Во ржи

ФИНАЛ

Номинация №1 ПРОЗА реализм

Ехать на картошку Ивану Семеновичу жутко не хотелось. И не потому, что физический труд интеллектуалу противопоказан. Напротив, доцент кафедры литературы просто обязан своим примером воспитывать молодежь, ведь сам Иван Семенович прекрасно помнил те времена, когда студенческие отряды загоняли на колхозные поля… Тем более, и колхозом здесь не пахло: тещин огород хоть и был поболее привычных шести соток, но за пару дней управиться там было можно. Дело было в самой теще.

Не любила карга зятя. «Вроде зять как зять, да хрена с него взять?», — частенько вздыхала тещенька, ничуть не стесняясь Ивана Семеновича. И вроде науку она уважала, и литературу почитывала, да и на лицо зять ей нравился — сама дочке своей Светочке приговаривала: «Красив, зараза, повелась ты, дура, на красивые глазки да умные речи»… А все равно — не любила!

И было за что.

Пятнадцать лет уже прошло, как поженились Иван Семенович и Светочка. И свадьба была веселая, и подарки дорогие… И жизнь пошла неплохая, сытая, да только цветов в ней не хватало. Тех самых, которые цветами жизни зовут. Детишек то есть… Через это и прослыл Иван Семенович для тещи «никчемным мужичонкой», да и вообще врагом народа и ее личным «вражиной».

— Та лучше б пил! Та лучше б по бабам гулял! — подслушал как-то Иван Семенович разговор Светочки с матерью. — Да зато б ты хоть битая, да баба настоящая была, детная!

— Ох, мама, не надо, — всхлипывала Светочка, — мне и так тяжело! У меня казенных спиногрызов чуть не сотня, легко, думаешь, мне учить их, когда сама не знаю, что такое дети. Свои дети, родные?

Светочка учительницей работала. Они и познакомились с Иваном Семеновичем в институте. Он в то время уже аспирантуру закончил, а она, пятикурсница, диплом на их кафедре писала. Через научного руководителя и сошлись. Обещали руководителя после кумом взять, да только покумиться повода так и не настало…

А тут теща прихворала. Огород зарос, а у нее спину скрутило.

— Поезжай, — просила Светочка, — я тебя прошу! Пару денечков всего… Я звонить буду, маму упрошу помягче быть. Сама не могу, видишь же — лагерь у нас открыли, до конца сезона две недели!

Отказать жене он не имел права. Он уже много на что не имел права, особенно после того, как оба они со Светочкой прошли различные обследования. И доктора единогласно решили: у Светочки со здоровьем все хорошо, а дело-то в нем, в Иване Семеновиче. И такая жалость у него к жене появилась, и такое уважение… Вот где верная подруга, могла бы по-тихому «налево», а потом нагулянного ребенка за их общего выдать. А нет! — честная! Любит, стало быть… Хотя любил ли Светочку сам Иван Семенович — на этот вопрос ответить так просто он уже не мог… Выцвела Светочка как-то за полтора десятка лет, потускнела, раздобрела в боках… Но, в конце концов, не любовь же главная в браке…

Ехать на картошку, конечно, не хотелось… И Иван Семенович с радостью повернул бы свою «Тойотку» назад, в город… Но жене ведь пообещал… Да и зрелище из окон машины буквально завораживало: вдоль дороги раскинулись поля. Что росло на них, Иван Семенович не представлял: ботаника не была его сильной стороной. Но поля так приятно зеленели, успокаивая взор, и птицы летали над ними… Большие, похожие на орлов… Парили в небе, почти не шевеля крыльями, а потом вдруг камнем падали на мгновение вниз, в зелень, вновь взмывали в синь, что-то зажав в клювах, и скрывались в горизонте, где синь и зелень сливались…

— Красота, — вздыхал Иван Семенович, ведя машину медленно, любуясь пейзажем. — И рожь зеленеет…

