12

12.

На наш завод поступили новые станки. Не знаю кто изобрел это чудо, но новыми они являлись только по свежести металла. Наладить их не смогли ни сами изобретатели, ни лучшие наладчики завода-получателя, то есть, мы. По-видимому кто-то сумел провести госприемку хорошо отлаженным в стране способом, через так называемую турбазу. Сауна, водочка и испанские консервы «сардины в масле» легко решали любые щекотливые вопросы.

Наше руководство подумало и решило спровадить нас с Ломахиным изучать работу станков на завод изготовитель. С глаз долой этих волосатиков.

Поселили нас в общежитии квартирного типа, выделив целую комнату на двоих. Кухня была общей. Там же имелись удобства, а именно: ванная, туалет и радио. Мечта пролетария пока он не женился или после того, как развёлся. В комнате кроме трех кроватей наличествовали: платяной полированный шкаф, стол, стулья и разумеется три тумбочки.

Днём мы учились, вернее, как бы учились. Конструктора сразу невзлюбили нас по причине того, что собственные станки являлись для них «ящиком Пандоры», но чтобы мы не заподозрили неладное, всячески увиливали от общения. То у кого-то зуб заболит, то у жены роды, то все дружно сбегают в магазин, в который неожиданно завезли сапоги, стиральный порошок, хрусталь и так далее по списку на тысячу наименований. Мы особо не настаивали, мол, учите нас… Завод был большим, интересным, пока весь облазишь…

Потом, когда открылось, что наш пропуск вольный, и мы, как командировочные, имеем возможность шнырять через проходную в любое время, то, услышав очередное: «извините, ребята, но сегодня не до вас», уходили в город.

Очень скоро нам повезло познакомиться с местным любителем рока — Огурцовским. Начался интенсивный обмен записями, плакатами, дисками. Новый приятель свёл нас с музыкантами и неожиданно выяснилось, что они с «нашего» завода. Ребята даже что-то слышали про станки, которые нам предстояло обслуживать и сразу уверили: бросьте, не тратьте время, их уже три года никто наладить не может. Вместо непродуктивной учёбы нам предложили поиграть в их группе, которая буквально на днях пережила разгром, попав под бдящее око парткома… или месткома, кто их разберёт этих бдящих. Выгнали ударника и соло-гитариста. Ну, последнего (он и вокалистом был по совместительству) понятно за что, — спел что-то нерусское, да повизжал чуток, а как мог попасть в немилость ударник? Оказывается, стучал громко. Партии это не понравилось. Партия любит, когда стучат тихо.

Барабанщика ребята уже нашли, а вот хорошие гитаристы играть в заштатной заводской группе не стремились. Им ресторан или клуб с танцплощадкой подавай, чтобы рублики зарабатывать. Лом подёргал струны на оказавшейся к месту гитаре, и его тут же стали уговаривать принять участие в намеченном на ближайшую пятницу мероприятии — выезд коллектива шестнадцатого цеха на заводскую базу отдыха. Ломахин похлопотал за меня. «Ладно, — согласились ребята, — если вдруг заинтересуются кто такой, ты у нас на маракасах. Ну и потрясёшь их там чуток, коль будет надо». Что ж, маракасы трясти это самому последнему «дубу» в кайф.

Турбаза завода располагалась в живописном местечке и была отстроена с размахом и неприкрытым шиком. Два этажа, спортзал, танцзал, эстрада. Весь день мы принимали банные процедуры, прямо из сауны бухались в ледяную воду озера, пили водку, заигрывали с девчонками. Последние не поддавались. Держались строго, мол, мы не такие.

— Такие, такие, — бурчал Ломахин, окончательно расстраивая и без того плохо налаживавшиеся контакты. Пришлось продолжать налегать на водку.

К вечеру я уже вполне мог играть на басу, а ещё через пару рюмок и на органе. Маракасы к счастью куда-то затерялись, ну а к другим инструментам меня не подпустили. Их новый барабанщик шипел на меня, как гусь, бас-гитарист, к тому же толковый, имелся свой — заводской, а органа в группе не было. Упущение, однако.

