1

К вечеру у холма объявился Кнут с целым ворохом картошек. Невзирая на отчаянные наскоки осмелевшего Культи, он сразу подкатил к Васе и попытался её завалить. Встретив дружное сопротивление, Кнут удивился, хотел было навешать обоим фингалов, но, узнав, что Культя почти Секретарь Парткома, струхнул.

— Ну и ну! Врете, наверно. Ух, ты-ы-ы… — повторял вырубала и так сильно тряс головой, словно пытался вытряхнуть услышанную новость. Однако, приметив, с какой нежностью Вася обихаживает критика, тут же уверовал и даже выдал своим бывшим друзьям по паре картошек.

— Надеюсь, это не взятка? — грозно спросил Культя.

Кнут дернулся, чтобы забрать подарок обратно, но Культя великодушно отвёл его руку.

— Ладно, ладно, шучу я. Шуткую. Я же всё-таки ещё не Секретарь… Вот представят меня народу, тогда — да. Тогда уже буду Секретарём. Тогда, — Культя потряс кулаком, — я всем покажу Кузькину Мать!

Кнут сидел, улыбался и невольно ловил себя на несколько заискивающем поведении перед этим ещё совсем недавно жалким критикашкой.

Культя съел картошки, поцыкал зубом и стал прищуриваться на Кнута, время от времени бросая как бы удивлённый взгляд на оставшиеся корнеплоды. Вырубала делал вид, что никаких намёков не понимает.

— Да-да, — оскалился критик, — у меня не забалуешь. Я всех заставлю выучить слова «Интернационала».

— А ты сам-то помнишь? — посмел спросить Кнут.

— Я?! — приподнялся Культя. И Кнут не стал настаивать.

Утром Культя представил свою будущую супругу Секретарю.

— Василиса, — нежнейшим голоском проворковала девица.

— Секретарь Парткома, — щёлкнул голыми пятками местный начальник. Он провёл гостей в свои апартаменты — настоящую просторную землянку. Там все трое изрядно подкрепились Партвзносами и взяли кое-каких продуктов в дорогу.

Секретарь не чванился, запросто хлопал Культю по спине, гладил Васю по заду, давал дельные советы по предстоящему трудовому поприщу.

— Главное, изветчики. Научишься с ними работать, и всё будет добре. Не перекармливай их — заленятся, и не держи впроголодь — начнут врать.

Культя жадно внимал.

— А теперь — в дорогу! Вперёд! — скомандовал Секретарь, и трое путников, гордо неся вскинутые в порыве преданности делу Коммунизма головы, направились к Светлым Горизонтам.

Кнут целеустремлённо шёл в сторону Столицы. Зачем? Он не отдавал себе в этом отчёта. Возможно, его гнала генетическая память предков, свершивших Великую Революцию ради счастья трудового народа. Хотелось приобщиться, взглянуть на город победоносной славы и безотчётной любви каждого Коммуниста.

Ночь выдалась особенно холодная — подступала зима. Заиндевевшая трава покрылась искрящимся белым пушком, звенели под ногами тонкие корочки льда, вкусно хрустела мороженая грязь.

Сверкнуло первым лучиком солнце. Искорки инея начали медленно угасать, превращаясь в капельки обыкновенной влаги. Утро обещало быть свежим.

Кнут разломил несколько пней, надеясь обнаружить в трухе каких-нибудь гусениц или жуков, но зря старался — в старых пнях давно никто не жил. Всё живое скрывалось от прожорливых коммунистов, намертво усвоив закон эволюции и естественного отбора.

На небольшом покатом пригорке он приметил целую россыпь грибов. Прозрачные словно хрустальные сыроежки прятались под пожухлой осокой. Кнут обломал эти хрупкие дары природы и, не дожидаясь, пока оттают, съел их все с удовольствием и аппетитом.

«Жаль, что не червивые, — подумал огорчённо, — червивые полезней — в них мясо».

