У синего льда

Странно выглядят эти глыбы. Толщу синего льда испещряют тонкие трещины. В многоугольных гранях мерцают едва заметные всполохи. Я вглядываюсь в них, желая постичь загадку таинственной игры света, но вижу лишь собственное искажённое отражение.

— Поцелуй меня, Тэми, на удачу! — зовёт Эйл, закончив возиться с ловушкой для вэса.

Вообще-то мастерил ловушку широкоплечий охотник Ерхо, а мой братик лишь мешал бесполезными советами. Я же предпочла постоять в стороне, слишком хорошо осознавая свою здесь роль. Талисман. Обуза. Почему я не родилась мужчиной? Весь путь до ледяной пещеры на краю света мы с Эйлом прошли вместе, но когда вернёмся, он станет воином, а меня отец продаст в жёны высокородному богачу. Рабыня — вот кто я на самом деле. Свобода в Среднем мире принадлежит лишь мужчинам. Впрочем, не всем.

— Всё будет хорошо, галчонок, — подбадривает меня Ерхо.

Приходится улыбнуться. Он безродный — не знает даже имени своего отца. Тоже несвободный, хотя куда более сильный и доблестный, чем все мои женихи вместе взятые. Жаль его. Догадалась уже, что в поход за клыком вэса он отправился из-за меня. Глупый влюблённый мальчишка, хоть и старше нас с братом на четыре года. Знает, что ему ничего не светит, и всё равно рискует шкурой ради нас. Стоило бы полюбить его назло отцу, но что-то мешает. Наверное, не женщина я, раз на такие чувства не способна. И не мужчина.

Послушно подхожу к Эйлу и едва касаюсь губами щеки. Всё будет хорошо. Ерхо режет горло приготовленному для приманки оленю. Захрипев, животное валится на бок. Морозный воздух напитывается густым запахом крови.

— Приготовились, — командует Эйл.

«Бегите!» — звучит в голове неясное предупреждение. Это не Эйл. И не Ерхо. Оба напряжённо смотрят на истекающую кровью приманку. Кто?! Оборачиваюсь на синюю глыбу. Внутри точно что-то есть!

— Тэми! — кричит Эйл.

Отвлёкшись, я пропускаю появление вэса. До чего же огромен! Ростом почти с оленя. Покрытый длинной, свалявшейся в колтуны бурой шерстью. С мощной верхней челюсти свисают ниже подбородка похожие на кинжалы клыки. Они-то и нужны Эйлу, чтобы доказать свою доблесть.

Из спины вэса уже торчат отравленные копья Эйла и Ерхо. Но они не останавливают хищную тварь. Чёрные глаза на вытянутой морде горят звериной яростью. И смотрят прямо на меня! Вэс готовится к прыжку. Отчаянно втыкаю собственное копьё в грудь несущейся на меня твари. Острые когти мелькают у самого лица. Я слишком слаба. Я не справлюсь.

— Галчонок, держись!

Схватившись за древко одного из копий, Ерхо тянет вэса на себя. Эйл в испуге замирает в стороне.

Из глубины подземного коридора доносится жуткий гул. На мгновение затмевается даже страх перед разъярённым хищником. Вэс тоже напуган. Скулит. Воет. Рычит. Разворачивается прыжком и вонзает клыки в ногу Ерхо.

Гул перерастает в грохот. Обледенелый камень под ногами начинает трястись.

— Уходим! — Эйл кидается к выходу из пещеры.

Но мы слишком далеко. Я не могу бросить Ерхо! Ледышка больно бьёт по голове. Свет меркнет.

Просыпаюсь под треск еловых лапок в костре. Надо мной все тот же ледяной потолок пещеры. Рядом лежит перепачканная в крови туша вэса. На огне жарятся куски оленины. Ерхо пристально вглядывается в языки пламени, привалившись спиной к стене. На лице блестит пот, хотя в пещере довольно прохладно.

Поднимаюсь и сажусь рядом.

— Выход завило. Эйл успел уйти. Вот, — Ерхо протягивает мне клыки вэса. — Отдашь ему, когда выберешься. Мяса и дров для костра должно хватить на некоторое время. Растопишь лёд — будет вода. Продержишься, пока Эйл не разберёт завал.

