Часть 3. Белое пространство

Алексей, конечно, не надеялся, уехав на Север скрыться от длинных рук Букетова, но и оставаться в родном городе тоже не имело смысла. Разделить с ним его полудобровольную ссылку изъявила желание его новая знакомая Лариса, видимо решившая повторить подвиг жен декабристов. А может, к тому же, ее вежливо попросили не оставлять Алексея без надзора. Сборы были не долгими, и вот уже у него в кармане лежит билет на самолет, на котором сначала нужно долететь до Москвы, а оттуда до вполне столичной Тюмени, от которой до Ханты-Мансийского национального округа уже рукой подать. Но и это еще не все. Потом на самолете местных авиалиний, вопреки всем синоптическим сюрпризам, наконец можно было добраться до места назначения. Экипироваться для такого, почти что экстремального путешествия, нужно было соответствующим образом. Порывшись в тюках с теплой одеждой, Алексей откопал длинный "сторожевой" тулуп и два почти новых овчинных полушубка, которые в России ласково называют полуперденчиками. Один из них пришелся ему как раз впору.

Перелет занял много времени, так как зимой, да и не только зимой, в аэропортах длительные задержки рейса отнюдь не редкость. Сначала они несколько часов объедались мороженым в Домодедово. Потом, уже без мороженого, но зато, при более чем сорокоградусном морозе, ждали борт в Тюменском аэропорту. В этом ночном, пропахшем ацетоновой краской зале ожидания, Алексей, среди множества волей случая оказавшихся здесь людей, увидел сидящего на корточках у колонны необычного человека огромных размеров. Он был одет в выцветший бушлат с роскошной меховой подкладкой и новые, добротно сшитые черные унты. Это был один из, так называемых, бродяг Севера. Эти люди вызывали серьезную головную боль у начальства различных рангов. Официально бродяжничества в союзе не было, а вот бродяги, почему-то, были. На фоне обычных транзитников они выглядели экзотическими выходцами из какого-то надпространства, в котором существуют свои особые законы и свой непростой жизненный уклад, находящийся в полном согласии с суровой природой этого края. Все они старательно избегали любых контактов с представителями власти. И этот, по-зековски сидящий у колонны человек, тоже пытался избавить себя от таких нежелательных встреч. Каждый раз, когда мимо него проходил дежурный мент, бродяга постоянно, загораживался от этого блюстителя порядка, возникающим, как по мановению волшебной палочки, молодым, радостно улыбающимся евреем. Быстро промелькнувший под крылом Ханты-Мансийск своей архитектурой чем-то напомнил то ли германский, то ли скандинавский стиль. Но в его строительных конструкциях, насколько можно было понять, напрочь отсутствовали характерные для такого вида зодчества, скрытые рунические элементы. Алексею этот пестрый и празднично заиндевевший город, прежде представлялся совсем другим. Попроще и поглухоманистей. Только лишь глубокой ночью они, наконец, добрались до места назначения. На посадку их самолет шел под мягкое шипенье пурги и взлетную полосу на глазах заметало. Но по ее бетоным плитам, сводя на нет все старания демонов стихии, непрерывно двигалась прозаическая снегоуборочная техника. Мириады пляшущих снежинок слишком красиво смотрелись в свете мощных прожекторов, а за иллюминатором не менее эффектно, медленно поворачивалось светящееся табло с названием пункта прибытия. Их встречал ночной Новообск. Утром, с первым автобусом они добрались до гостиницы, куда странников моментально поселили, лишь только увидели солидно оформленный вызов из медсанчасти. И Алексей первым делом направился в душевую, смывать с ментального, физического и прочих своих тел, материальную и не материальную коросту. Из горячего крана текла вода насыщенно ржавого цвета, и не потому, что накануне был ремонт, а просто Обь всегда была богата солями железа, которые при нагревании окрашивают воду таким образом. И такая железяная вода, по мнению местных жителей, обладает определенными и, только им известными, полезными свойствами. Алексей проснулся в три часа ночи. Его организм, сбитый с толку путаницей часовых поясов, видимо решил, что уже утро. Закурив и достав, от нечего делать, из дорожной сумки портативный телевизор, носивший название "Владимир Ленин — 100", он удивился тому, как рано здесь начинает свою работу местный телецентр. На единственном, хорошо принимаемом на телескопическую антенну канале, шел, не понятно кому адресованный, мультфильм "Бабушкин зонтик". Наконец, выспавшись, они отправились осматривать местные достопримечательности. Подобные, похожие друг на друга молодые