Страхагент

А пока Алексей, работая на ставку в своем отделении, приобретал себе новых друзей, Цитрусова старательно искала для него дополнительный заработок. И вскоре нашла таковой в одной из лабораторий поликлиники, где требовался человек для подсчета лейкоцитарной формулы. Сообщив эту радостную новость, она, пристально глядя в глаза Алексею, неожиданно произнесла фразу, очень его удивившую. "Заведующая лабораторией", — сказала она, "девушка с врожденным пороком сердца. Так, что имейте это ввиду." Алексей не сразу понял, что он должен иметь ввиду, но дальнейшие события кое-что в этом деле прояснили. Отправляя его в женский коллектив поликлиники, она, по ее же мнению, пускала оголодавшую лису в курятник. Сама Цитрусова, к тому времени была разведена и имела взрослого сына от первого брака. Ее, давно устоявшийся, взгляд на окружающий мир можно было бы выразить двумя короткими фразами. Первая, тривиальная: все мужики сволочи. Вторая, чуток подлинее, но тоже не слишком оригинальная: все мужики кобели, ну и опять же, сволочи. И все было бы ничего, но мысли эти, к сожалению, с годами стали все больше приобретать характер утомительно навязчивых. С проявлением этих ее мужикофобских воззрений, ему пришлось столкнуться уже в первые дни работы в отделении. Одна из сотрудниц, которая, не смотря на сибирское происхождение, больше походила на юную уроженку Барселоны, по случаю купила подержанный стационарный радиоприемник, который включался и выключался, когда ему вздумается. Увидев, что Алексей починил стоящий в их холле телевизор, она попросила глянуть и на ее капризное приобретение. После работы они пошли к ней домой, где Алексей, слегка рисуясь перед молодой медсестрой, лихо отремонтировал приемник и заодно припаял разболтавшийся штекер на антенне телевизора. Напоследок Галина отогнула край висящего на стене ковра и, по свойски доверчиво, показала ему загаженый клопами участок обоев. А потом вкратце поведала о том, сколько хлопот могут доставлять слабой и одинокой девушке, эти маленькие незваные пришельцы. На следующий день, когда они, как всегда по семейному, обедали у себя в отделении, Цитрусова традиционно пронизывая его строгим взглядом, вдруг спросила: " Вы страхагент?" Алексей, сильно поперхнувшись куском рыбного пирога, и по этому очень натурально выпучив глаза, попросил объяснить, что она имеет в виду. В конце — концов все оказалось проще, чем он думал. Ходить ему, вот так запросто, к этой девушке, оказывается, не следовало, так как она, якобы, не является носительницей высоких моральных ценностей. И у них в отделении это событие уже не раз обмусолили со всех сторон, вынеся вердикт, из которого следовало, что юная медсестра положила на Алексея свой испаноподобный глаз. Пожав плечами, он молча продолжил трапезу, так и не поняв, в чем же все-таки состоит его вина. Самой операционной медсестры в тот момент за столом, разумеется, не было. Позже, Варвара объяснит ему, что их начальница, в последнее время, была с этой девушкой, в отношениях не слишком дружественных. На следующий день, после обеда, Алексей впервые пошел в поликлинику, где его ждала подработка. Кроме молодой заведующей, о которой ему говорила Цитрусова, в лаборатории находилось еще с десяток женщин разных возрастов. Две девушки, сидящие за одним столом, приветливо замахали руками, приглашая Алексея присоединяться к ним. Одну из них, полненькую блондинку, звали Тамара, а вторую, шатенку — Валя. Она была немного похожа на младшую сестру из дуэта Ace of Bace. У них на столе стоял, поблескивая хромом, заранее приготовленный для него микроскоп, и высилась внушительная горка стекляшек с мазками крови. Валя, как выяснилось, уже успела выскочить замуж. Ну, а Тамара еще только собиралась последовать ее заразительному примеру. Своего жениха она ласково называла Петрушей, и каждый раз после произнесения этого имени, в сознании тут же возникал, светлый образ маленького белого попугая, с лихо торчащим на голове хохолком. И в то же время, Тамара явно смотрела на своего хохлатого избранника совсем не так, как смотрят на самое удачное, в своей жизни, приобретение. Алексея всегда изумляла способность женщин совмещать в себе кардинально противоположные качества души. Ярко выраженная и, как иногда казалось, неисчерпаемая доброта, порой уживалась с такой же безграничной и неистощимой стервозностью. Немного поболтав с подружками, Алексей узнал, что кроме него в лаборатории подрабатывает еще один человек. Это была подруга Цитрусовой, врач Хиляева. " Хиляева — от слова хилая", — чуть хрипловатым голосом, шутливо представилась она Алексею. Он увидел сидящую за микроскопом, отнюдь не слабосильную, а весьма энергичную особу, лет, примерно на десять, его старше. Звали ее Римма Анатольевна, выглядела она излишне худощавой и ее светло — русые волосы были коротко пострижены. Римма курила, но ходить на перекуры в одиночестве стеснялась, и теперь Алексей мог составлять ей компанию. А позже она станет одной из самых близких и преданных ему подруг. Хиляева имела, довольно часто встречающуюся среди такого типа женщин, особенность характера. Ее нежная и всеобемлющая любовь к животным, на людей почему-то не очень спешила распространяться. Известное выражение: "Чем больше я