15

Ночь подкралась ненавязчиво и бесшумно. Тускло залоснилась потёртым боком Луна, небо обсыпалось звёздами, воздух затих.

Сява спал сладко и, как всегда, чутко. Потревоженный сном, он часто вскакивал, куда-то уносился, но тут же, слегка сконфуженный, возвращался. В сторонке, негромко шурша, возились Кнут с Васей. Проня, объевшаяся тыквоч­ками, раскатисто храпела. Культя побросал в неё мелкими камешка­ми, убедился, что не притворяется, прополоскал в луже свои штаны и повесил на куст сушиться. Затем разыскал увесистый камень, под­ложил под голову и, зарывшись в сено, мирно задремал.

Утром критику приснился сон, в котором юная обнажённая Вася кидалась в него тяжёлыми спелыми тыквочками.

Кнут ещё раз пнул Культю ногой.

— Вставай, засоня! Проня твои портки спёрла.

Культя замычал, громко всхрапнул и резко подпрыгнул, одновременно замах­нувшись и камнем, и тазом.

— А-а-а, это ты, — сказал критик миролюбиво. Шагнул к кусту и замер...

Проня, не замечая никого вокруг, мыча и закатывая глаза, сладо­страстно внюхивалась в его штаны. Из её горла раздавался стон, тело дёргалось.

Сява подобрался поближе. Морщинки на его лице собрались в ко­мок, в голове завозились мыслишки.

— Что это с ней? — спросил он. — Никак, помирает?

Девица грохнулась на спину. Окрестности огласились утробным нечеловеческим воем. Пот брызнул из чёрных от грязи пор, тело содрогнулось и обмякло.

— Отошла, — радостно выдохнул Сява. — Слава Кузьмичу!

Культя выдернул из неподвижной руки свои штаны.

— Сколько опарышей на такой туше можно вывести! — Попрошайка прыгал вокруг и, сияя лицом, потыкивал Проню пальцем. — А можно вы­кормить крыс...

— Кайф… — Проня распахнула глаза и распустила губы в мерзкой слюнявой улыбке.

С каждым днём становилось теплее. Оставались позади города, посёлки, деревни. Перед путниками раскинулась бескрайняя пустын­ная степь. Юг находился где-то там, за горизонтом, всего в несколь­ких днях ходьбы.

— Вперёд, товарищи! — победоносно кричал Сява. — Последний бросок — и мы у цели!

Прошло еще несколько дней, а степь не кончалась. Более того, впереди пролегала совершенно голая бесплодная равнина, доведенная до полного истощения в годы развитого социализма, благодаря применению методов интенсивного земледелия с научным подходом. Ни травинки, ни кустика, кругом одни трещины в пересохшей и выветрившейся земле.

— Надо возвращаться, — уговаривал друзей Культя.

— Я хочу есть, — стонала Вася. — И ещё хочу пить.

— Здесь даже Кал сдать некому, — негодовала Проня.

— Нам бы твои проблемы, — ворчал Кнут. — А вообще-то, давайте советоваться.

— Открываем Партсобрание! — тут же объявил Сява. — На повестке дня один вопрос с двумя подпунктами. Куда нам двигаться дальше: а — вперёд, или б — назад? Начинаем прения. Кто хочет выступить?.. Слово просит Коммунист Культя...

— Ещё два дня без пищи, и мы не сможем двигаться ни вперёд, ни назад, — сказал Культя.

— Конкретней, товарищ, — строго попросил Сява. — Почему два дня, а не три или даже четыре? Почему без пищи? Возможно, что впереди скоро опять пойдут травы… Конкретней попрошу.

Кнут молчал. Он не привык сдаваться ни при каких трудностях, хотя в словах критика имелся смысл. Вася разделяла мнение своего дружка и тоже помалкивала. Проня хотела что-то сказать, но пока она соображала и двигала глазами, наводя резкость на председательствующего, слово сам себе предоставил Сява.

— Товарищи! — попрошайка завопил на такой высокой ноте, что пустил петуха. — Товарищи! Высокое звание Коммуниста не даёт нам права при первых же неудачах отступать, капитулировать, сдавать­ся, идти на попятную!..

Далее Сява прокричал большое количество всевозможных партий­ных заклинаний, воздал хвалу Великому Кузьмичу и проклял капита­листов. Что-либо возражать на такие речи никто не осмелился, это счи­талось в высшей степени непатриотичным. Культя сидел пристыжен­ный, но не покаявшийся.

— Переходим к голосованию! Кто за то, чтобы продолжить поступа­тельное и целенаправленное продвижение вперед?

Кнут, Вася и Сява подняли руки. Проня задвигалась, открыла рот...

— Кто против? — Сява не стал ждать, пока Проня определится.

Культя нехотя, скорее из принципа, вскинул ладонь и тут же опустил.

— Кто воздержался?.. Итак, объявляю результаты голосования: трое — за,

один — против, при одном воздержавшемся.

— Я не воздерживалась, — наконец-то вымолвила Проня. — Я...

— За?..

— Э...

— Против?