города, тогда массово возводили вблизи крупных нефтегазовых месторождений. Дома строили в основном по ленинградскому, московскому и уральскому проектам. Таких домов Алексею еще видеть не приходилось. Самыми крутыми были ленинградские, но и другие проекты не особо им уступали. Горячая и холодная вода в тех краях была круглосуточно и за те несколько лет, пока Алексей там находился, перебоев с ней не было ни разу, впрочем, так же как и со светом и отоплением. Сам город был со всех сторон окружен тайгой, состоящей из высоченных елей, пихт и кедров, а вдоль рассекающей тайгу бетонки, шла нескончаемая полоса малинников, где на снегу можно было видеть многочисленные следы всех обитателей леса, в том числе и медведей. Этим таежным паханам, летом в густых малинниках было раздолье, а бабам с лукошками было кого бояться. Ну, а с южной стороны город огибала широкая дуга юганской Оби. Вода в ней была нелегкого свинцового цвета, течение плавное, медленное и чувствовалось в нем холодная глубина, мощь и суровая первобытность. На этом крутом берегу был выстроен ряд больших современных магазинов. В том числе водочный и книжный. Этот впечатляющий размахом торговый комплекс, у местных так и назывался: "На берегу". Мебель, телевизоры и многие другие, крайне необходимые вещи, здесь отсутствовали напрочь. Но зато наблюдалось несметное количество холодильников всевозможных марок, а в книжном, время от времени, появлялась весьма дефицитная на большой земле художественная литература. Небо, из-за отсутствия пыли в атмосфере, было почти фиолетовым, как бывает высоко в горах, где сквозь кристально чистый воздух, солнце обрушивает на землю тяжелые потоки ультрафиолета. Так что загар в тех местах был на зависть любому южному. Алексей шел по вечернему зимнему городу и, не смотря на то, что уже было начало февраля, в крови у него вскипали хмельные пузырьки эйфории. Такие ощущения обычно бывают в конце декабря, когда предчувствие сказки теплой дымкой призрачного флера заволакивает все вокруг. Это праздничное настроение и присутствие сказочного флера будет сопровождать его все годы, проведенные на Севере. И наверное поэтому человека однажды побывавшего там, потом почти всю оставшуюся жизнь будет тянуть обратно. Алексею пришлось покинуть родной город в силу известных обстоятельств, и он приобрел своеобразный статус человека несправедливо гонимого. Он где-то читал, что таким людям, как правило, покровительствуют небеса. И Алексей, упорно продолжая быть кондовым материалистом, не мог все же не почувствовать на себе справедливость этих утверждений. Уж очень наглядно это все происходило. Во — первых, ему теперь постоянно и откровенно во всем стало везти. Это он явственно ощутил еще в самом начале пути. Метеоусловия той зимой были на удивление неблагоприятными, но, тем не менее, в самые критические моменты, как по волшебству, все проблемы исчезали. И таких эпизодов за время путешествия было немало. А следующим этапом была эпопея с обменом квартиры. У Алексея было несколько вариантов, и не один его полностью не устраивал. Владельцев приличных квартир среди менявшихся не было, а то, что предлагалось, находилось в состоянии совсем уж плачевном. Пришлось остановиться на самом первом варианте, который не лег на душу с первого же взгляда. Квартира была какой-то темной, мрачноватой, да еще видимо, что-то было там не так с полами, потому что они наспех были обшиты листами картона. Но выбирать было уже не из чего, и прихватив чемоданы, Алексей отправился договариваться с хозяином, который был и сам очень заинтересован в таком выгодном для него обмене. Но разговаривать ему пришлось не с ним, а с его племянницей, которая сообщила, что дядя ее в настоящий момент, мягко говоря, не трезв и, скорей всего, принять уже не сможет. Алексею ничего не оставалось, как снова отправляться в гостиницу. По дороге он начал сомневаться по поводу того, а правильно ли он понял слова этой девушки. Вдруг она приняла его за одного из дядиных собутыльников? И что сегодня, в конце концов, не сможет сделать ее непредсказуемый родственник. Принять еще или принять его? И не перехватит ли за это время, его последнюю надежду на квартирный обмен, кто-нибудь другой? Алексей чуть было не повернул назад, но быстро взял себя в руки и вытряхнул из головы все мысли о неправедном дяде и его племяннице. А на следующий день, прямо с утра, ему на работу позвонила одна из сотрудниц медсанчасти и предложила посмотреть, как вариант, ее однокомнатную квартиру. Она находилась на третьем этаже недавно построенного дома, который в свою