узнаю людей, тем больше мне нравятся собаки", казалось, золотыми буквами было на веки отчеканено в ее сердце. Как-то сидя с ней в курилке, роль которой выполнял процедурный, пустующий после обеда кабинет, Алексей, болтая с ней о разных разностях, произнес в том числе и слово мастурбация. И тут же, глядя как залилась краской эта одинокая женщина, мысленно выругал себя за глупость и бестактность. Тем временем в лабораторию вернулась заведующая, о которой ему так строго и загадочно толковала Цитрусова. Алексей, тут же, непроизвольно и почти бесцеремонно, принялся ее разглядывать. Она была выше среднего роста, тонкая и очень стройная. Ее светлые, с небольшой рыжинкой волосы, были несколько аскетично и очень аккуратно стянуты в узел, но придающая ей некоторую пикантность одышка, и легкий налет изможденности на узком бледном лице, постоянно напоминали о ее недуге. Молодую заведующую звали Наталья. Она поприветствовала Алексея и, перекинувшись с ним парой фраз, повернулась, чтобы идти к себе. "Смотрите не влюбитесь!"— неожиданно и, как-то очень простецки, по бабьи, сказала ей вслед Тамара. И ему не очень понравилась интонация, прозвучавшая в ее голосе. В ней слышался животный эгоизм, превосходства здоровой молодости, над молодостью основательно подкошенной хворью. Тем более, что Тамара, тихо, вполголоса добавила, как бы, уже специально для него: "Будет в экстазе — умрет!" Воображение тут же услужливо нарисовало Алексею, роскошное брачное ложе и распластанное на нем, бездыханное тело его невесты. Вскоре рабочий день подошел к концу. Как-то так получилось, что он и Наталья вышли на улицу вместе. На ней была импортная приталенная дубленка, подчеркивающая ее фигуру и огромная пушистая папаха. Даже одинокие женщины на Севере, могли позволить себе иметь очень приличные вещи. Алексей не знал, что еще совсем недавно его супермодная спутница ходила на работу в ватном пальтеце и вязаной шапке, похожей на белую головку одуванчика. Не успели они с Натальей пройти и десяти шагов, как из-за поворота появилась его сослуживица Варвара Дмитриевна, рука об руку со своим красавцем мужем, очень похожим на молодого космонавта Рюмина. Они окликнули Алексея, и он на минутку задержался для беседы. Наталья пошла вперед, но потом остановилась, повернувшись к ним лицом. "Ждет! Ждет!" — с каким-то непонятным восторгом, прошептала Варвара. Следующей ее фразой было, оценивающее: "А она ничего! Смотрится!" И было не совсем ясно, адресован этот ее возглас дефицитной афганской дубленке, которую буквально накануне, активно обсуждали в отделении Цитрусовой, самой Наталье, или же ее пушистой французской папахе с лэйблом а ля рюс. Завтра эта восторженная дама, в подробностях расскажет о том, что видела, и в отделении весь день будут на все лады судачить по поводу его отношений с молодой заведующей. Так оно, на самом деле, и случилось. На этот раз вердикт был таков — у него с Натальей, как они выразились — "Чувства нежные". Алексей подумал, что уже создается цепь событий, и каждое новое, даже самое незначительное происшествие, почему-то обязательно становится известным его начальнице. И та каждый раз все больше и больше убеждается в том, что такого кобелистого лиса как он, в женский курятник, ни в коем случае пускать нельзя. Через несколько дней наступило седьмое ноября, и утром, пока еще формировалась колонна, население медгородка весело толклось у подъезда главного административного здания. Женщины, демонстрируя финансовую мощь своих мужей, отсвечивали на солнце роскошным мехом неприлично дорогущих шуб и сережками, с вкраплениями мелких искусственных брилликов. Ну, а мужское меньшинство, собираясь небольшими группками, и не таясь начальства, разливало искрящийся на морозе и рубиновый от брусничного сока спирт. А на их, отягощенных мужскими заботами головах, красовались одинаковые, и почему-то очень модные тогда, кроличьи шапки. Алексей, стоящий особняком, вдруг почувствовал, что его, крашеного под песца кролика, кто— то, подкравшийся сзади, явно и как-то черезчур грубо, пытается с его головы стащить. Резко обернувшись, он с удивлением обнаружил, пустоту, а в нескольких метрах от себя, стайку занятых оживленной болтовней женщин. Но лишь только он вновь отвернулся, как на его скромный головной убор опять кто-то начал бессовестно покушаться. Алексей внимательно всмотрелся в стоящих неподалеку сотрудниц и ему показалось, что одна из них, представительная дама в норковой шубе, слишком уж не натурально и суетливо подключилась к общей беседе, наспех повернувшись к нему спиной. Алексея, к тому времени, уже не единожды успели угостить красивой рубиновой настойкой, но, к счастью, он вовремя заметил, прячущегося за высокими, заиндевелыми кустами, Юзефа. Улыбаясь как Мефистофель, тот сжимал в руках длинное и тяжелое, древко знамени. Этим приспособлением он и пытался сбить шапку, а также, заодно сбить с толку своего нетрезвого приятеля. Так что не покрытой голове Алексея, в конце концов, могло основательно не поздоровиться. Или, как однажды выразился поэт: "Если б не песец — списец!" Чудеса закончились, но Алексею, почему-то, очень захотелось подыграть своему другу, и он с мстительно дурашливым выражением лица, вцепился в головной убор обладательницы