— Я тоже есть хочу.

— Вот и отлично. Значит, четверо — за, один — против, воздержавши­еся отсутствуют.

— Да-а-а. Вот в таких краях я никогда не бывал! — ликовал Сява, забравшись на кручу. — Хотя слыхивал, слыхивал. И не только слыхивал, а знал, то есть был уверен. Перед нами юг, товарищи! Самый настоящий юг! Глядите, какая растительность. Ой, зараза! — Попрошайка отдёр­нул руку, уколовшись.

— Похоже, тут даже нет съедобной травки, — пробурчал Культя.

— Нет? Как же. Это же юг! Тут всего навалом. Тыквочки вот такие! И сладкие.

— Как это — сладкие? — не поняла Проня.

— Ну, вкуснее наших. Значит сладкие. Ешь и хочется.

— А мне и наших всегда хочется, — сказал Культя.

— Наши маленькие, — не сдавался Сява. — Два раза куснул и нету, а южную — ешь, ешь, уже не лезет, а она все не кончается.

— Говоришь, как будто сам ел.

— Хоть и не ел, а знаю, важные люди рассказывали, — Сява перепрыгивал от одного куста к другому, пробуя растительность на зуб. — Горькая, — констатировал он. — Солёная. Ой, я-я! Жжётся!

— Брось ты её жевать, — сказал Кнут. — Отравишься. Пойдём лучше город искать.

— Да, да. Надо город искать, — поддакнул Культя. — Мы сюда не траву есть пришли, а тыквочки и орехи.

— Вот вроде бы ничего. — Попрошайка замолотил челюстями. — Нет. Эту я уже пробовал. Солёная. К пиву бы пошла. А так — тьфу.

— Ладно, ты тут хавай траву, а мы пойдём искать город, — сказал Кнут. — Вперёд!

— Вперёд, товарищи, вперёд! — заторопился Сява, между словами оттирая язык рукавом. — Только вперёд!

С каждым шагом становилось всё жарче. Сказывалась усталость, да и солнце прочно зависло в зените. Редкие бабочки, всполошено трепыхая крыльями, носились от цветка к цветку. Сява поймал одну, попробовал на зуб, но только перемазался белой пылью.

— Нет в ней мяса, — сделал заключение попрошайка.

— Припёрлись на юг, вот и обжираемся, — язвил Культя.

— Ничего, найдём город, а там-то уж отъедимся, — бодро тараторил Сява. — Так поедим, что и думать о еде забудем. Я столько съем, столько! И ещё раз столько.

— Смотри не обделайся.

— А вот и хотя бы… Главное, успеть сдать Кал куда следует, то есть в горшок, а не сбросить в штаны, как некоторые.

Культя оскорбился и замолчал.

— Хоть бы встретился кто. Может, мы не туда идём, — жалобно про­говорила Вася.

— Тропинок не видно, — вздохнул Кнут.

— Высохла земля, вот все и шляются как попало, — сказал Сява. — Не по стежкам-дорожкам, а как кому в голову взбредёт.

— Юг, — хмыкнул Культя. — Вот у нас по любой тропинке или в город придёшь, или на свалку, или в деревню.

— Ладно, переночуем, а завтра город найдём, — уверил всех попро­шайка. — Точно найдём. На юге много городов. Больше, чем у нас. И как только мы город найдём, как объедимся вволю тыквочками, так вы сра­зу и заговорите, вот, мол, какие мы молодцы, что заявились сюда. А это я вас агитировал, я вас привёл. Мне каждый из вас в знак благодарности по тыквочке должен будет преподнести. В знак уважения. То есть, симпатии. Ина­че говоря — расположения. Или почитания. А, может быть, даже благо­говения. Выбирайте сами...

— Земля-то здесь какая горячая, — заметил Сява, укладываясь спать. — Вот вам и юг. Не надо норки искать или в мусор зарываться. Лёг на землю и спи. А хочешь, чтоб помягче было, можно её подрыхлить. Хорошо!

Никто не поддакивал, и попрошайка притих. Ночь наступила рано. Запахи чудных, но несъедобных трав щеко­тали ноздри. Назойливо стрекотала ещё никем не съеденная козявка. Или она была слишком ловкой, или ядовитой.

Культя лежал на спине и смотрел в небо. Проня вроде бы потеряла к нему жгучий интерес, а, может быть, как и все, думала о еде.

— Ты в меня не кончай, — послышался шёпот Васи.

— Так куда ж, в траву, что ли?

— Вот, дурень. Да в рот мне. Зачем добру пропадать?

«Умная», — с завистью подумал Культя.

Проня неожиданно закашлялась, брызнула слюной.

— Будем её южанам предлагать, — зашептал предприимчивый Сява. — В обмен на тыквочки.

— Найдёшь дураков, — скривился Культя.

— Зачем дураков. Мы ею будем угрожать. Давай, мол, тыквочки, а то познакомим. Здорово? А? Не глупо?

Критик не отвечал. Ему хотелось есть и ещё чего-то непонятного, но хорошего. Может быть, счастья?