Говорит так, будто уже одной ногой в Нижнем мире стоит. Перевожу взгляд на разодранную вэсом ногу. Рана покраснела и воспалилась. От неё плохо пахнет. Заражение.

— Поцелуй меня, галчонок, на погибель, — тихо просит Ерхо. Так отчаянно, что всё внутри переворачивается.

Губы горячие и солёные от пота. По-мужски жёсткие, но такие нежные. Жаль его нестерпимо. Почему я не могу полюбить его даже сейчас, зная, что он умирает по моей вине?!

— Отруби мне ногу, галчонок, — Ерхо отдаёт мне меч. — А лучше убей. Сердце здесь.

Он тычет остриём в грудь. Глаза свербят от слёз. Я не могу!

— Жаль, что ты не мужчина, Тэми, — Ерхо закрывает глаза. — Мужчина бы смог.

— Я… — слова умирают, не слетев с губ. Душат рыдания. — Я найду помощь!

Роняю меч, хватаю факел и бегу к чёрному проходу. Тому, который не завалило. Он круглый и гладкий, словно выплавленный в камне. Бреду по узкой тёмной галерее незнамо куда. Говорят, у пещер всегда два выхода. Может, повезёт. Я же талисман. Который всех подвёл.

Галерея расширяется. На гладкой стене видны древние рисунки: люди просят благословения у Высокого неба, охотятся на вэса, приносят богам щедрую жертву. Древние представления о круговороте жизни. Сейчас всё иначе. Мы давно потеряли веру. И смысл.

«Беги!» — доносится невнятное предупреждение. Вглядываюсь во тьму и призываю:

— Помоги, кем бы ты ни был! Мой друг ранен!

Снова слышится гул. Ноги сами несут меня прочь. По пятам следует удушливая чёрная мгла. Перед ней мечется синий огонёк. Яростно хлещет черноту, ярко вспыхивает, плюётся искрами, словно прикрывая моё отступление.

«Беги, глупышка!» — подстёгивает уже намного более ясный голос.

Из последних сил рвусь ко входу в пещеру вэса. Выбравшись, распластываюсь на обледенелом полу, еле дыша. Своды трясутся, и второй проход с грохотом засыпает камнями. Зловещая мгла остаётся замурованной внутри галереи.

— Ерхо?

Молчание. Неужели? С трудом поднимаюсь и спешу к нему. Подбородок покоится на груди, веки плотно смежены, руки неподвижно распластаны вдоль туловища.

Из груди против воли вырывается иступленный крик:

— Нет!

— Не ори, всех авахи перебудишь.

Ерхо вытягивает шею и вертит головой. Живой. Только голос у него теперь чуть более высокий, с бархатистой хрипотцой. Совсем как тот! Ерхо пристально смотрит на меня. Глаза непроницаемо-синие, как лёд, хотя раньше были похожи на прозрачные озёра таёжного края. И нога, кажется, зажила. Сама! Под грязными ошмётками штанов видна здоровая розовая кожа. Ерхо шевелит ступнями, поводит плечами, сжимает кулаки, словно всё тело затекло от неудобной позы. Или он пользуется им впервые.

— Кто ты? — спрашиваю я, поднимаясь с каменного пола. Синие глаза сужаются, оценивая.

— У меня нет имени, — он усмехается, берёт кусок копчёного мяса, принюхивается и ест, с аппетитом причмокивая. По подбородку течёт сок. Безымянный вытирает его лоскутом ткани и жадно пьёт араку из баклажки. Я в изумлении наблюдаю за ним, желая постичь, но вижу лишь свое отражение в завораживающих глазах.

— Хорошо! — восклицает Безымянный, облизывая пальцы. — Я уже и забыл, каково это — иметь тело, ощущать запахи, вкус еды. Маленькие радости, но именно по ним скучаешь больше всего, когда вечность вынужден прозябать развоплощённым. Хочешь попробовать?

Он протягивает кусок оленины, обёрнутый в лепёшку. Моя рука сама берёт его и подносит ко рту.

— Чего застыла? Ты же просила помочь.

— Я не понимаю… — лепечу, как ребёнок, и не могу ничего поделать.