норковой шубы. История эта завершилась вполне пристойно. Мудрая женщина достаточно благосклонно отнеслась к идиотскоиу спектаклью, разыгранному двумя великовозрастными комедиантами. А потом он шел в колонне, вместе со всеми, и рядом с ним шла еще одна Алексеева приятельница — реаниматор Валя, демонстративно, на виду у всех, держа свою руку в кармане его меховой куртки. И этот ее, почти что детский и невиннейший по своей сути поступок, как потом выяснилось, сразу породил массу домыслов и слухов. Ранее, всякий раз приходя к ним в отделение, она, никого не стесняясь, показывала свое особое отношение к Алексею. И ему, говоря честно, все это большого неудобства не доставляло, а снова, как когда-то в школе, ублажало его мужское самолюбие. Тем более, была она девушкой достаточно симпатичной, и не глупой, хотя порой, слегка резковатой в суждениях. А сейчас, идущая рядом с ним Валентина, как это обычно заведено у женщин, без умолку щебетала о разных пустяках, и в том числе, о такой, по ее мнению, несуразности, как полное отсутствие мужчин в ее отделении. И в тот же миг, чуть ли не из под земли, перед ними возник один из давно знакомых ему сотрудников реанимации, явно не женского пола. — Ну, а это тогда по вашему кто? — с усмешкой спросил Алексей. — А! Это не мужчина. Это Готлиб — с какой-то надсадой, и излишне внятно произнесла Валя. — Но, но! — угрожающе понижая свой, обычно не слишком мужественный голос, буркнул тот, адресуя свое кучерское междометие почему-то не ей, а Алексею. После чего сгинул с глаз, так же неожиданно как и появился, и почудилось даже, что в чистом морозном воздухе повис легчайший аромат серы. А через пару дней, все это опять активно обсуждалось в их коллективе, правда, ни кого конкретно они при этом, не обвиняли, но все же Цитрусова, заполучила еще один факт в свою гипотетическую свинью-копилку, приспособленную для сбора всевозможнейшего компромата на мужчин. На этом стихийном вече оказалась и случайно забредшая к ним в отдел, пожилая сотрудница из соседнего отделения. Узнав о чем речь, она, заранее извинившись перед Алексеем, высказала и свое мнение по этому поводу. — С Валькой, назидательно подняв палец, сказала она, разве что пописать сбегать можно, да и то… — Она безнадежно махнула рукой. И Алексей, уже успевший принять перед обедом свои законные сто граммов чистого, с горечью подумал о том, как не прочны его хрупкие и романтические представления о их целомудренной, с Валентиной дружбе, способные вот так, в один миг, рухнуть, напоровшись на твердобокую и до предела прозаическую бытовуху. Особенно беспокоила пугающая неопределенность фразы: "Да и то..." Что скрывается за ней? И почему основным тоном этой почтенной женщины был скепсис? И в чем смысл этого, столь широко распространенного ритуала совместного писанья? Четких ответов на все эти многочисленные вопросы, у него, разумеется, не было. Но он все же понял, что в тот злосчастный день, самым главным для всех событием, было не празднование очередного юбилея Великого Октября, а его скандальная выходка на демонстрации, по отношению к грустному подземному жителю, по имени Готлиб. И еще очень хотелось, чтобы воображение вырисовало, наконец, вещественное воплощение расплывчатого и отвлеченного понятия — "бытовуха". Кто она? Ухватистая и красномордая тетка с резким, поминутно переходящим на визг, скандальным голосом? А может, всего лишь, наглая и ехидная тварь, самопроизвольно зарождающаяся в затхлых недрах коммуналок? Или же это собирательный образ из сонма кошмаров рядовых интеллигентов? Или просто привычный следаческий термин? Вопросы, вопросы… Но с трудно представимым в нашем сознании феноменом бытовухи, в реальности сталкиваемся мы почти ежедневно. Вот две, романтически взвихренные, умненькие особы, в белых врачебных халатиках, ведут не простой разговор о поэзии одного из своих кумиров. Им обеим, посчастливилось приобрести сегодня, по заоблачной цене, два одинаково потрепанных томика его стихов, и ими они наперебой пичкают друг друга. Открывается дверь, в проеме возникает швабра, а следом, трудно протискивается коренастая санитарка, имеющая явные намерения прибраться и заодно чуток подпортить насыщенные высокой поэзией воздуха. Собеседницы сразу же начинают слегка конспирироваться, но это их не спасает. "Кто!? Анька Горенко?", — остервенело потроша мусорную корзину, кричит из своего угла санитарка. Ну как же, помню, помню. И далее, как ушат холодной воды, на разгоряченные головы двух ошарашенных ее воспоминаниями эстеток, следует рассказ о том, как обладательница швабры, в таком-то годе, две недели гостила у своей кумы в одной из коммунальных питерских квартир, где неоднократно пересекалась, при более чем прозаических обстоятельствах, с вышеназванной Анькой. Анька Горенко… Анна Андревна, Акума, "бабка", пишущая крутые стихи. Это все она. Но по бытовушным понятиям, обычная баба, как все. И на этом, уже можно ставить жирную точку, удовлетворившись выпавшей возможностью в очередной раз заклеймить столь ненавистную нам бездуховность, добавив лишь к сказанному, еще несколько неожиданных, для любителей творить себе кумиров, и не очень приятных фраз. Обыватель, как это ни горько осознавать, всегда прав. И не потому, что он такой разумный, а