9 (новая глава)

9.

Света оказалась хорошей женой. Доброй, заботливой, ласковой. Полгода мы жили душа в душу, за столом лучшие кусочки друг другу совали, вместе слушали музыку, вместе ходили в лес собирать землянику. Ну, а потом началось что-то непонятное… Потом — это после рождения дочери. В моём поведении ничего не изменилось и я не понимал придирок и приступов раздражения, которые всё чаще и чаще посещали Свету. Разобрался я в этой загадке лет через десять, когда окончательно рухнула Советская власть. Но об этом позже…

Расстались мы через три года, делая всё возможное, чтобы возненавидеть друг друга. Сходство характеров и обоюдная любовь к рок-музыке уже не имели никакого значения. Когда хотел я, она фыркала, как первая советская комсомолка, которой предложили перепихнуться во имя революции. Когда желание посещало её, мстил я, заявляя, что на неё у меня не встанет. Мы всячески изощрялись в обидах. А страдала дочь. Я ушёл, а она не понимала, что случилось. Папа разлюбил маму?

«Вот подрасту и женюсь на папе и он снова будет жить с нами», — заявила она бабушке.

Мы развелись, а я так ничего и не узнал о женских оргазмах. Кажется, я пребывал в уверенности, что сам факт сексуальной близости является для женщины апогеем удовольствия и больше ей ничего не нужно. Хотя что-то такое Света пыталась объяснить. Но не прямо, намёками. Рассказывала о подруге, муж которой «не доводит дело до конца» и подруга от этого страдает. Я ничего не понял. Себя-то я считал чуть ли не половым титаном, который всегда готов и достаточно трудоспособен.

Жизнь продолжалась и после развода. Я сменил свой старый Запорожец на новенькие Жигули и ударился в беспорядочные интимные отношения с женщинами, иначе говоря — блядство.

В тот недолгий период моей свободы от семейных уз, наша рок-группа неожиданно заявила о себе достаточно громко и скандально.

Во-первых, к нам прибился Поп. Нет, он не был батюшкой из церкви, если кто подумал. Бесхитростная кличка его извлекалась, как обычно, из фамилии Попов. В нашем городе он появился случайно, заехал погостить к родственникам и, как-то раз, спев пару песен на танцплощадке, так обаял публику, особенно женскую её часть, что тут же и прижился. Этот крайне любопытный тип обладал исключительным голосом, на слух копировал английское произношение песен, при почти полном незнании языка. Пил как конь, но никогда не вырубался. И по женской линии тоже считался жеребцом. Редко после какого выступления ему отказывала та цыпа, на которую положил глаз наш вокалист.

Во-вторых, я, будучи ещё со школьных времён осатанелым радиолюбителем, смастерил несколько электронных устройств, предназначенных для получения разнообразных гитарных эффектов. Тремоло, фуз, вибрато (не путайте с секс-прибором — вибратором), квакушку, дистошн. Всё свободное время я посвящал конструированию и даже умудрился прилично заработать, изготавливая «примочки» и усилители для других групп.

На бас-гитаре в ту пору у нас играл Веша — отличный во всех отношениях музыкант, неутомимый генератор идей, творческих, запойных, мордобойных и всяких других прочих.

Где мы только не играли. На свадьбах, в школах, в общагах, иногда на квартирах и дачах, на турбазах предприятий, в домах культуры колхозов.

С некоторого времени наши выступления стали разбавляться мелкими стычками, а иногда и затяжными полновесными драками. Чаще всего это происходило на селе. В перерывах, когда включался магнитофон или начинал музицировать гармонист, мы отходили к столу, выпивали, а вот закусить не успевали. Начиналась драка.

Лом недоумевал. Вскоре секрет агрессивности аборигенов раскрылся. В каждой из заварушек каким-то чудесным образом оказывался замешан наш басист Веша. Самовольный и задиристый, этот парень часто доставлял проблемы, но ему всё прощалось в силу таланта. Он мог запросто пропустить репетицию, устроить драку во время выступления, если кто-то из зрителей ему не нравился, пил так, что Советский Союз, наверное, немалую часть своей экономики поддерживал на плаву за счёт этого музыканта. Нередко он вырубался прямо во время выступления и Лом постоянно грозился его уволить, но прощал, то ли в силу отходчивости, то ли понимая, что без Веши мы многое потеряем как группа.

Обычно во время перерыва наш бескомпромиссный басист с кем-то цапался, абориген собирал местных бойцов и в следующем «антракте» или после завершения мероприятия начинались разборки. Заканчивались они по-разному. Иногда били нас, иногда побеждали мы, особенно если на помощь приходили местные поклонники группы.

После очередной драки, Лом собрал нашу бригаду на собеседование.

— Слушай, в следующий раз мы будем только наблюдать, — сказал он Веше. Строго глянул на нас с Попом и добавил: — И чтобы никто из вас не лез, понятно? Пусть ему навешают пиздюлей, может, присмиреет, петух.

— Сам ты, петух, — огрызнулся Веша.

— Я в другом смысле. Индюк, гусь. А точнее — баран.

— А кто играть будет? — поинтересовался наш басист.