— Что тут понимать? Ты — Тэми из рода Каору, твой трусливый братишка Эйл сбежал, это, — он прикладывает руку к собственной груди, — безродный Ерхо, а я ваш бог-покровитель.

Я должна поверить в этот шаманский бред?

— Не знала, что у нас есть бог-покровитель. Сомневаюсь даже, что они существуют. Ты просто злой авахи, вселившийся в тело умирающего. Убирайся, иначе я…

Замахиваюсь на него мечом Ерхо. Безымянный, гортанно смеясь, уворачивается и сбивает меня с ног.

— Я думал, бездна глупости — удел вечноживущих, но, похоже, и смертные со временем приобрели к ней вкус.

Он подбирает меч и презрительно морщится.

— Дрянное оружие. Как вы таким сражаетесь?

Я видела клинок Ерхо. Строгий, без украшений, но куда более действенный в умелых руках охотника, чем дорогой меч Эйла.

Безымянный делает пробный замах.

— Ух, ладно оружие, но как вы управляетесь с таким слабым телом? Или это я растерял весь навык за тысячу лет забвения?

Обнимаю себя руками, снова чувствуя свою неуместность. Ну и чего я добилась? Призвала на помощь какую-то тварь, завладевшую телом Ерхо. Лучше бы он ушёл с миром. И я вместе с ним.

— Недостаточно веры — вот в чём проблема, — делится догадкой Безымянный, усаживаясь рядом. — Люди забывают нас: не молятся, не приносят подношений, путают с авахи. Наша власть становится зыбкой, нереальной. Остаётся лишь примкнуть к Предвечной мгле, чтобы не раствориться в эфире окончательно. Из-за этого она и смогла выбраться наружу.

В чём-то он прав. Любопытно.

— Что плохого в том, что люди стали более свободными и сами распоряжаются собственной судьбой?

— Свободные? — он смеётся раскатисто и зло. — Вами правят глупые предрассудки и бесполезный метал. Ради них вы готовы на такие жертвы, которых нам даже на рассвете времён не приносили. Почему когда Предвечная мгла погналась за тобой, ты не позвала на помощь их?

Он снова прав. В пещеру вэса меня и Ерхо загнали предрассудки, Эйла — жажда почестей и золота. Из-за них мы готовы были погибнуть. Но нет, конечно, я звала не их.

И всё же я не верю. Всесильный бог спустился с Девятых небес ради глупышки Тэми? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

— Ты позвала меня, — упорствует Безымянный. — В своих мечтах, снах и надеждах ты обращаешься ко мне. Просишь помочь, поддержать, ободрить и защитить. И я это делаю. Каждый день своей грёбаной развоплощённой недожизни мне приходится сражаться с сонмами авахи и удерживать Средний мир от распада, чтобы люди и дальше могли прозябать в гордыне и бренности. Не верь. И пусть всё катится к авахи.

Его слова — яд, а я лишь мотылёк-однодневка, запутавшийся в паутине обстоятельств. Остаётся только ждать, пока притаившийся в тени паук не решит полакомиться мной.

Безымянный поднимается и спешно собирает вещи.

— Нужно убираться, пока Предвечная мгла не вернулась.

— Отсюда нет выхода, — шепчут мои пересохшие губы.

— Выход есть всегда.

Безымянный камнем царапает на стене круг и протягивает мне руку.

— Идём со мной тропою духов. Я покажу тебе Истину.

Не могу сопротивляться, словно от него исходит ореол притягательной силы. Она завораживает.

— Ты спасёшь нас?

— Сделаю, что смогу.

Мы шагаем в круг и падаем в темную бездну.

— Я же просил не орать!

Раздражённый голос Безымянного странно успокаивает. Открываю глаза. Мы снова бредём по однообразной галерее.

— Если мы ушли, не вырвется ли мгла на поверхность?

Волноваться начинаю запоздало. На всё реагирую вяло, словно паучий яд уже бежит по жилам.

— Она узнала меня и теперь последует за нами. Но до встречи с ней я должен восстановить силы. Думаю, жертвоприношение подойдёт лучше всего.

Вот паук и выпустил жало. Чудес не бывает, глупышка. Таков был план с самого начала. А я уже почти поверила.

— Жертва, рабыня, жена… какая разница? Делай, что задумал — не томи.

