20

Стемнело. Люди в предвкушении снов разбредались по своим уютным норкам. Все, в меру своих способностей, были сыты или голодны. А кое-кто, из особо одарённых, слегка или даже как следует пьян.

Она сама нашла укромное местечко, лизнула дружка по губам, чтобы возбудился, и игриво отстранилась. Культя притянул её к себе и стал распутывать завязки на поясе.

— Ой, подожди, — пискнула женщина.

— Чего ещё? — насторожённо заворчал Культя, опасаясь, что его снова хотят одурачить.

— Мне надо где-нибудь присесть. У меня что-то с животом. Ох, ох...

— Не на того напала, — сказал Культя, рванул завязки, развернул женщину к себе задом, обнажил до колен и грубо, без ласки проник в её горячую сочную плоть. Подружка охнула, резко согнулась, что-то жидкое брызнуло Культе в живот и потекло по ногам прямо в приспущенные штаны. Невыносимый смрад шибанул в ноздри.

— Ах, ты!.. — только и успел вскрикнуть Культя.

Женщина подпрыгнула, охая, скуля и плача, поползла прочь, приговаривая: «Это всё пиво твоё, поганое, сраное…»

Культя сдёрнул штаны. Содрогаясь от вони, почистил их о землю, пучком травы обтёр ноги и живот. Воняло всё так же крепко. Надо было срочно искать воду. Он пошёл на восток, в сторону, где располагались обиталища Сявы, Васи и всех пришлых страдальцев, время от времени выкрикивая: «Где тут у вас вода?!» Кто-то посылал его к чертям, кто-то — к капиталистам, кто-то — на север, кто-то — на юг, кто-то — на три буквы, а один крикнул: «Верной дорогой идёшь, товарищ!»

И правда, скоро Культя вбухался в огромную лужу. На него заквакали потревоженные лягушки.

«Странно, что они тут живут, и их ещё никто не съел», — подумал критик. Но только он успел замочить свои тряпки, как его с силой треснули по заднице палкой.

— Лягух моих воровать! Ишь, какой! Заявился, понимаешь! — заорал хозяин лужи, с удовольствием наблюдая за барахтающимся в воде человеком. — Утоплю! Замордую! Суродую!

— Да нет же, нет, — залепетал Культя, торопливо смывая дерьмо с ног. — Я только брюки хотел выстирать.

— Так я тебе и поверил. — Мужик вновь замахнулся дубиной.

— Да не вор я, не вор. Мы пиво пили там, у цирка, а от него у моей бабы живот прихватило.

— Да-а-а. Понос — штука катастрофическая. Но почему тогда ты тут полощешься, а не баба?

— Так это она меня обгадила. Я хотел потребить её, всё как положено, а она меня… вот. И в штаны попало, и вообще я весь в этом самом. В Кале недоброкачественном.

— В говне, значит?

— Ага, — радостно согласился критик.

Мужик почесал дубиной пузо.

— Ладно, бить я тебя не буду, только убирайся отсюда, и живо! а то всю мою еду потравишь.

Культя выбрался из лужи.

— А может, ты этими штанами всё-таки лягух ловил? — вновь засомневался хозяин лужи.

— На, понюхай, — с обидой в голосе сказал критик.

Мужик понюхал. Содрогнулся.

— Ну и вали тогда! — заорал он. — Говнюк вонючий!

— Где же мне всё-таки помыться? — крикнул неудачливый гуляка, спеша подальше от этого переменчивого человека.

— Там дальше канава будет, только в ней пиявки живут.

— А они ничейные? — спросил Культя, зная, какой превосходный суп получается из пиявок.

— Ничейные, — утешил мужик. — Но кусачие страшно.

Полоскаться ночью в канаве с пиявками Культя посчитал делом опасным. Решил дожидаться рассвета. Спать в грязных штанах гордый критик опрометчиво побрезговал и ночью сильно окоченел. Он оборвал всю траву в округе, чтобы хоть как-то укрыться, но всё равно поддувало. Вот если бы сплести из травы циновку, стало бы теплее, но, во-первых, было темно, во-вторых, для этого требовалось много времени, и, в-третьих, Культя не владел подобающими способностями. Несколько раз он вскакивал среди ночи и, дико подвывая, носился взад-вперёд, стараясь согреться.

Начинало светать. Первые лучи далёкого солнца пробились сквозь зыбкий горизонт. Серый туман слоился в низинах. Невнятно пискнул какой-то ещё уцелевший зверёк.

Осторожно прополоскав штаны в канаве, Культя осмотрел их внимательно — вдруг какая-нибудь мелкая тварь спряталась в складках с целью поживиться его телом. Потом он подобрал прутик, решив наловить пиявок. Жирные эластичные черви соскальзывали и плюхались назад в воду. Пришлось ловить их на палец, обмотанный тряпочкой, хотя этот способ считался рискованным. Стоило пиявке чуть-чуть прокусить кожу, и началось бы медленное умирание от судорог мышц и одеревенения суставов. Культя набросал с десяток пиявок на берег и только тогда сообразил, что нести их всё равно не в чем. Ждать, пока они сдохнут — измучаешься, к тому же жизнестойкие твари то и дело вбуравливались в землю, пытаясь удрать, и надо было выдёргивать их беспрестанно, чтобы не скрылись. Критик побегал вокруг канавы и нашел небольшой плоский камень. Он сложил на него добычу, но не смог пронести даже несколько шагов — черви расползались. Культя стал давить их камешком — пиявки корчились, сжимались, вытягивались и совершенно не собирались подыхать.

— Хочешь, я тебе за них фантик дам? — раздался неожиданный голос. Грязный, неопределённого возраста человек наблюдал за потугами Культи умертвить добычу.

— Хочу, — сказал Культя.

Гость расплатился, достал из-под лохмотьев жестяную коробочку, аккуратно сложил в неё пиявок и, кивнув в сторону канавы, сказал:

— У меня ещё один фантик имеется.

— Сам-то чего не ловишь?

— Остерегаюсь. А вот ты, как вижу, храбрый человек, настоящий мужчина, Коммунист с большой буквы.

Культя зарделся от похвалы, но на лесть не клюнул.

— Я наловлю, а ты выпросишь. Ты ведь попрошайка?

— Не выпрошу. Не бойся. Я же вижу — ты ещё сам не ел. Нельзя так выпрашивать. Вот если бы ты их поел, да ещё наловил, тогда бы я выпросил, а так нельзя. Уж лучше фантик заплачу...

Культя задумался. Поглядел на свой не укушенный палец, на канаву, на поджидающего незнакомца, вспомнил о своём нереализованном тазе, об ускользнувших прелестях Васи и словно очнулся — как это он, человек с незаурядными способностями, рискуя жизнью, отчаялся на промысел, о котором не помышляет даже замызганный попрошайка.

— Нет уж, — буркнул критик, — я тут просто тренировался. На скорость, так сказать, на реакцию. Пошёл я. Пока.

— А-а-а… — огорчённо протянул незнакомец. — Ну, тогда прощевай, значит. До свиданьица.

Сява сидел на песчаном бугорке и сосредоточенно чесал голову, выковыривая из-под ногтей всё, что туда наскребалось. Пристально и с некоторым удивлением он рассматривал находки, тут же разочаровывался и отбрасывал прочь. Он вовремя заметил приближающегося критика, поправил таз, пыхнул глазами.

Культя брёл медленно. Он был понур, измучен приключениями и хотел спать.