потому что слишком хорошо знает себе подобных и смотрит на окружающих трезвыми, не затуманенными идеалистическими представлениями о жизни, глазами. И еще. Наличие таланта, раз уж на то пошло, к сожалению, не делает его обладателя, ни умнее ни благороднее ни культурнее. Но, не смотря на такое изобилие подводных камней в своем огороде, Алексей все еще, не терял надежды доказать, наконец, людям с приземленным взглядом на жизнь, что между мужчиной и женщиной помимо коечных, иногда могут быть и чисто дружеские отношения. Но прежней уверенности, относительно успеха в этом нелегком деле у него уже не было. Он чувствовал, что на этом эпизоде, однажды раскрутившаяся история не закончится и скоро цепь событий еще на несколько звеньев станет длиннее. А к тому времени в лаборатории появилась еще одна, нуждающаяся в дополнительном заработке особа. Это была известная всей медсанчасти натуральная блондинка по имени Зоя. А знаменита она была исключительно благодаря своей яркой и необычной внешности, веселому нраву и сильному характеру. Всем этим набором замечательных качеств она напоминала Алексею его школьную подругу Валерию. Судьба его новой знакомой была драматична, почти что трагична, но для того, сильно застоявшегося времени, совсем не удивительна. Подрабатывая машинисткой в одном из столичных офисов, это юное создание как-то по доброте душевной, взялось распечатать категорически не подлежащую распространению рукопись. Ну, и конечно же, с непривычки, моментально спалилась на этом деле, а так же заодно, но исключительно лишь по неопытности, слила компетентным органам, и всех своих заказчиков. После чего она как неблагонадежный элемент, вкусила от всех прелестей жизни на сто первом, а потом, даже не дожидаясь торжественного открытия главного спортивного праздника страны, уже по собственной воле, оказалась на северных широтах. Попав в сложные климатические условия она не только не растерялась, но еще и ухитрилась, обойдя некоторых своих соперниц, пулей выскочить замуж за молодого красавца болгарина. Нестандартная красота Зои была предметом зависти для многих женщин их медгородка. Однажды он стал невольным свидетелем того, как две лаборантки биохимии, говорили ей с легким укором следующее: "Мы тут тщательнейшим образом причесываемся, укладываем волосок к волоску, а ты, Зойка, взлохматишься пятерней, как попадя, и все равно выглядишь лучше нас". И как следовало ожидать, вскоре Алексей приобрел в ее лице еще одну приятельницу. Попутно выяснилось, что она хорошо знает Юзефа. Но, учитывая шляхетный и непростой его характер, к тому времени уже успела с ним не единожды поцапаться, но это, впрочем, совершенно не мешало им оставаться друзьями. А примерно через неделю, когда Алексей вместе со своим отделением трудился на очередном субботнике, возле них с визгом тормозов остановился рафик скорой помощи. Из него, подобно белокурой Гретхен, выпорхнула улыбающаяся Зоя. Она ехала по своим делам, но заметив издалека Алексея, решила навестить своего приятеля. После того как рафик отъехал, Цитрусова, со своей характерной интонацией начинающей следачки, спросила:— "Зоя в Вас влюблена?" Подобные вопросы с ее стороны уже начали понемногу доставать, но подавив раздражение и, глядя в ее темные, и по прежнему, ничего не выражающие глаза, Алексей начал путанно и почему-то излишне многословно объяснять, что они с Зоей просто товарищи по работе, и у них, вроде бы, имеются общие интересы и кроме того она, в конце концов, замужем. Правда, этот довод, тут же показался самому Алексею, не слишком убедительным. Но все же, после таких подробных объяснений, как он надеялся, у Цитрусовой, в дальнейшем, не будет больше повода спрашивать о чем-то подобном. "Что вы говорите!" — живо, но очень не натурально, изумлялась его начальница. "А, действительно, что это я тут мелю? И чего ради я перед ней оправдываюсь?" — растерянно подумал Алексей, замолкая и в смущении отходя в сторону. Цитрусова, по старушечьи оперевшись на грабли, задумчиво смотрела ему вслед. Этим же вечером, придя в поликлинику, он по привычке, в очередной раз, пошел покурить в пустующий в это время суток, процедурный кабинет. Обычно они ходили туда с Хиляевой, но сегодня Алексей припозднился и его подруги уже не было. Неожиданно составить ему компанию, почему-то захотела шатенка Валя, девушка тихая, нереально скромная и вообще никогда ранее не курившая. Открыв дверь, она первой шагнула в помещение, и вдруг испуганно ойкнув, замерла на пороге. Алексей, стоявший у нее за спиной, увидел картину, которая могла умилить кого угодно, но только не его. Посредине кабинета за столом восседала Цитрусова, которой здесь в поликлинике, вроде бы делать было совершенно нечего, и молча, в упор, смотрела на вошедшую пару. Рядом с ней сидела начальственного вида дама в белом халате. Оказывается Цитрусова, как месткомовский босс, пришла сюда по своим делам. Валя, пробормотав извинение, слегка наклонилась и, игриво уперевшись задом в Алексея, начала пятиться, выталкивая его, таким образом, из кабинета. Алексей, непроизвольно согнувшись, так же задом выперся в коридор. Люсьена Афанасьевна, по-прежнему молча, наблюдала за их передвижениями. Дверь захлопнулась. Не нужно быть провидцем, чтобы угадать о чем