Конечно, может, и не рожь. Но в последнее время появилась вдруг у Ивана Семеновича навязчивая мечта… Как у американского мальчишки, который мечтал стоять над пропастью во ржи и ловить у края ребятишек, чтобы не упали… Только мерещились не бегущие ребятишки, а молоденькие обнаженные студентки… Они неслись, высоко взбрыкивая стройными ногами, как молодые лошади, и волосы гривами реяли по ветру… Студентки бежали по полю, спелые колосья хлестали нежные тела, а Иван Семенович их ловил, хватал руками за тонкие бока, трогал упругие маленькие груди… и смеялся от счастья…

— Стареющий извращенец, — пытался одергивать себя он, однако мечта о ржаном поле так грела сердце и заставляла пульсировать упругость внизу живота, что вновь и вновь представлять бегущих студенток Ивану Семеновичу вскоре стало просто необходимо… Эта невинная тайна превратилась в приятную часть его жизни…Светочка все чаще стала отказывать в близости, а ржаное поле — вот оно, только глаза закрой. Он иногда даже получал от этого разрядку, когда, лежа в кровати, мечтал о поле… А ничего не подозревающая Светочка сопела рядом, а когда Иван Семенович убегал в душ, сквозь сон что-то бормотала о простатите и проблемах с мочеиспусканием…

***

… Теща даже не вышла навстречу. Видно и правда, прихватило змеюку. Лежала на диванчике, только криво улыбнулась, когда Иван Семенович вошел в комнату:

— А, зятек… Здоров будь! — но ехидный смешок выдал неискренность ее радости.

Он самостоятельно напился чаю, отыскал в кладовке вытянутые в коленках трико покойничка-тестя, переоделся и пошел в огород.

Солнце стояло уже высоко. Курчавые ряды картошки тянулись десятками рядков на добрую сотню метров, чуть поникнув от зноя бело-фиолетовыми головками цветов. Запозднились нынче с окучиванием… Трудновато будет в таких зарослях орудовать тяпкой… Тем более, с подсобным инструментом Иван Семенович не особо ладил.

Однако работа пошла. Руки быстро приноровились к деревянному черенку тяпки, а солнце так ласково поглаживало обнаженную спину, что капельки пота градом катились с нее…

— Гей, работничек, не жарковато? — окликнул женский голосок.

Иван Семенович от неожиданности даже тяпку выронил.

И увидел…

Девчонка, по виду лет семнадцати, стояла на соседнем участке, оперевшись грудью на деревянный бортик, венчающий забор-рабицу поверху. Грудь эта чуть-чуть прикрывалась полосочкой ткани как раз на том уровне, где должны начинаться темняшки сосков. Сквозь крупную сеть проволоки были видны и смуглый живот девчонки, и широкие бедра, украшенные полосочкой той же ткани, что и на груди.

— Нимфа! — в голове сразу всплыл образ греческой девы, осмуглевшей под античным солнцем. Вслух же он только несмело произнес: — Добрый день.

— Добрый-бобрый, — засмеялась нимфа. — Не жарковато?

— Немножко, — признался Иван Семенович.

— Водички не желаете? — она призывно помахала небольшой запотевшей бутылочкой. — Из колодца!

Иван Семенович шагнул было к ограде, девчонка отвинтила пробку, глотнула из горла, и Иван Семенович увидел, как крупная капля, сорвавшись с уголка ее губ, утонула в ложбинке груди.

— Держи! — взвизгнула девчонка, и вдруг ледяная струя упала прямо на разгоряченный живот Ивана Семеновича. От неожиданности он вздрогнул, сморщился и выругался.

— Ой, — девчонка, видно, испугалась. — простите. Я пошутить хотела… Есть такой обычай детский, обливаться.

— Знаю, — недовольно оборвал он девчонку. — Иван Купала праздник называется, древний он, языческий еще. Только вы, леди, денек перепутали, рановато празднуете! Завтра надо бы…

— Стоп-стоп! — оборвала девчонка. — И без вас ученые мы! Как-никак, а школа с уклоном на народную культуру позади! Уже неделю как за плечами! — и она беззаботно засмеялась. — А меня Алькой зовут! Я здесь в ссылке!