Безымянный удивлённо вскидывает брови:

— Какой смысл убивать того, кого хотел спасти? Тем более, любая жертва должна быть добровольной, а ты умирать не хочешь.

Из-за поворота доносится глухое рычание. В глазах Безымянного вспыхивает азарт.

— А вот и жертва!

Он скидывает с плеч мешок и передаёт мне факел.

— Будь готова — без тебя ничего не выйдет.

Сверкают во тьме глаза. Скалится прожорливая пасть с огромными клыками. Ещё один вэс! Намного крупнее, чем предыдущий. Он разорвёт нас!

Безымянный в один прыжок осёдлывает пещерное чудище, оглушает ударом могучего кулака и переворачивает кверху лапами. Насколько же силен этот древний бог?!

— Возьми из мешка чашу и напои меня кровью этой твари.

Вэс дёргается, приходя в себя. Безымянный снова оглушает его. Слабыми руками я режу чудовищу глотку. Покрытая жёсткой шерстью толстая кожа не поддаётся. Безымянный надавливает на мою ладонь. Лезвие ножа распарывает плоть. Вэс рвётся, хрипит. Пенная кровь хлещет из горла, со звоном наполняя чашу.

— Думай о том, что благодаря этой жертве я спасу вас. Верь мне. Только так хоть что-то получится.

Я верю. Стараюсь. В глубине души мне хочется, чтобы всё, сказанное Безымянным, было правдой. Тогда бы появилась надежда. И смысл.

Дрожащими руками подношу к его губам до краёв полную чашу. Безымянный пьёт с жаждой умирающего. Из уголков рта текут алые ручейки. Пою его до тех пор, пока последняя капля крови не покидает истерзанное горло вэса. И только тогда замечаю, что глаза Безымянного сверкают так, словно внутри горит небесный пламень.

— Получилось? — стараясь не выдавать волнения, спрашиваю я.

— Увидим.

Безымянный отводит взгляд и вытирает кровь с подбородка. Снова берёт меня за руку и ведёт по тёмной галерее. Мёртвая тишина сменяется мелодичными трелями. Становится так жарко, что приходится снять парку и торбаза. Мы входим в огромный пещерный зал. Под ноги бросается вислоухий заяц с переливающейся фиолетово-зелёной шерстью. Над головой порхают птицы в радужном оперении. Светятся огненные озёра у стен, разгоняя тьму по углам. Камень на полу превращается в почву, которую пышным ковром устилают пурпурные лапки папоротника. Между ними тонкими копьями высятся похожие на лилии малахитовые цветы. Воздух напоён сладостными ароматами. От ярких красок шаманского сна захватывает дух. По сравнению с ними Средний мир кажется тусклой поделкой нерадивого подмастерья.

— Что это? — с удивлением выдыхаю я, когда на моё плечо садится мотылёк, постоянно меняющий цвет крыльев.

Безымянный улыбается. Его окружает целый рой мотыльков, стаи птиц и мелких зверьков.

— Тэйкуоли — Долина духов. Они возвращаются сюда из Среднего мира, чтобы обрести плоть и отдохнуть.

— Почему они так льнут к тебе?

— Соскучились. Тоже потеряли веру и смысл, правда, у них осталась память. Бездна сожаления об утраченном. Моё присутствие даёт им надежду, что Владычество небесное ещё можно вернуть.

Духи обступают нас кругом. Безымянный проводит рукой по воздуху, словно отирая зеркало от пыли. Белая точка превращается в облако, чернеет, становится грозовой тучей. Остроконечными пиками растут из неё закопчённые пагоды грандиозного города. Он мёртв.

— Девятые небеса, благословенный город богов. Когда-то он был белее снега. На улицах цвели сады. Вокруг фонтанов под песни соловьёв танцевали вечноюные удаганки. И не было в трёх мирах места прекраснее. Но мы возгордились. Утратили смысл. Забыли, ради чего существуем и что даёт нам жизнь. И поплатились за это.