подумали Цитрусова и ее собеседница, наблюдая эту сцену. Врач и молодая лаборантка, вечером приходят в пустующий кабинет, где кроме всего прочего, имеются покрытые клеенкой кушетки. Позор! Аморалка на лицо. Из череды подобных сегодняшнему событий, обязательным свидетелем которых всегда была Цитрусова, вырисовывалась некая тенденция. Было похоже на то, что судьба, затеяла с ней какую-то странную игру. То ли пытаясь ее чему-то научить, то ли просто выставляя на показ ее глупость. А между тем, приближалась середина лета, а вместе с ней, самый главный праздник медработников. Заведующая заранее объявила о назначенном на завтра, загородном пикнике, присутствие на котором строго обязательно и никакие отговорки, кроме, разве что, намечаемого на ближайшее время, летального исхода, не принимаются. Уже с утра, почти весь большой коллектив медсанчасти рассредоточился на крутом берегу притока Оби. Было по летнему жарко, но окунать свои телеса в глубины освежающего потока никто не спешил. За весь сезон вода в реке после позднего ледохода, так и не успевала хоть сколько-нибудь прогреться. Компания, в которой оказался Алексей, состояла не только из сотрудников его родного отделения. Он увидел подругу их заведующей, Хиляеву и двух ее дочерей. Старшая, высокая и немного худощавая, была с мужем. Этого, украшенного реденькой бородкой юношу, все ласково называли Мариком. Сам же он, представляясь, свое имя произносил типично по южному — Магрык. Такой тип молодых людей был Алексею более-менее знаком и в принципе предсказуем. Марик, в течении всего праздника, отрешенно бродил по берегу с фотоаппаратом и, не спрашивая согласия, запечатлевал всех, кто попадался ему на глаза. Немного последив за его фоткотворчеством, Цитрусова, не стесняясь в выражениях, охарактеризовала Алексею зятя своей подруги, как "козлину и заразу еще ту". Малейшая непочтительность со стороны жены или тещи, приводила к тому, что Марк, собрав монатки, в очередной раз, линял к своей маме в Киев. После чего, проученные таким образом домочадцы, снова начинали его крепко и глубоко уважать. Младшая дочь Хиляевой, была пониже ростом, немного полнее, и может быть даже чуток миловиднее, чем ее старшая сестра. Она была замужем за сыном Цитрусовой. Но как раз этот факт ее биографии, Алексея как-то не особо волновал. На траве расстелили покрывала из плотной ткани, и сразу же на них, откуда-то, как сброшенная с небес манна, появились бутылки зубровки и различная снедь, большей частью, в виде объемистых банок тушенки и приевшихся всем рыбных консервов, из прячущегося под разными личинами, минтая. "В траву, за поллитровкой, поллитровку швыряли мы, смыкаясь всё тесней, а то, что иглы падали в зубровку, так с ними было даже и вкусней". Такие вот жизнеутверждающие строки нашего большого поэта, вспомнились Алексею, пока женщины радостно суетились, готовясь к пикнику, на котором как и в стихах, присутствовала, купленная за казенные деньги зубровка, а так же, щедро отдающие ей свой смолисто пряный аромат, иглы пихт и кедров в стаканах. Наконец все угомонились и чинно расселись вокруг покрывала. Рядом с Цитрусовой сидел ее благоверный, работавший водителем "буханки" скорой помощи, и как две капли воды похожий на актера Толоконникова в его звездной симптоматической роли, а возле Алексея расположился молодой мужчина с аккордеоном. Это был, специально приглашенный по случаю праздника, профессиональный музыкант. Он бодро рванул меха своего инструмента, но Цитрусова коротко шикнув на него, приподнялась, чтобы произнести спич в честь дня медика. На этом не долгая официальная часть закончилась. А минут через десять, когда все уже немного утихомирили озверевший на свежем воздухе голод, и первый острый хмель, слегка подразмыл строгую четкость окружающего мира, Алексей заметил, появившуюся справа от него, младшую дочь Хиляевой. И еще краем глаза отметил, что компания за соседним покрывалом пьет что-то другое. А еще через несколько минут к нему подошел знакомый патологоанатом, сидевший неподалеку в большой шумной компании. Он протянул Алексею высокий стакан наполненный празднично пузырящимся шампанским. "Это вам передают наши женщины, отказываться нельзя", — хитро улыбаясь, проговорил он. Алексей нехотя поднявшись, отвесил короткий поклон в сторону дам и, принимая правила игры, как гусар, с локтя, выпил до дна. Кто-то там ойкнул, кто-то захлопал в ладоши. "Ну, сударь, вас уже, кажется, понесло", — неприязненно подумал он о своей персоне, чувствуя все это время на себе тяжелый взгляд заведующей. Он никогда не испытывал особой тяги к веселящим напиткам, но иногда мог позволить себе расслабиться. В таких случаях он, как и многие другие, считал, что если пить, то уж пить, а не дергать организм по пустякам. Хотя еще относительно недавно ему могло стать плохо даже от небольшой дозы крепкого спиртного. От этих размышлений его отвлекло внезапно раздавшееся совсем рядом громкое пение. Это патологоанатом Владимир Ильич с обшарпанным мегафоном в руках исполнял песни советских композиторов, прохаживаясь между растеленных на траве покрывал. Он держал свой мегафон немного кривовато, чтобы не закрывать лицо, украшенное слегка смущенной улыбкой. При этом ему приходилось еще и как-то странно изгибаться.

