4

На дембель я отправился, не дослужив трёх дней до двухлетнего срока.

Дома всё было в порядке: отец пил, мать учила детей в школе уму-разуму. Мне же оставалось найти работу и… жениться. Убедившись, что мои записи на бобинах целы и невредимы, я первым делом переслушал всё, что у меня было «The Beatles».

«Выключи этих негров!» — орал мой папаша, когда заявлялся домой ночевать, и если я не подчинялся, обещал, что сделает из меня обувь. К счастью, я его больше не боялся. Армия, выход силой на турнике и отжимания от пола, пусть и не сделали из меня мужчину, но закалили физически. Он это тоже понимал, поэтому наше совместное проживание отягощалось лишь словесными перепалками, изредка усугублявшимися короткими схватками. Но без крови.

Папаша мой, хоть и алкаш (ночью встаёт, чтобы выпить рюмочку), но по кустам и канавам пьяный не валяется. Всё-таки — номенклатура. Всю жизнь в начальниках. После того, как развалит работу в одной организации, его назначают руководить другой. Вообще-то я прикалываюсь и шучу так грубо. Работник он неплохой, и рабочие его вроде бы любят, а должности меняет из-за того, что вечно ссорится по пьянке с вышестоящими товарищами. Но, как известно, Партия своих не сдаёт и тут же переводит на другое блатное место.

Переслушав Битлов, Роллингов и прочих имевшихся в моей коллекции «негров», я устроился на работу и принялся отращивать волосы. Радовало, что вся молодёжь на заводе занималась тем же самым. Начальство с волосатиками воевало, но неумело, — никого не расстреливали и не сажали, разве что премий иногда лишали, но всегда под другими предлогами. Больше всего раздражала несправедливость. К женщинам по поводу их причёсок никто не придирался, а вот к парням применялись всевозможные методы устыжения, поскольку убеждения не действовали. Последней надеждой руководителей предприятия стал состряпанный на скорую руку приказ, смысл которого гласил: «в связи с тем, что длинные волосы могут попасть во вращающиеся детали станков, в целях соблюдения правил техники безопасности и предупреждения несчастных случаев, запрещается работа со свободно свисающими лохмами, дабы не пострадала нерадивая голова их хозяина». На другой день все волосатики обзавелись головными уборами. Кто-то заправил свои кудри под кепи или берет, другие повязали косынки. Цех стал походить не на современное предприятие коммунистического труда, а на пиратскую галеру. Начальство, увидев всю эту немыслимую красоту, пришло в ужас, тут же отменило приказ и вернулось к прежним методам тайного финансового террора. К борьбе за советские причёски «бокс» и «полубокс» подключились парторганы. Вздрючивали для разгона подвернувшегося под руку мастера, тот спешил в цех и, жалко потея, проводил примерно такую беседу:

— Вот, может, я чего-то не понимаю, но длинные волосы это так неудобно.

— Ага, — соглашался я, — и родители говорят, что на девочку похож.

— Вот именно! — наивно радовался лёгкой победе мастер.

— Только не знаю, кого мне слушать, некоторым моя причёска нравится.

— Ясно кому, таким же волосатикам.

— Ага, — снова поддакивал я, — именно волосатикам. Девушкам. Они говорят, что я на Моррисона похож.

— Какого ещё Мори…

— Из группы «The Doors».

Мастер морщился. Аргумент не казался ему убедительным.

— Слушать надо взрослых. Они плохого не посоветуют. Кроме того, в длинных волосах часто заводятся вши.

— Часто?

— Да постоянно!

— Вот, зараза. Мерзость какая. И каково это жить с вечно вшивой женой?

— Почему вшивой?

— Ну… я же видел вашу супругу. Такие роскошные длинные волосы… Представляю, как вольготно живётся там паразитам.

Мастер подскакивал, как ужаленный.

— Что ты плетёшь?! Причём тут моя жена?

— Как это — причём? По вашей логике, чем длиннее волосы, тем больше шансов завшиветь.

Мастер уносился докладывать, что воспитательная беседа проведена. Но неудачно. Чтобы лишить патлатиков их хайров, нужно отрубать им головы.

— Эх, — сокрушались парторганы, — мы бы со всем удовольствием, так ведь такой международный вой поднимется!

— Поднимется, — поддакивал мастер.

— Да-а-а, не те сейчас времена.

А вскоре случилось нечто замечательное. Завод закупил музыкальные инст­рументы. И не какие-нибудь там балалайки или гармошки, а электрогитары и самую настоящую ударную установку. Начальству хотелось иметь свой вокально-инструменталь­ный ансамбль. Это считалось модным.

Сбор музыкантов сразу взял в свои руки наладчик Ломахин. Он не просто умел бренчать на гитаре по подворотням, а уже успел поиграть в нескольких группах, собиравшихся и распадавшихся, словно собачьи стаи. Собачьи — не в смысле качества вокального мастерства, а в смысле партнерского непостоянства. Гитаристов объявилось, хоть пруд пруди, но Лом (Ломахин) браковал их с безжалостностью ОТК и в конце концов взял человека со стороны, благо начальству это дело было до фени. А вот свободного барабанщика ни на заводе и нигде в городе не оказалось. На первые репетиции приходил кто-нибудь из других групп. Это не устраивало Ломахина и он неожиданно предложил мне переговорить с Рудиным, из гремевшей в то время рок-группы "Экспрессо" дома культуры железнодорожников. Рудин встретил меня неожиданно приветливо, тут же показал первый бой, годившийся почти для всех быстрых мелодий, и посоветовал отрабатывать его до автоматизма дома на коробках из-под обуви.

Буквально через пару недель наша группа отправилась на головное предприятие для участия в конкурсе вокально-инструментальных ансамблей. Я чувствовал себя не в своей тарелке, потому что ещё ничего не умел, но Лом убедил, что всё это ерунда, — подумаешь отстучать пару песен.

Мероприятие прошло действительно гладко, никто и не заметил, что место барабанщика в нашей группе занимает «дуб», — так обычно называют рокеры начинающих или непробиваемо тупящих музыкантов. И именно на этом конкурсе я самолично убедился, что навсегда так и останусь «дубом», потому что услышал и увидел, как надо стучать на барабанах.

В комнатку, в которой мы репетировали перед выступлением, заглянул незнакомый парень, привлечённый по-видимому кошмарным звуком наших ударных инструментов. Он не стал критиковать меня, но посоветовал кое-что и помог настроить барабаны. Затем сел за установку и выдал такое классное соло минут на пять, что я сразу понял: так играть я не смогу никогда…

Потом мы часто ездили на заводскую турбазу, зарабатывали рублики на школьных вечерах, играли на свадьбах. Ради запросов маргинальной публики пришлось разучить несколько постылых шлягеров ублюдочной советской эстрады. Случалось мне на некоторых пьяных мероприятиях брать в руки бас-гитару и даже поиграть на электрооргане. Но пожизненным рокером я так и не стал.