Безымянный щёлкает пальцами, и видение тает. Так вот в чём причина неизбывной скорби в его глазах. Более человечный он даже начинает мне нравиться. Но я все ещё не верю. Да, он небожитель и сражается с Предвечной мглой во имя мести, только вот спасать нас ему совершенно ни к чему. Восстановит силы и забудет о своём обещании: продолжит пользоваться телом Ерхо, а меня сделает послушной удаганкой, несущей людям божественную волю.

Безымянный подходит к бурливой чёрной реке, вьющейся меж огненных озёр. Останавливается у одинокого ворота водяной мельницы. Сбоку между спицами торчит толстый металлический штырь, не позволяющий колесу двигаться. Сам механизм намертво скован ледяной коркой, не тающей даже от жара огненных озёр.

Не сдержав любопытства, я тянусь к штырю, но Безымянный тут же перехватывает мою руку.

— Не стоит. Это мельница жизни. Когда-то она черпала души из Мёртвой реки и возрождала их на земле, но Предвечная мгла заразила воду. Пришлось остановить механизм — разорвать связь времён, чтобы навсегда замуровать врага под землёй.

Безымянный опускается на колени. Только теперь я замечаю пылающие на земле глифы. Пять из них перечёркнуты глубокими трещинами. Безымянный осторожно проводит пальцами по бороздкам.

— Повреждено так много! Придётся попотеть, чтобы всё поправить. Можешь пока отдохнуть, — он указывает на папоротниковую поляну, а потом снова поворачивается к глифам.

Уходить не спешу. Хочу посмотреть. Безымянный закрывает глаза, сосредотачиваясь. Из озера к нему сама тянется огненная нить. Словно искусный кузнец, он выплетает её сложными узорами и заполняет трещины. Лицо напряжено, со лба катится пот, глаза горят решимостью. Что ж, я снова здесь лишняя. Беззвучно удаляюсь к пурпурной поляне, опускаюсь на ложе из папоротников и протяжно гляжу в клубящуюся под высоким сводом дымку. По телу растекается тёплая истома. Щёки горят, из головы выветриваются все мысли. Хорошо-то как! Пускай этот яд заполонит меня всю! Жаль, нельзя застыть в зыбкой предсонной неге навечно. И всё же… Хочется ещё чего-то доселе неизведанного. Чего — и сама понять не могу.

Над ухом жужжит назойливое насекомое. Видно, и в Тэйкуоли водятся не слишком приятные создания. Жужжание становится громче, перерастает в гул. Тысячи голосов разрывают уши.

— Берегись! — кричу я, заметив, как из реки поднимается огромная чёрная волна и нависает над Безымянным. Предвечная мгла настигла нас!

Безымянный рывком разворачивается и выхватывает меч. Мгла протягивает к нему щупальца. Клинок обрубает их, но тут же вырастают новые пики. Стремительно мчатся, желая пронзить плоть врага. Безымянный грациозно танцует меж ними, уворачиваясь и атакуя. До чего же прекрасна неистовая пляска на волосок от смерти!

Одно из щупалец проскальзывает сквозь стальной шквал и вонзается глубоко в плечо. Раздаётся злорадный хохот. Стиснув зубы, Безымянный обрубает чёрную пику, но теряет ритм.

Сердце замирает. Мгла разорвёт его! Или нет, она разорвет Ерхо, а Безымянный синим огоньком улетит прочь. И тогда настанет моя очередь.

Со всей Тэйкуоли к месту схватки несутся духи. Скопом наваливаются на чёрную волну, раздирая её в клочья. Все, не сговариваясь, пытаются спасти своего кумира ценой собственных жизней. Завидую их сплочённости и отваге. Единственное, на что способна я — трястись в углу от страха.

Получив передышку, Безымянный втыкает меч в полыхающую алым трещину и, произнося монотонный речитатив, творит руками таинственные жесты. С полным ненависти воплем мгла растворяется в стремительном водовороте. Река вмиг успокаивается.

Безымянный без сил падает на папоротниковое ложе. Духи, те, которые ещё могут, спешат к нему.

— Вы молодцы, — шепчет он, когда золотой олень принимается вылизывать рану на его плече, заживляя её.

Трусливо выбираюсь из укрытия и ложусь рядом.

— Не вышло?

— Слишком много сил ушло на восстановление печатей.

Отворачиваюсь, как никогда остро ощущая свою никчёмность. Даже от моей жертвы никакого толка!

