасная ситуация. Он забрёл в Яму, где первое развлечение Шрама со свитой развлекалось вторым. Самар ткнул локтем под рёбра Ярона, указывая на заблудшего «сломанного». Ярон, подстрекаемый скукой и тихим одобрением своих «друзей», решил, что слов больше недостаточно. Он подошёл к Ортану сзади и с размаху толкнул его между лопаток.

— Проснись, мясо ходячее! — заорал Ярон, решив, что наступил подходящий момент разбудить своего товарища жирохода. Но тот не проснулся. — Проснись, шкаф! Ты спишь стоя, как дохлый гомункул? А сёдня день, смотри какой величествепенный, во! Давай, проснись, те говорю, или я те помогу проснуться! Гы. Просыпалку устрою!

Витл хихикнул, Самар закатил глаза, Ортан не отреагировал, лишь сделал шаг, чтобы удержать равновесие, и снова замер, не оборачиваясь. Его апатия была крепчайшей бронёй. Но Ярон, раззадоренный молчаливым вызовом, зашёл спереди. Удар был коротким и жёстким, костяшками кулака в скулу. Боль, острая и яркая, как вспышка, пронзила толщу Ортана. Но бил Ярон по глубокой воде разума, не достигнув дна.

— Ну что, проснулся? — спросил Ярон, замахнувшись снова.

Началось избиение.

Ортан инстинктивно выставил руки, но мотивации у него совсем не было. У Ярона же и присоединившихся к нему Самара и Витла (видя, что жертва не сопротивляется) её было хоть купайся — на пару мгновений забыть о собственной боли и беспомощности. Били, чтобы ощутить отдачу, чтобы убедиться, что они хоть на что-то могут влиять. Последующие удары посыпались градом: по рукам, по плечам, по рёбрам, по почкам. Это было не яростное, а скорее методичное тупое долбление, как молотком по неподатливому куску металла. Хоть на что-то практические уроки сгодились.

Витл старался бить сзади, прячась за спиной Ярона. Самар пинал Ортана ногой в бок, и от очередного толчка тот споткнулся и начал падать. Он рухнул на колени, затем на бок, свернувшись калачиком на холодном дне Ямы. Он не кричал, только хрипел, выдыхая воздух под ударами. Его мир сузился до боли и собственного прерывистого дыхания.

Когда Ортан упал, в его живот с ленцой (словно боясь испачкаться) вонзился ботинок, к счастью, пока только Самара, раздался голос Тулилы:

— Хватит, девочки! Поиграли и будет.

Удары резко, как удары, прекратились. Ортан повернул на звук голову, с трудом фокусируя расплывчатый взгляд. Тулила прислонилась к стене, скрестив на груди передние руки, ноги тоже перекрещены. Она наблюдала за всем действом давно, это было ясно по этой расслабленной позе. «Девочки» застыли, а Тулила оттолкнулась от стены и лениво направилась к событию.

— Телепортнулись отсюда! — бросила она безразлично, и Ярон, Витл и Самар действительно почти телепортировались, так быстро, как только могли мужчины, исчезнув в ближайшем проходе. Ортан остался лежать на земле, смотря на учительницу сквозь пелену, застилавшую ему глаза.

Она присела на корточки перед ним, совсем по-мужски. Её руки, живая и магические, легли на его самые болезненные места, и по телу разлилось прохладное, снимающее боль сияние.

— Ортан, ты ведь… Ладно, не назову это конфликтом или противостоянием, ведь ты сейчас почти целый кусок. У тебя был инцидент с Повелительницей. Не многие живые существа могут этим похвастаться. Хм. Перефразирую: проявлять некоторые признаки жизни после этого.

— ОНА УБИЛА ЕЁ! — крик вырвался из самого нутра, разорванный, полный такой первобытной мужской ярости, что Ортан сам испугался себя. Он поднялся на руках, отбрасывая её конечности. Сама Тулила чуть отшатнулась, но на её лице впервые мелькнуло нечто вроде одобрения.

— Ого, так в тебе есть что-то, кроме взгляда выброшенной на берег рыбы. Это хорошо, — похвалила она Ортана за вспышку гнева, словно он наконец-то перенёс правильные ответы из головы на бумагу. Тулила прекратила лечение и поднялась во весь свой внушительный рост. — Ты вылечен. Пойдём, отведу тебя в твою келью.

Апатия отступила, обнажив тёмное, выжженное дотла дно. Он почувствовал, как по щеке стекает тёплая жидкость.

— Я мёртв… — прохрипел Ортан, вновь возвращаясь на дружелюбную землю.

— Ортан, ты уже вышел из такого драматического возраста, — произнесла Тулила, осматривая Ортана, как задачу, требующую изобретательного решения. — Что мне сказать? Не хочу что-то очевидное и банальное, вроде: «не хорони себя раньше срока» или «продолжай жить и всё образуется». Фу.

«Живи».

— Что? — Ортан снова поднялся на руки, встряхнув головой. Голос Вии звучал в его черепе, яснее, чем когда-либо.

— Живи… — уже настороженно, почти удивлённо повторила Тулила, следя за его переменой. Её искусственный глаз сменил оттенок на золотой.

«Живи».

Ортан поднялся на ноги. Он вытер какую-то жидкость с лица тыльной стороной ладони и посмотрел на Тулилу прямо.

— Идёмте, Тулила, — сказал он.