После него певческую эстафету приняла заведующая биохимической лабораторией, где Алексей когда-то тоже подрабатывал. Узнав его основные паспортные данные, она, тогда еще не будучи заведующей, каким-то благостным фальцетом пропищала: "Какая простая русская фамилия!" И ее можно было понять, так как ее фамилия, как раз, была не совсем простая и не совсем русская — Цифронблат. На пикнике она почему-то исполняла исключительно российские частушки и припевки. "Топится, топится, в огороде баня! Женится, женится, мой миленок, Ваня!" Кричала она высоким трагически поскуливающим голоском, лукаво подмигивая зрителям. И всем становилось понятно, что этот потерявший совесть Ваня, ей глубоко до Фени, как собственно и сама Феня. Когда следующий выступающий запел песню, посвященную их городу, кто-то из старожилов стал объяснять, что ее когда-то исполнил на одном из праздников некий Беседин. Алексей, понятия не имеющий о том, кто такой Беседин, тоже прохаживаясь вместе с певцом между слушателями, добросовестно втолковывал новичкам, кто и когда эту песню пел, изображая из себя матерого старожила. А рядом с ним, где бы он не был, и что бы не вытворял, теперь постоянно находилась младшая дочь Хиляевой, и она же, как он сам себе постоянно напоминал, невестка его начальницы. И как-то незаметно, они оказались в том месте большого утеса, где мир, их окружающий, переломившись, разделился на две равные части. Слева, внизу, изо всех сил веселились и кривлялись, казавшиеся крохотными с высоты люди, а справа, тоже внизу, зажатое каменистыми берегами, медленно ползло гигантское тело реки. И вот странность: эти два мира в его сознании не конкурировали друг с другом, и суровый образ дикой природы, вопреки логике, не довлел над кучкой пляшущих человечков. Они существовали на равных и, в равной степени одинокая в этом непростом мире, река и, не менее одинокие и беззащитные фигурки людей нуждались в чьем-то сочувствии и защите. "Ну, прямо, неврастеник я какой-то!"— с гордостью подумал о себе Алексей. Всех ему, видите ли, жалко. И чтобы развеяться, он еще немного поучаствовал в соревнованиях по прыжкам в длину. Получив томик А. Толстого, в качестве компенсации за вытраченную на прыжок энергию, он достал, художественно измятую пачку с надписью "БТ", и опустился на поваленный ствол дерева. Рядом с ним, по-прежнему, была его жизнерадостная спутница. Эта девочка сегодня явно бросала вызов, судя по всему, в усмерть надоевшей свекрови и ее сыну, ну, а расплачиваться за этот ее бабий бунт, потом придется Алексею. В конце дня на багровеющем горизонте появились автобусы, и это означало окончание их, несколько затянувшегося праздника. Алексей уселся на свободное сиденье, и они с Хиляевой младшей принялись старательно горланить то, что играл им аккордеонист. А через пару дней, уже на работе, в лабораторию вошла Цитрусова и молча выложила на столе перед Алексеем, как пасьянс, несколько фотографий, где на каждой присутствовал он, вместе с ее, переполненной бунтарским духом, невесткой. Некоторые фото вызвали у него искреннее удивление. Многих ситуаций, там запечатленных, он что-то не припоминал. Видимо волшебные пузырьки шампанского, варварски смешанные с изрядным количеством зубровки, были тому виной. Дав ему вдоволь полюбоваться на результаты фотосессии, устроенной Мариком, и осознать тяжесть содеянного, она сгребла снимки и, не сказав ни слова, направилась в свой кабинет. Ее лицо было спокойно и неподвижно, но удаляющаяся спина была напряжена и выгнута как у разъяренной кошки. Стало понятно, что чаша терпения Люсьены Афанасьевны уже переполнена, и им с Алексеем теперь будет тесно в стенах их уютного отделения. И чтобы ускорить события, она отобрала все его, с таким трудом добытые ею же, совмещения. Алексей перестал ходить в поликлинику и лишился возможности работать с пламенным фотометром. Кроме того, даже на основной работе, он теперь находился всего с восьми до одиннадцати. Цитрусова, казалось, предусмотрела все, чтобы вынудить его добровольно написать заявление. И Алексей, особо не колеблясь, написал его. Но не он, ни его теперь уже бывшая начальница и представить себе не могли, как будут развиваться события дальше. Когда он, уволившись, уехал в отпуск, Цитрусова пошла к заведующей медсанчастью с просьбой, дать ей в отделение нового врача. Виктория Ивановна, узнав, что Алексей больше у них не работает, неожиданно пришла в ярость и весь свой барский гнев обрушила на Цитрусову, велев ей где угодно найти Алексея и уговорить его вернуться. Нового врача его патронессе все же дали, но эта женщина, как потом рассказывали Алексею, стала активно конфликтовать с Цитрусовой, постоянно попрекая ее тем, что та выжила из отделения единственного мужчину. "Вы его выжали как половую тряпку и выбросили"— говорила она явно кем-то наученная. И было понятно, что его экс начальницу теперь заставят не раз пожалеть о содеянном. Но все эти бурные события были лишь логическим завершением того, что началось месяца три назад, когда он еще работал в поликлинике. В тот день, а это был выходной, к нему пришел Юзеф, и в таком поганом настроении в каком он был в этот раз, Алексею видеть его никогда не приходилось. Юзеф уселся перед телевизором, где как раз шел очередной раунд игры "Что? Где? Когда?" и, выпучив на экран красные от недосыпа глаза, принялся вымещать на ни в чем не повинных знатоках, всю накопившуюся в его душе злобу. "Обезьяна!"