— И я вроде того же… — вздохнул Иван Семенович.

Послышался шорох, Иван Семенович обернулся. Скрюченная теща стояла на меже.

— Зятек, обедать иди, неча девкам зубы заговаривать! А ты, — крикнула она Альке, — дуй отсюдова, нарядилась, голытьба!

Алька скорчила рожицу, показав кончик розового язычка. Теща еще ниже пригнулась к земле, подхватила комок земли и швырнула в сторону Альки. Но девчонка ловко увернулась и побежала из огорода, высоко взбрыкивая ногами и сверкая смуглым круглым залом, в половинках которого утонула полоска трусиков…

«Только спелых колосьев не хватает…», — подумал Иван Семенович, покорно бредя за тещей в дом.

До вечера он так и не вышел больше на картошку, решив переждать зной… Чтобы не слышать тещиного ворчания, включил старенькое радио, сетуя, что не прихватил с собой какой-нибудь книжонки…

Теща все же не вытерпела: сидеть с зятем под одной крышей и не укусить?

— Чего ссыкухам молодым глазки строишь? Смотри, Светке позвоню…

— Ох, мама, поздоровался с девчонкой, попить принесла мне. От вас дождешься ли?

— А ты и рад, кобелина, слюни на молодые сиськи распустил, — не унималась теща. — Девка-то порченная, городская. Мать с отцом к бабке спихнули после школы сразу, наркоманка она вроде… Да и в дочки тебе по годам равна! Кабы не ты, внучка у меня б такая была! Ну уж я бы ее портить не дала!

И упреки, ворчание тещи полились, заглушая незамысловатые песенки из репродуктора.

— Все, я ушел! В сарае заночую, — Иван Семенович решительно поднялся с кровати, смахнул с него покрывало и вышел из дому.

***

Тещин сарай стоял в конце огорода и задней своей стеной выходил в поле. Раньше он служил сеновалом, но, овдовев, теща завязала со скотоводством, и сено больше не требовалось. Да и сарай тоже. В первые годы супружества молодые, бывало, укрывались там от неусыпного маменькиного ока, а теперь постройка пустовала.

Превозмогая жжение в ладонях, Иван Семенович с тяпкой в руках до темноты добрался до сарая, оставив позади несколько длинных рядов окученных кустов. Пальцы покрылись водянистыми волдырями.

Не чувствуя поясницы, Иван Семенович опустился на остатки сенной трухи, прикрытой покрывалом, и закрыл глаза. Желтое поле и голые девушки тут же предстали перед ним… Несмотря на усталость, от воображаемой картины в паху налилось. Иван Семенович скользнул рукой под резинку трико.

Но вдруг дверь натяжно скрипнула. Темная фигурка возникла в проходе и тут же исчезла в сумраке, когда дверь закрылась. Легкие шаги замерли в полуметре от него, вошедший опустился на пол, замер, видимо, давая глазам привыкнуть к темноте. Но и глаза Ивана Семеновича тоже привыкли, и даже быстрее, чем у гостя. То есть, гостьи. Он первый узнал ее. Это была Алька.

Иван Семенович деликатно кашлянул.

Алька вскрикнула, подскочила. Что-то маленькое выпало из ее рук и шуршануло по трухе.

— Не бойся, это я, облитый сосед, — тихо сказал он. — Ты уронила что-то…

Но она и так нервно зашарила по полу, однако Иван Семенович первый нащупал пропажу. Легкая короткая трубочка легко помещалась в ладони.

— Отдайте, — попросила Алька.

— Это шприц?

— Это — мое, — тихо ответила она.

— Не отдам…

Алька заплакала. Иван Семенович придвинулся ближе. Но не знал, что сказать. Читать лекции о здоровом образе жизни, о молодости, о вреде наркотиков — это глупо…

Алька ревела, уронив голову на колени. Так жалко ее стало, но слова утешения молодым девчонкам в жизненной практике Ивана Семеновича сводились лишь к подобному: «не переживайте, пересдадите в другой раз, есть время подготовиться». Но Альке подготовиться было не к чему, поэтому слова он проглотил, а вместо этого легко коснулся рукой ее волос.