Я, стараясь держаться молодцом, стал приглашать девчонок, но они артистично выскальзывали из-под моих клешней, и я ушёл переживать неудачи в туалет. Там тусовался такой же горемыка, как и я, — парень мог стоять на ногах только в обнимку с раковиной. Мы выразили друг другу почтение, парень попытался закрепить дружбу поцелуем и в ответ на моё: «держись, товарищ», даже прослезился от уважения. О чём мы с ним говорили? О важном. Ничего нет крепче дружбы двух прилично подвыпивших незнакомцев. Наговорившись всласть, мы направились в зал. И тут мой закадычный приятель оторвался от меня и повис на какой-то девчонке, называя ее звездой и супер-птицей. Я посмотрел на сцену. Лом давал инструкции ритм-гитаристу.

«Ага, не такой уж я и пьяный! Сейчас будет свою любимую вещь играть. И петь, если Партия позволит».

Вокалист из Ломахина неважнецкий, но в этой теме соло сливается с вокалом, и если соло звучит громко, все огрехи вокала незаметны. — «Ай вонт ю, ай вонт ю соу бэд». — И так до бесконечности. Классная вещь!

Ритм гитарист затренькал свои два аккорда, Лом рванул струны. Публика замерла в экстазе. Но что-то у музыкантов не клеилось. Лом прервал завывания в микрофон и стал давать новые указания.

Снова грянули. Опять не то.

Лом подошел к микрофону:

— Вольдемар, поднимись на сцену.

Я осмотрел публику. Где этот таинственный Вольдемар?

— Вольдемар, тебе говорю. — Ломахин смотрел на меня и махал рукой. — Иди сюда.

«Ах, да, Вольдемар — это же я». — Совсем забыл, что Лом так меня обзывает. Впрочем, больше никто, поэтому я и не привык.

— Садись за установку, — крикнул наш лидер-гитарист.

— Я? — удивился я.

— Ты, ты!

«Надо же. Именно на этой вещи Лом постоянно меня ругал, что сбиваюсь с темпа, а иногда и против ритма веду. Ну, да ладно, видно есть «дубы» и покрепче меня. Сейчас мы им покажем!». — Я влез на сцену, чуть подправил барабаны под себя и мы грянули:

— I want you, — взвыл Ломахин. — I want you so bad…

Клёво у него получается. Я лупил по барабанам, как мог, и Лом бросал в мою сторону одобрительные взгляды. Неужели и правда у пьяного открывается третий глаз, или как там говорят: расширяется сознание? Я и сам чувствовал, что не сбиваюсь. Где-то на пятой минуте лопнуло покрытие большого тома.

«Кожа, — мелькнула в моей голове запоздалая мысль, — пластик бы выдержал».

— Кожа, — пояснил Лом разволновавшемуся руководителю группы. — Пластик бы выдержал.

— Ты, это, того, давай потише, — порыкивал в мою сторону штатный барабанщик.

— Пластик купите, — огрызнулся я, — кто сейчас по коже стучит.

— Мы стучим.

— Ну и стучите, — сказал я, сунул палочки в образовавшуюся дырку и направился кадрить девчонок. Да… Велика сила искусства. Теперь они все были мои. На выбор. Или мне так мерещилось? Потому что утром я обнаружил себя в постели весьма дрябловатой тёти. Надо же. Вчера казалось: красавицу зацепил…

— Что, не нравлюсь? — спросила тётя, заметив моё удивление.

— Неа, — сказал я честно.

— А вчера замуж предлагал.

— Я вчера всем предлагал. С непривычки.

— Как это, с непривычки?

— Выпил много. Малопьющий я, понимаете? У меня папа алкоголик, и я боюсь стать на него похожим.

Пока тётя размышляла над сказанным, я оделся и улизнул из номера.

По коридору тащился всё ещё пьяный Лом, бурча себе под нос, что он не такой, не на того, мол, напали, что у него жена — главная красавица колхоза и он не бросается на первых встречных бляюшек. Он поднял тяжёлый взгляд на меня и горестно вздохнул.

— Совратили? — спросил я.

— Совратили. Но я сопротивлялся. Веришь?