очередь, располагался в самом центре города, буквально в двух шагах от гастронома, кинотеатра, почтамта и прочих благ цивилизации. Раньше здесь жил какой-то начальник, непосредственно связанный со строительством, и наверное поэтому, полы здесь были покрыты импортным линолеумом, о котором большинство советских жильцов могли только мечтать, и такая же не наша сантехника располагалась там где ей следовало быть. Но венцом всего была добротно и профессионально построенная мебельная стенка. Она была выполнена из кустарно ламинированных дсп и занимала всю стену противоположную окну. Там были предусмотрены полки для книг, ниша для аудиотехники, большой, видимо отвечающий северному размаху, бар, вместительные антресоли на верху, и такие же тумбочки внизу, отсек для верхней одежды с тремпелями, а еще ниша для телевизора с встроенной розеткой и подведенным к ней телевизионным кабелем, необычного темно-розового цвета. Фишка заключалась в том, что в мебельном магазине тогда реально можно было купить только стулья, да и то в навигацию, и такая универсальная стенка одним махом решала все проблемы связанные с размещением домашних вещей. Правда люди, приехавшие на небольшой срок подзаработать, сильно не морочили себе голову по поводу меблировки и кровать, например, сооружали таким не хитрым образом: Сначала снималась внутренняя дверь, потом ее укладывали на четыре кирпича, выполнявшие роль ножек кровати, и спали на этом ложе, подстелив под себя все, что имелось под рукой. Один знакомый Алексея, тоже спавший на таком сооружении, рассказывал, как однажды под утро, к нему подошел их любимый кот и справил малую нужду на голову хозяина. А этому парню с мокрой головой нужно было срочно ехать на вахту, учитывая при этом, что температура за окном была не менее тридцати градусов со знаком минус. А Алексей, продолжая знакомиться со своей будущей квартирой, увидел, что на кухне тоже имеется самодельный кухонный гарнитур. И вообще жилье это было максимально и с любовью обустроено вплоть до таких удобных мелочей как напольные розетки. Похоже, что судьба решила сделать ему очередной подарок, и видимо неспроста горе хозяин, сам назначивший ему встречу и очень заинтересованный в обмене, вдруг неожиданно и, в самый неподходящий момент, напился. Но квартира эта была только началом череды удач и приятных сюрпризов, ожидавших Алексея впереди. А пока пользуясь тем, что сегодня воскресенье и пойти в медсанчасть он сможет только завтра, отправился снова осматривать город. Попутно необходимо было подкупить и что-нибудь из съестного. Увидев женщину с авоськой, внутри которой виднелся большой свежий батон, Алексей поинтересовался, где она его брала. "-В шишке"— весело ответила та. Оказалось, что так в их городе, называют магазин "Кедр". Зайдя внутрь, он увидел, полки заставленные в основном, стеклянными банками с разнообразнейшими консервированными овощами производства Венгрии и Болгарии. Один только жгучий перец, предлагал себя несколькими вариантами консервирования. Был даже, давно уже ставший на родине Алексея черным дефицитом, зеленый горошек в больших жестяных банках голубого цвета, с надписью "Глобус". Более калорийные продукты были представлены крупными тушками ближайшего родственника трески, минтая, которые скорее напоминали серые обломки вечной мерзлоты. Алексею сразу вспомнились магазины в его родном городе, где без конца выходящие из строя холодильные витрины, были завалены всевозможной продукцией производимой местными пищевыми комбинатами. Но, не смотря на это, все же, самой любимой его едой, на которую он подсел с раннего детства, было сырое мясо. Один хороший знакомый, работавший в сфере пищевого производства, регулярно баловал их великолепной вырезкой и другими деликатесами. Тщательно промороженное, для очистки совести мясо, строгалось небольшими кусками или полосками, обильно посыпалось солью, перцем, репчатым луком, зеленью и слегка взбрызгивалось лимонным соком. Употреблялся этот, опасный для здоровья кулинарный шедевр, с охлажденным пивом, иногда слегка приправляемым 96% спиртом. Немного взгрустнув, он прошел в винный отдел, где преобладали так же болгарские и венгерские вина, представленные в большом ассортименте. Некоторые названия он видел впервые в жизни. А вот обычной водки не было совсем. Она, как самый популярный здесь товар, зимой исчезала первой и появлялась только весной, в навигацию, когда раздвигая тупыми носами недотаявшие ошметки прошлогоднего льда, к городу подходили баржи, забитые разнообразным товаром. И флагманская баржа, по традиции и по местной романтической