— Не плачь. Всё будет хорошо.

Он слабо улыбается, вытирая мои слёзы. Милый паучишка. Так хочется помочь ему… и себе. Но что я могу? Жертвовать больше нечем, разве что…

В одном далёком стойбище шаман требовал, чтобы в его чум приводили невест перед свадьбой. Говорил, боги желают, чтобы те пожертвовали невинностью для процветания рода. Мы смеялись над этими предрассудками, считая шамана похотливым подлецом. Но вдруг в его словах была доля истины? В любом случае ничего лучшего я предложить не могу.

— Нужна ещё одна жертва.

— Кровь вэса больше не поможет, — Безымянный отводит взгляд.

— Я не об этом, — шепчу на ухо свою тайну.

Он оборачивается, смотрит дикими глазами и алеет, словно стыдливая девица.

— Плохая идея.

Не могу сдержать смех. От предвкушения голова идёт кругом, а тело наполняется приятной лёгкостью. Отбросив всякое смущение, забираюсь на Безымянного сверху и, томно улыбаясь, заглядываю в глаза.

— Боишься?

Безымянный смотрит сквозь меня, будто погружаясь в пучину воспоминаний. От полного боли взгляда всю игривость как рукой снимает. Я коснулась чего-то запретного? Быть может, в мёртвом городе остался кто-то, кого он любил. Грациозная небесная удаганка. Она красива, она женственна, она умеет любить, не то, что я — нескладный угловатый подросток, так запоздало ощутивший дыхание весны. Но я должна затмить её, иначе ничего не выйдет.

Склоняюсь к Безымянному, неловко прикладываюсь к губам. Чувствую солёный привкус собственных слёз на его лице. Яд сделал свое дело. Я твоя, паучишка, целиком и полностью.

— Прими мою жертву. Самую искреннюю. Я верю, ты обязательно справишься с врагом. Прими мои чаяния, мою надежду, мою любовь, как принимал помощь духов Тэйкуоли.

Его взгляд смягчается, становится осознанным. Теперь он видит перед собой меня, а не ту другую. Это придаёт уверенности. Спешно снимаю с себя малицу, освобождаю его от тяжёлых меховых одежд. Безымянный наблюдает безучастно. Никогда никого не соблазняла, даже желания не возникало… Теперь жалею, что опыта в этом совсем нет. Беру руки Безымянного, заставляю коснуться моей спины. Мелкими поцелуями покрываю его грудь, беспрестанно заглядывая в глаза. Он должен откликнуться! Вожделение уже теплится в его глазах. Видно, скучал он не только по еде и араке. Его ладони медленно скользят вдоль моего туловища и замирают на бёдрах. Чуть влажные губы дотрагиваются до шеи за ухом. Это так… Ах! Внутренний пламень обжигает меня с головы до пят, щекоча и лаская. И я уже ничего не вижу, не знаю и не понимаю. С губ срывается тяжёлый стон. Увлечённое огненным потоком тело выгибается против воли. Затуманенным краем сознания слышу глухой рык, чувствую, как опрокидываюсь на спину. В немой мольбе протягиваю руки. Немного страшно от неизвестности, от предстоящей боли. Безымянный нависает надо мной, почти касаясь лбом моего лба. Заглядывает в глаза, словно желая убедиться в моей решимости.

Хочу тебя, отверженного и неведомого, но такого близкого и родного. Не по воле отца, не от безысходности, а потому что люблю.

Не могу произнести ни слова. Просто прижимаюсь к нему настолько крепко, насколько могу. Чувствую. Трепещу. И теряюсь в мутном потоке, не различая уже ни Безымянного, ни себя в нём.

Просыпаюсь с трудом, как будто после яростной бури. Безымянный сидит рядом полностью одетый и заворожено глядит на реку.

— Получилось?

Жмёт плечами. Ни смотреть, ни разговаривать не хочет. Накрывает жестокое похмелье. Наверняка тело человеческой женщины кажется ему уродливым, как тело мужчины — слабым. Всхлипываю, пытаясь отереть мокрое от слёз лицо. Безымянный вздрагивает и поднимается. Не оборачиваясь, подходит к воткнутому в землю мечу. Поднатужившись, вытаскивает его и замирает у реки.