Но она странно отреагировала на эту отеческую ласку. Извернувшись змеей, оплела руками его плечи и впилась губами в его рот. Шершавый язычок пробежался по его пересохшим губам, торкнулся внутрь.

Иван Семенович попытался ее оттолкнуть, но кольцо рук лишь плотнее сжалось на его плечах.

— Возьми меня, ну пожалуйста… — ее губы коснулись его уха, жаркое дыхание опалило шеку. — Я ведь такая никому не нужна буду! И вообще, умру скоро я…

— Дурочка, — от близости молодого тела кружилась голова, кровь стучала в висках отбойным молотком, так, что даже ее слова было трудно разобрать… — Я старый, у меня жена в городе…

— Я ж не замуж, — ее всхлипы перешли в томные вздохи, и шепот напоминал шуршание высокой травы под ногами… — Я один разочек, понимаешь? Чтоб запомнить все…

Вдруг она подскочила, выпрямилась, ухватилась за подол платья и потянула кверху… Ткань мягко шелестнула, соприкоснувшись с волосами, и осела к Алькиным ногам. Под платьем не было ничего… Только кожа матово переливалась в свете луны. Алька протянула руку:

— Пойдем?

Иван Семенович послушно поднялся и подал ей ладонь. Они вышли в поле. Было тихо — тихо…

— Говорят, в купальской росе искупаться — от всех болезней излечиться, — вспомнил Иван Семенович из какой-то славянской сказки.

— Я и хочу… Поможет?

— Если верить, говорят, все поможет. — Он тоже скинул майку. Остывший ночной ветерок чуть коснулся его кожи.

— Я не купалась в пшенице ни разу, — призналась Алька шепотом.

— А это не рожь?

— Не рожь… — и вскинув руки кверху, обнаженная Алька вдруг понеслась бегом по полю. — Догоняяяяй!

Иван Семенович постоял мгновение, вдохнув полной грудью. Не сон ли это? Поле… Девушка… И он, затюканный доцентишко, посреди этой сказки. Но луна была настоящей, и прохлада по-настоящему касалась кожи, и голос Альки, и ее запах — все было настоящее. И он кинулся следом.

Догнал, схватил сзади, прижался к ее спине.

— Нимфа моя…

Теперь останавливаться было поздно. И он коснулся губами ее шеи, откинул трясущимися пальцами волосы. Алька прогнулась ивовой веточкой в его руках, задрожала… Плечи, спина — все казалось молочно-белым в лунном свете. И было теперь плевать на все: на тещу, на картошку, на бездетную Светочку, на то, что в его руках совсем еще девчонка, малолетка… Желание заполняло собой все, и вытесняло разум из головы.

А Алька стонала от каждого прикосновения, подрагивая, как от снежинок по горячей коже, от его поцелуев. Дернулась, повернулась лицом, распахнула темные в ночи глазища:

— Не бойся…

Взяла его руку и положила на свой мягкий, чуть выпуклый живот… Иван Семенович ощутил под пальцами легкую пульсацию, скользнул пальцами ниже, в теплую влажность… Алька вскрикнула и медленно опустилась на землю, увлекая его за собой, в сырую негу неспелых еще колосьев…

***

В сарай вернулись продрогшие, мокрые.

— Хороша роса! — шепнул он, целуя маленькое алькино ушко, пока она пытылась собрать волосы в пучок.

— Ага… Ты поспи немножко…

— Не уйдешь?

— Нет…

И он провалился в сон. Последнее, о чем успел подумать — как сообщить Светочке, что они расстаются… И где найти доктора для Альки…

Он проснулся, когда солнце уже просочилось сквозь щели в стене. Тело приятно покалывало, хотелось пить. Альки рядом не было…

Он побежал к дому. Теща уже встала и ковыляла по кухне.

— Отоспался? — ворчливо бросила она вместо «доброго утра».