легенде, перла на себе вожделенные ящики. Итак, привычного народного напитка, пока уже еще в наличии не было. Но зато здесь была в изобилии рисовая вьетнамская водка, представленная даже двумя видами — обычной "беленькой" и чайного цвета травяной настойкой. И Алексей, как большой любитель всяческой экзотики, решил продегустировать и ту и другую. Тем более, повод был. Новоселье он еще утром договорился отметить вместе с хозяйкой квартиры. Она, правда жила не здесь, а на другом конце города, вдвоем с дочерью школьницей. Для нее, то есть, разумеется, для хозяйки, он сунул в свою объемистую сумку бутылку виноградного вина с загадочной надписью "Огалина" на художественно оформленной этикетке. А в качестве закуски, пришлось прихватить большую банку маринованных овощей, где в дебрях ярко зеленого укропа, плавали крохотные, одинаковые как близнецы черри, мирно уживающиеся с корнишонами и таких же, пикульных размеров, патиссонами. Внешняя эффектность этих солений, к сожалению, несколько превосходила их вкусовые качества. Эта особенность иноземных консерваций ему была известна уже давно. А остальную закуску в виде колбасы, сыра и куска домашнего сала, щедро нашпигованного чесноком, Алексей доберет из своих запасов. Ну, а для хозяйской дочери он возьмет пакет приличных шоколадных конфет, так же присылаемых ему из далеких теперь уже родных краев. Вечер в компании хозяйки и ее двенадцатилетней дочурки прошел вполне сносно. Старшая дама, рассказывала о своей непростой женской доле, и беспокоилась по поводу того, сможет ли Алексей завтра нормально встать и пойти на работу, после такого количества вьетнамского напитка, который здесь называют "Хошимин." И что он, особенно тот, который настоян на каких-то неведомых травах, может запросто любого человека заглючить и сбить с копыт. Дочь ее весь вечер немножечко капризничала и чуток вредничала, как и подобает юной и самую малость экзальтированной поэтессе. Стихи ее были явным подражанием великому Басё, и другим поэтам средневековой Японии. "Везде расцвели подснежники, они белые как снег," — нахлобученная внезапно рухнувшим ей на голову вдохновением, размашисто писала она в своей, растрепанной тетрадке. А после чего, без всякого перехода, долго распекала мать за то, что та не назвала ее, в свое время, Снежаной. Позже, эта не состоявшаяся Снежана, валяясь на паласе, вдруг мертвой хваткой вцепилась зубами в ногу проходящей мимо матери и та, некоторое время, судорожно улыбаясь гостю, волочила ее за собой, как молодого глупого бульдога. Алексей, снисходительно внимая этим проявлениям провинциальной богемности, изучал этикетку удивительного вьетнамского напитка, который там где его делают, принято пить наперстками, а отнюдь не стаканами и, тем более, не литрами. Рассказывали, как той зимой, один мужик после "Хошимина" до утра орал на балконе, взывая о помощи, а в квартиру вернуться боялся, потому что его круто глючило. Ночь Алексей провел в гостинице, так как в его новой квартире не было даже раскладушки, а утром, наскоро собравшись, отправился в медсанчасть. Она представляла собой большой комплекс специализированных зданий, построенный сравнительно недавно, как собственно и все остальное. В городе непрерывно что-нибудь строили, и везде был слышен рев нереально огромных желтых "катерпиллеров" и, таких же размеров, оранжевой японской строительной техники. На его глазах, один такой гигант, заехав на пустырь заваленный горами строительного мусора, перекосил свой нож-отвал и, отключив одну гусеницу, начал вращаться на одном месте. В земле быстро образовалась огромная воронка. Тогда он своим ковшом сгреб туда сразу весь мусор и заровняв площадку, уехал. На все это ушли считанные минуты. Алексей заметил, что постоянно и не произвольно сравнивает этот город со своим. Новообск был современен, компактен, но по молодости лет он еще не успел обзавестись своей атмосферой, которая, в общем-то, и составляет суть каждого города. В кабинет заведующей медгородком Алексей вошел в потертых джинсах и в черном свитере грубой вязки, хотя в гостинице у него имелся приличный финский костюм. В последствии ему говорили, что такое несоблюдение дресс-кода могло дорого ему обойтись. В тот кабинет, оказывается, следовало входить одетому, как на прием к английской королеве. Заведующая, довольно симпатичная женщина, лет тридцати, долго сомневалась брать или не брать ей этого странного молодого человека. И дело было даже не во внешнем виде. Ее настораживала некоторая заторможенность Алексея. — "Не наркоман ли часом?" — как оказалось, думала она тогда. Но все было гораздо