Ближе к полудню потеплело. Подсохла и вновь зашуршала мёртвая трава, подмёрзшая грязь расплавилась. Ноги больше не оскальзывались. Жить стало лучше и веселей.

Его путь не был трудным. Он шёл от города к городу, от рынка к рынку и почти не голодал. Иногда подряжался что-нибудь поднести, что-нибудь разломать или кого-нибудь поколотить — мало ли, какие полезные дела мог претворить в жизнь физически неслабый товарищ.

В одну из ночей Кнуту посчастливилось устроиться на ночлег в тёплой землянке колхозника. Он лежал на мягкой куче взбитого сена и в приятной полудрёме сами собой стали вспоминаться последние приключения. Всё это было совсем недавно, а казалось, прошла целая жизнь…

А где-то в далёком городе Краснотрудске в тёплой парткомовской землянке предавался воспоминаниям Культя. Вася сладко сопела в его плечо, чмокала губами воздух, и было понятно, что эти сонные поцелуи предназначены ему. Только ему…

Эпилог.

На Красную Площадь Кнут ступил с охапкой тыквочек и плотненькой пачкой фантиков в кармане. Вот-вот должна была начаться Демонстрация...

На трибуну вынесли засушенный трупик Великого Кузьмича, привязанный к старой деревянной скамейке. Ходоки кинулись вперёд и стали возлагать дары к подножию Мавзолея. Сюда же сгружались с тачек Партвзносы собранные Секретарями Парткомов.

Местные товарищи, изо всех сил пытаясь держаться строем, маршировали туда-сюда, демонстрируя искреннее народное ликование и скандируя «Слава! Слава! Слава!» вперемешку с «Ура! Ура! Ура-а-а!» на каждое воздаяние хвалебных здравниц Членами Политбюро в собственный адрес.

— Слава Коммунистической Партии, надёжному Авангарду Прогрессивных Сил Человечества! — орали с трибуны в жестяной рупор.

— Слава Великому Кузьмичу!

— Слава Коммунизму!

— Слава Членам Политбюро!..

— Слава! Слава! Слава! Ура! Ура! Ура-а-а! — ревели в ответ сотни глоток.

Когда широкие массы трудящихся выдохлись, а Члены Политбюро охрипли, Демонстрация закончилась. Правительство спустилось к народу и стало копаться в куче даров, выбирая всё самое лучшее и вкусное. Увешанные вязанками копчёных крыс и ворон, набив под рубахи опарышей и тараканов, Члены Политбюро, устало переговариваясь на важные политические темы, направились в Хремль.

Демонстранты кинулись к куче, пожирая всё, что не смогли унести с собой любимые руководители Партии.

Кнут стоял, широко расставив ноги, и воздавал молитву Великому Кузьмичу, освободившему его Родную Отчизну от капиталистического ига и цепей рабства. Восхитительное чувство гордости заполнило всё его существо, поднявшись от мозолистых пят до кончиков неровно срезанных волос на макушке. Вокруг стояли такие же ходоки с печатями блаженного патриотизма на лицах. Они тоже прошли сотни миль ради этих торжественных мгновений.

Кнут бросил прощальный, полный любви взгляд в спины Членов Политбюро, сгорбленные от тяжести уносимых воздаяний, неустанных забот о благе народа и огромного чувства ответственности за судьбы поколений.

Руководители уже дошли до ворот. Один из них что-то выронил, обернулся, чтобы подобрать, и Кнут остолбенел. — «Сява?», — чуть слышно прошептал вырубала. В мозгах зашумело, кровь ударила в голову, что-то радостно заклокотало в груди.

— Сява! — вырвался из глотки мощный рык. — Сява-а-а!!!

Члены Политбюро разом оглянулись, отставший товарищ вздрогнул, подхватил утерю и поспешил за остальными. Огромные ворота с треском захлопнулись...

1993г.