— Да ну вас, мама, к чертям собачьим. И картошку вашу! — быстро натянув чистую одежду, нащупал в кармане брюк ключи от машины, выскочил в коридор.

— Куда, ирод? — донеслось вслед, но было уже все равно.

Иван Семенович стукнул в соседские ворота. Тявкнула собачонка, скрипнули двери. Из дома показалась тетка Таня:

— Чего спозарань?

— Внучка где ваша? Поговорить бы! — крикнул он.

— А нету! Смылась, курва. Засветло ищщо! И куда — не сказала! Шалава, чего взять с нее!

Он почувствовал, как дыхание перехватило.

— Что ж вы так о внучке?

— А что? Шалава! Наркоманка она и это… как там, спидозная! Чего ее мать сюда спихнула-то? А чтоб руки развязать! Бабке Таньке же делать нечё, вот и привезли сюда. А ты, профессор, не сувайся в это дело, гиблая она душа, подохнет под забором! Ишь, шалава! Я ее добром, а она деньги свиснула — и сбёгла! На уколы, стало быть, пенсию мою… Ух, курва!

Слышать это больше Иван Семенович не мог…

— Адрес родителей дайте!

— А чё родители? Думаешь, к родителям она? Ага, счаз! А какое тебе дело?.. — и вдруг понимающе выдохнула: — А, поди и тебя обшляпила, свиснула чего…

***

Иван Семенович ехал медленно, внимательно смотря по сторонам: а вдруг где догонит Альку? И уже не замечал ни зелени, ни сини… Только бесконечную ленту дороги… Пустую, без одиноких девичьих фигурок по обочине.

Светочка встретила его дома. Озабоченная, испуганная…

— А лагерь? — удивился Иван Семенович.

— Не пошла, подменилась! Мама звонила. Говорила, ты не в себе! Что случилось?

— Ничего, ухожу я…

— Куда?

— От тебя.

Иван Семенович прошел в спальню, нагнулся, вытащил из-под кровати чемодан…

— Не пущу! — Светочка уцепилась сзади, обняла. Всхлипнула. Прижалась плотно-плотно, как Алька ночью.

Он остался.

Жизнь потекла по привычному руслу. Только мечтать о ржаном поле больше не хотелось. И слова бабки Таньки из головы все не шли. «Спидозная». Но анализы пришли хорошие, даже холестерин и сахар волшебным образом оказались в норме. И участковый терапевт долго выпытывал, какими средствами пациент восстановил высоко зашкаливающие показатели…

— Роса купальская, знаете? Рекомендую, — ухмыльнулся Иван Семенович.

Скоро и про Альку он совсем позабыл. Студенты, лекции, зачеты… Светочка вдруг похорошела, стала ласковей, уступчивой в постели. А однажды вдруг заговорила о больной для них теме. О ребенке.

— Давай возьмем из дома малютки, а?

***

Заведующая с сочувствием посмотрела на Светочку.

— Вы знаете, Светлана Геннадиевна, при том, что это неразглашаемая информация, я не хочу, чтоб меня потом дурным словом поминали. Мальчик этот абсолютно здоров, что даже удивительно. А вот родила его женщина ВИЧ-инфицированная. Она в родах и скончалась.

Светочка испуганно оглянулась на Ивана Семеновича, но уже через мгновение тревога оставила ее лицо.

— Но ведь ребенок здоров, вы говорите?

— Абсолютно, — ответила заведующая.

И Светочка протянула руки к ребенку.

— Смотри, какой бутуз, — поднесла она мальчика к Ивану Семеновичу. — Ух, щеки какие… Ой, глядите, у него родимое пятнышко на лбу, как у тебя, Ваня! Это точно НАШ сынок…

Иван Семенович отвернулся к окну. Глаза защипало, он сомкнул веки. В темноте вдруг возникло желтое ржаное поле… А по полю к горизонту, где сливалось желтое и синее, прочь от него уносилась девушка, а смятые под ее босыми ногами колосья тут же поднимали тугие головы к солнцу.