Гудит, подымается чёрный вал. Ненавистью окутывает Безымянного. Теперь уже никто из духов не смеет ему помогать. Или им запретили? Безымянный стоит неподвижным утёсом, наблюдая, как мгла окутывает все вокруг. Не шелохнётся, выжидая. Хочет, чтобы его разорвало?! Но тогда погибну и я, и прекрасная Тэйкуоли, и весь наш мир!

— Спаси нас! Я верю, ты сможешь.

Оборачивается. Смотрит. В глазах боль и сожаление. Чёрное облако поглощает его, злорадно ликуя. Неужели конец?!

Яркая вспышка ослепляет, отчаянный визг лишает слуха. Когда я вновь могу видеть, Безымянный уже стоит посреди разорванного купола чёрной тучи. С затухающим тоскливым воплем мгла прячется в кипящих лавой глифах. Безымянный надгробием вонзает меч в последний из них и, утерев пот, отходит на несколько шагов.

— Так много силы от столь ничтожной жертвы, — он смотрит на меня в упор, словно читая. — Тэми, зачем ты отдала мне своё сердце?

— А разве я могла иначе? — голос сипит так, что я с трудом признаю его.

Безымянный отворачивается и, подойдя к колесу, задумчиво изрекает:

— Лёд тает.

— Так нашамань его обратно. Сил-то у тебя теперь предостаточно, — безразлично отвечаю я.

Разочарование горчит и свербит нестерпимо, хотя я с самого начала знала, что надеяться на ответные чувства глупо. Меня пожевали и выплюнули. Безымянного волнует лишь его вечная борьба.

— Нет. Я не стану больше праздновать труса. Когда колесо освободится ото льда, я уберу штырь и запущу мельницу. Всё, что было, повторится вновь. Только на этот раз я буду умнее и не совершу прежних ошибок. И начну прямо сейчас. Идём. Здесь больше делать нечего.

Он терпеливо ждёт, пока я оденусь, и отводит в пещеру вэса.

— Пора прощаться, — разведя костёр, говорит Безымянный.

— Но ты ведь обещал нас спасти!

— И я это сделал. Мгла угомонилась. Выход скоро откроется, и вы сможете выбраться наружу.

Безымянный подбирает клыки вэса и сдавливает их с такой силой, что они рассыпаются мелкой крошкой.

— Передай Эйлу, что испытание он не прошёл. Судьба воина принадлежит Ерхо, а не ему. Я оставил на их телах отметины, и теперь любой шаман перед посвящением подтвердит мои слова. А ты живи дальше и никогда не вспоминай обо мне.

Я хватаю его за руку. Не хочу отпускать, не буду, не могу!

— Останься! Вместе мы столько сможем сделать: возродим веру, предупредим людей об опасности, найдём способ победить врага, как это было в Тэйкуоли.

— Я и так распоряжался этим телом слишком долго. Ерхо никогда не простит мне того, что случилось в Тэйкуоли. Он станет великим воином. И все свои победы посвятит тебе одной. Он — твой путь. Я не имею права этого менять. Прощай!

— Нет!

Я обхватываю его за плечи, целую со всей страстью, на которую только способна. Он должен откликнуться. Уже тянусь рукой к поясу, когда он вздрагивает и отстраняется.

— Галчонок? — выдыхает Ерхо, поражённо глядя на меня водянисто-голубыми глазами.

— Вы живы? — доносится из-под завала бодрый голос Эйла. — Я привёл подмогу. Мы вас вытащим!

Отворачиваюсь, пытаясь скрыть слёзы. Теперь я знаю, что делать. Я не забуду тебя, паучишка. И не вернусь к отцу. И не выйду замуж за Ерхо. Я стану твоей удаганкой и заставлю людей вновь поверить в тебя. Быть может, тогда тебе достанет сил вернуться в Средний мир и спасти его. Я буду ждать. Я буду верить. Теперь у меня есть смысл.

Авахи — злые духи.

Арака — здесь молочная водка.

Парка — куртка из шкур, сшитых мехом наружу.

Торбаза — сапоги из шкур нерпы.

Удаганка — женщина-шаман.

Малица — рубаха из шкур, сшитых мехом внутрь.