— громко шипел он, наблюдая за растерявшимся Виктором Стойневым, не знающим что делать с присланной коварными телезрителями, очередной мудреной вещицей, напоминающей подзорную трубу. Алексей, искоса наблюдая за своим, фонтанирующим эмоциями другом, сооружал в фужерах ерш "северное сияние", который в классическом местном варианте, представляет собой смесь спирта с шампанским. Но сегодня, по случаю, совпавшего с выходными, очередного советского праздника, спирт был заменен на коньяк, а к основной закуске добавились нарезанные тонкими ломтиками лимон и слабосоленая горбуша. В руках Юз все время держал папку с какими-то документами и расстался с ней только когда рядом с ним был сервирован низкий журнальный столик. Через некоторое время, немного остыв и успокоившись, он вытащил из папки огромную бумажную простыню на которой была изображена схема какого-то, явно чрезмерно навороченного прибора, и тыча в нее полусогнутым пальцем, объяснил Алексею причину своей взвинченности. В их поликлинике, как и положено, был рентген кабинет, а в нем чудо немецкой инженерной мысли, универсальный флюорограф последнего поколения. И вот недели две назад, это чудо благополучно загнулось и с той поры, никто не может привести его в чувство. И даже, специально вызванная из области аварийная брагада, сославшись на отсутствие запчастей, уехала ни с чем. Назревает серьезный скандал, с непредсказуемыми последствиями для всех, начиная от руководства медсанчасти, и заканчивая рядовыми медтехниками. Год назад, по роковому стечению обстоятельств, рентгенологи не заметили на снимке явные признаки туберкулеза и с тех пор их склоняли и наклоняли как хотели на каждой врачебной пятиминутке. А теперь аппарат вообще не работал, и неприятности могли быть гораздо более серьезными. Юзеф, оставив на столе схему злосчастного флюорографа, пошел домой отсыпаться. Алексей, за время работы в медсанчасти не раз показывал, что он умеет ремонтировать не только телевизоры, но и другую иногда не очень знакомую ему технику. Но с такой сложной установкой ему еще никогда дело иметь не приходилось. Развернув простыню схемы, он внимательно изучил обтыканый пальцем Юзефа участок, но никаких толковых мыслей по этому поводу у него в голове не возникло. В понедельник, после обеда, Алексей как обычно пришел в поликлинику, где его уже ждал микроскоп и традиционная гора стекол с мазками крови. Поработав минут сорок, он вышел покурить на лестничную площадку, а возвращаясь назад, заметил, что дверь рентгенкабинета полуоткрыта. И сразу же вспомнил о схеме, Юзефе и о его просьбе и вообще обо всем, что было в выходной. Зайдя в кабинет, он увидел разобранный пульт флюорографа, возле которого, сидя на корточках, возились Юзеф и рентгенолог. Чуть в стороне, почти прижавшись друг к другу, молча стояли две женщины в белых халатах. Усталыми глазами они наблюдали за работой мужчин. Алексей подошел поближе и стал рассматривать узел, отмеченный на схеме. На кнопке пуска ему бросились в глаза грубые не заводские пайки. Сравнил разводку со схемой и понял, что провода кем-то давно перепутаны. Мелькнула мысль, почему такой пустяковой неисправности, так долго никто не замечал. Он начал диктовать Юзефу, какой провод куда перепаивать. Благо их цвет был обозначен на схеме. Тот взял паяльник и скептически похмыкивая, и уже явно ни на что не надеясь, принялся за работу. Припаяв последний провод, он, наверное уже в сотый раз за сегодняшнее утро, нажал на кнопку пуска. И тут же защелкали реле, на пульте замигал дисплей люминисцентного табло, выкидыващего на всеобщее обозрение какую-то зеленоватую цифирь, и поехали по направляющим, черные металлические шторки. Юз, резко повернулся к Алексею, и темнея лицом, артистично пожал ему руку. После чего быстро приведя в порядок пульт, они все втроем перешли в соседний терапевтический кабинет. Видимо Юзеф уже видеть не мог, осточертевший ему за столько дней, флюорограф. Немного посидев с мужиками, и увидев, что к сожалению, самолюбие его благородного друга все же ощутимо задето, Алексей пошел к себе в лабораторию. А примерно через час, к ним неожиданно зашел возбужденный и сияющий рентгенолог. Отыскав взглядом, сидящего за микроскопом Алексея, он приосанился и торжественно произнес: "От лица своей службы и от себя лично, выношу вам благодарность" А потом начал обяснять всем присутствующим, от какой большой беды была спасена и вся поликлиника и их рентгенкабинет, в частности. Лаборантки, не понимая, что происходит, с удивлением таращились на вошедшего. Алексею, чтобы не выглядеть невежливым, пришлось привстать, уперевшись руками в лабораторный стол, и в этой странной и не очень удобной позе, дослушать до конца пространную речь рентгенолога. Выпрямляться во весь рост, изображая памятник самому себе, ему не хотелось. Новость о том, что задолбавшую всех рентгеновскую установку, походя, возвращаясь с перекура, починил молодой врач из отделения Цитрусовой, облетела медсанчасть и дошла до высшего начальства, которое тут же стало считать его весьма ценным для себя приобретением. Сам же Алексей свой трудовой подвиг оценивал немного скромнее. Большого ума и особой квалификации для того, что он сделал, не требовалось. Гордиться, в общем, здесь было совершенно нечем. И поэтому все хвалебные слова в свой адрес, он воспринимал как досадное, унижающее его недоразумение. Кроме того, в этом деле был еще один, очень неприятный момент. Любое сложное устройство имеет обыкновение время от времени ломаться, и когда это рано или поздно, снова произойдет, то исправлять ситуацию, обязательно позовут Алексея. И не факт, что он вновь блестяще справиться с этой задачей. Но судьба, как выяснилось, предусмотрела и этот вариант. Месяца через три когда флюорограф, действительно и очень основательно обломался, Юзеф опять пришел к своему другу за помощью. Друг, только что принял ванну, а на его столе, рядом с паспортом лежал билет на самолет. А в самой ближайшей перспективе вырисовывался долгожданный летний отпуск. Но он, все же сходил с Юзефом в санчасть, и даже пробыл там около двух минут. На большее, у него времени просто не было. Таким образом, репутация Алексея в очередной раз была спасена. Удача по-прежнему шла с ним рядом.