— Обойдёмся. Или другого найдём.

Драки прекратились. Но не ненадолго.

Другого басиста тоже нашли, но не сразу и нескоро. Иногда Лом приглашал его для острастки, чтобы Веша чувствовал себя нервозно и не чувствовал незаменимым. Веша любил группу, любил капающие червончики и частые угощения от поклонников, поэтому время от времени брал себя в руки и угнетал свою буйность.

Как-то на одной из свадеб мы обратили внимание на странного молодого человека, усиленно демонстрировавшего гостям свою крутизну. То и дело, он принимал стойку каратиста и делал несколько быстрых красивых выпадов. Нет, бить он никого не бил, удары наносил по воздуху и всё-таки показуха порядком всех раздражала.

Веша долго терпел, присматривался и в конце концов не выдержал.

— Набить бы морду этому спортс-мэну, чтобы не выделывался, — сказал он мечтательно.

Лом, как ни странно, не возразил.

В перерыве мы с Вешей расспросили о странном госте жениха с невестой. Оказалось, что это их дальний родственник из Москвы.

— Всех задолбал своим карате, — сокрушённо сказал жених. — Перед гостями стыдно.

— Вызовем его во двор, а там… — предложил мне Веша.

Он подвалил к каратисту и поинтересовался:

— Карате?

— А что? — Парень тут же задрал нос и высокомерно осмотрел нашего басиста.

— Да ничего. Красиво получается. А в драке как, помогает?

— Ещё бы!

— Не может быть! Покажи чего-нибудь.

Каратист принял стойку.

— Не здесь же, — остановил его Веша. — Пойдём во двор.

Мы вышли на улицу. Я уже догадывался, чем всё кончится. По-хорошему стоило бы эту заварушку прекратить, но ведь не поймёт парнишка, решит, что струсили.

Веша стоял и глуповато ухмылялся. Вот с кого надо брать пример, а не воздух кулаками дубасить.

Парень сделал несколько эффектных выпадов.

— Что это? — спросил Веша.

— Каты.

— А для чего они?

— Чтобы защищаться. — Он продемонстрировал ещё парочку блоков перед самым носом нашего басиста.

— А как нападают? Покажи. — Веша принял дурацкую стойку, нелепо замахнулся.

Каратист презрительно усмехнулся, зачем-то набрал воздуху в лёгкие, сделал выпад. Веша притворно уклонился и нанёс молниеносный удар в челюсть. Парень улетел в густой куст жасмина.

— Х…ня, твои каты, — сказал басист, помогая каратисту выбраться из зарослей. Он перехватил парнишку за шиворот, подставил подножку, толкнул и отправил пахать носом клумбу.

— И карате твоё — х…ня.

— Да я ж только показывал, — захлюпал парень, стирая землю с лица и чуть не плача.

— А я показал, что бывает с теми, кто любит показывать. Понял?

После очередного концерта, на котором наш Поп не спел ни одной советской песни, Ломахина вызвали в райком Партии. Там ему сунули под нос список зарубежных групп, запрещённых в Советском Союзе. В коварном перечне этом значились все наши кумиры, что означало: весь наш репертуар — вне закона.

Лом долго кряхтел, хмурился, секретари (первый, второй и третий) глядели на него весело и победоносно.

— А где взять то, что можно петь? — Лом решил разыгрывать из себя простачка.

Партийная инквизиция на простоту не купилась.

— Петь можно всё, то есть любые песни советских композиторов. Обязательно разучите «Вологду» и эту как её… «Косил я сколювщи…» «сконю…» — Первого секретаря слегка заело.

— «Косил Ясь конюшину»? — пришёл ему на выручку Ломахин. — Песняры поют.

— Песняры. Ага. Русская народная, — поддакнул второй.

— И «На недельку до второго я уеду в Комарово», — подал голос третий. — Очень мне нравится.

— За исполнение этих песен авторам надо деньги платить, — нашёлся Ломахин.

— Районный отдел культуры оплатит.

— А давайте мы вместо «Вологды» и «Комарово» разучим песню «Генеральный секретарь», — неожиданно предложил Ломахин.

Партийцы переглянулись. Не ожидали они такой лёгкой победы над волосатиком.

— Только мы слов не знаем. Поможете?

Через неделю Лом принёс машинописный листок с текстом. Сунул его в руки Попу.

— Учи. И во время исполнения не вздумай держать на лице глумливую рожу.

Поп пробежал текст глазами.

— Ты, что, в Партию вляпался? Или тебе лоботомию сделали?

Я отобрал листок у Попа и громко прочитал:

— «Спасибо вам за ваш рабочий подвиг, товарищ наш партийный секретарь».

— Оху…ть! — Веша разинул рот. — Чтобы мы, да эту лабуду…

— Захлопни варежку и подбирай бас, — осадил его наш лидер.

— Да эту х… ню и по телевизору только раз исполнили. Уж не знаю какие золотые горы посулили певцу, чтобы он согласился так опозориться.

— Не бухтите, — сказал Лом, — это будет наше тайное оружие. А певцу Ворошилову присвоили звание народного артиста СССР.

— Видать и тебе пообещали?

— Пообещали, если постригусь.