Тем временем наступила пора отпусков, и люди, почти год не видевшие пива, мороженого и других благ цивилизации, радостно паковали дорожные сумки и чемоданы. В один из таких летних дней, к Алексею зашла знакомая врач-лаборант из биохимии. У нее, с ее же слов, неожиданно возникла неприятная ситуация. Мужу невпопад дали отпуск, а она не может с ним поехать, потому что в настоящее время работает с пламенным фотометром и ее некем заменить. Она надеется, что Алексей, как человек добрый и голова светлая, ей в этой беде поможет. В конце своего рассказа, Мария Абрамовна даже слегка всплакнула. Обилие хвалебных эпитетов в его адрес, а так же ее неожиданные слезы, Алексея несколько насторожили. Но тем не менее, успокоив Марию, он пообещал на время ее отпуска, ежедневно делать для реанимации все, что будет необходимо. Чтобы не тратить зря времени, они тут же отправились в морг, где в специальном помещении, оснащенным вытяжкой, был установлен этот прибор. К самому моргу, фотометр никакого отношения не имел. И тут Мария Абрамовна вспомнила, о еще одной, существующей в этом деле, заковыке. Устройство это, почему-то не воспринимало эталонный раствор, по которому его необходимо настраивать перед каждым исследованием. Услышав эту новость, Алексей понял, что, видимо, поспешил, опрометчиво дав согласие, а придя в отделение, еще более укрепился в своем мнении. За то время, пока он воландался с Марией Абрамовной, ему, оказывается, уже несколько раз звонили из реанимации и срочно требовали результаты анализов. Там у них умирал человек и они должны немедленно делать ему коррекцию концентрации ионов калия и кальция в крови, иначе он погибнет от остановки сердца. В реанимации уже знали, что теперь эти исследования будет делать Алексей. Он снова пошел в морг и, разобрав фотометр изучил его устройство. Потом сходил домой и взял радиолампы необходимые для этого прибора, а так же паяльник и некоторые инструменты. Заменив, на всякий случай, все старые лампы, Алексей тщательно протер спиртом линзы, зеркала и всю его остальную оптику. После чего, снова залил свежеприготовленный эталонный раствор. Фотометр по-прежнему не настраивался. Прибор явно был исправен, а все дело, скорей всего, было в эталонной жидкости, в которую входило до десятка химических ингредиентов. Он уже несколько раз, руководствуясь инструкцией, готовил этот раствор, но прибор на него не реагировал. Та же самая проблема была и у Марии Абрамовны. Здесь очевидно был какой-то секрет, но на его поиски, времени совершенно не было. Алексей знал, что сейчас у него в отделении разрывается телефон и реанимация требует результаты анализов. И, если их в ближайшее время не будет и пациент умрет, вся ответственность ляжет на него. Теперь ему стало понятно, от чего на самом деле плакала Мария Абрамовна. И вся эта история вырисовывалась следующим образом: До Марии на этом приборе работала другая женщина — кандидат наук и это она, в свое время, обучила Алексея работе с пламенным фотометром, для того чтобы он мог иметь дополнительный заработок. Буквально недавно эта женщина со скандалом уволилась, и ее обязанности стала выполнять Мария. Но как только до нее дошло, с чем она связалась и чем это для нее может кончится, то она, на скорую руку придумав историю про мужа — отпускника, побежала к ним в отделение.

И тут он вдруг вспомнил, что та женщина, кандидат наук, всегда ходила делать анализы со своим, лично приготовленным ею, эталонним раствором. Она носилась с этой поллитровкой так, как, повзрослевший младенец, преждевременно отлученный от материнской груди, таскается со своей бутылочкой питательной смеси. И еще он отчетливо осознавал, как важно ему сейчас поскорее найти какой-то выход из создавшегося положения, иначе, в случае смерти больного, по голове надают не только ему, но и руководству медсанчасти. Положение было, конечно, критическое, но он, как часто пишут в приключенческих романах, верил в свою звезду и в то, что удача не оставит его и на этот раз. Так оно, собственно, и случилось. Ему пришла в голову идея, использовать вместо капризного эталонного раствора, плазму крови здоровых людей, которая, к счастью, в их отделении всегда была под рукой. Для того чтобы было наверняка, да и для перестраховки, он взял целых двадцать проб плазмы и прогнал их через пламя фотометра. Оказалось, что все они почти не отличаются друг от друга по концентрации жизненно важных ионов. Таким образом, эталон был найден и он, выведя среднее арифметическое, наконец, смог провести замеры, так необходимые для реанимации. Но не успел он отдать медсестре бланки с результатами, как снова раздался телефонный звонок. Теперь звонил заместитель главврача, который, явно не желая его обидеть, осторожно сказал: "С такими данными, какие я вижу на бланках, пациент давно бы уже помер". Алексей, так же вежливо и терпеливо объяснил, что данные эти в тех единицах, которые выдает прибор, и просто в дальнейшем реанимации это обстоятельство надо будет учитывать, делая перерасчет. Но, тем не менее, эти результаты точные, и он за них отвечает. Больше вопросов к нему не было. Но из этого разговора следовало, что проблема с фотометром была давно уже руководству известна и вызывала серьезную головную боль. В общем, с этого дня, Алексей начал регулярно работать на реанимацию. А через месяц возвратилась из отпуска Мария Абрамовна. Алексей уже смотрел на нее гораздо снисходительнее, зная, кто ее в тот день направил к нему. Мария, естественно, стала требовать у него секрет, с помощью которого ему удалось справиться с этой проблемой. И он не очень, правда охотно, но все же поделился своим открытием. Мария тут же, как и предполагалось, побежала к заведующей биохимической лабораторией с вопросом — можно ли так нарушать строжайшую инструкцию, используя вместо специального раствора, плазму крови. Среди руководства снова начался переполох и явственно запахло скандалом. Срочно позвонили в область на предмет консультации, и, к счастью, на другом конце провода, в тот момент, оказался не бюрократ и не дурак и поэтому он ответил: "А почему бы и нет?". Таким образом, Алексею снова крупно повезло. И причем дважды, потому что, если бы за этот месяц в реанимации кто-нибудь умер, то все тогда бы свалили на него и его эксперименты над живыми людьми. Но победителей не судят, и он окончательно стал для руководства человеком, способным вытащить медсанчасть из любой критической ситуации, непосредственно связанной с техникой. А таких людей любое начальство, ценило всегда, особенно когда на его горизонте появлялся и начинал назойливо маячить перед глазами, жареный петух. Например, там у них был хирург по фамилии Родомский, так их королева Виктория о нем однажды высказалась следующим образом: "Даже если он отрежет пациенту голову, то я всем скажу, что так было надо".