проще. Последнее время он из-за всех неурядиц потерял сон и по совету тещи начал пить димедрол, как снотворное. А заторможенность это и есть его характерное побочное действие. Да и оприходованный накануне литр рисовой водки, тоже внес в это дело свою немалую лепту. Наконец, Клубника Ивановна, так звали заведующую некоторые ее подчиненные, все же решила Алексея брать. Настоящее ее имя было Виктория, но в России именно так, почти повсеместно, называют садовую землянику. Ни Виктория, ни Алексей в тот момент и представить себе не могли, что примерно года через два, когда он, найдя себе более подходящую работу, уйдет из медсанчасти, она будет усилено искать его по всему городу. А найдя, пошлет туда на своей служебной машине человека, который долго будет уговаривать Алексея вернуться назад, обещая ему двойную ставку и прочие блага. Но все это будет позже, а сейчас он по-прежнему сидел в теплой приемной и ждал, чем вся эта канитель закончится. Очнувшись он увидел нависшую над ним представительную тетку в белом халате, с интенсивно синими и очень толстыми волосами. "Аэлита!" — мелькнуло в его задимедроленной голове. "Я Цитрусова", — как-то укоризненно, словно угадывая его мысли и в то же время по-западному раскованно, представилась она, сверху вниз глядя на не успевшего встать Алексея большими, темными и ничего не выражающими глазами. Он вспомнил, что этой, нагоняющей аппетит фамилией, были подписан почти все депеши, которые он получал из медсанчасти. И что это она прислала ему вызов от имени главврача. Получая ее послания, Алексей представлял себе заснеженную тайгу и длинный деревянный барак, с двуязычной надписью: "Nоvооbskаjа mеdsаnchаst" — "Новообская медсанчасть", на косо приколоченной к дверям фанерке. Внутри на лавке сидела маленькая колобочная молодуха в оренбургском платке и валенках на босу ногу. Перед ней, на дощатом столе, стояли несколько пыльных реторт, помятый самовар и старинный микроскоп, составлявший одно целое с керосиновой лампой. Подтянув под себя коленки и макая ручку в чернильницу, кроха Цитрусова строчила ему очередное письмецо. Отделение, в котором ему предстояло теперь работать, своим уютным, почти домашним видом понравилось с первого взгляда. Оно занимало небольшую часть здания, соседствуя с терапией для взрослых, а так же детским боксом с которым их разделяла стена из стеклянных блоков приятного изумрудного цвета. Посреди этой стены была дверь, через которую к ним приходили гости из других отделений. Все строения медгородка были новыми, а планировка соответветствовала всем современным требованиям. Один многоэтажный роддом, оснащенный видеотелефонами, чего стоил, и в прямом и переносном смысле этого слова. Заведующая ввела Алексея в большую светлую комнату, где у окна стояли впритык два стола. За левым, рядом с центрифугой и прибором для выявления австралийского антигена, сидела моложавая блондинка. — Знакомьтесь, это ваш лаборант Варвара Дмитриевна, — сказала Цитрусова. — Ну, а это наш новый доктор, прошу любить и жаловать — указала она на Алексея. Блондинка почему-то сначала быстро заглянула в свой микроскоп, а потом смущенно хихикнув, словно ей показали там что-то совершенно непристойное, уставилась на своего нового шефа. Он надел приготовленный для него врачебный халат, и переложив в его карман сигареты и зажигалку, уселся напротив Варвары, которая сразу же взяла над ним, как над новичком, шефство. Она оказалась человеком общительным, и вскоре Алексей уже знал практически все, и даже кажется, лишнее, о людях, с которыми ему теперь предстояло работать. В частности он узнал, что у его новой начальницы Цитрусовой желтые склеры, и еще ряд каких-то мелких физических недостатков. И самое главное: седину она, оказывается, подкрашивает синькой. Коллектив состоял всего из шести женщин разных возрастов и уклад в этом отделении напоминал семейный. Обедали они все вместе, готовя иногда очень неплохие блюда на плите в моечной. И сегодня Алексей впервые трапезничал вместе со всеми. И так же впервые пробовал, источающий мощный аромат, курник и сборную уху, лично изготовленную Варварой Дмитревной из муксуна и нельмы. Казалось, эти две сибирские рыбы, в сознании жителей приобья, так же не разделимы как Бонни Паркер и Клайд Берроу. Называя одну из них, все почему-то, обязательно упоминали и о другой. Когда уха еще доходила на плите, Цитрусова успела заодно отварить в ней еще и парочку яиц, слегка измазанных куриным дерьмом, чем вызвала бурю с трудом скрываемого возмущения у чистюли Варвары. "Что же это Вы, Люсьена Афанасьевна!" срывающимся голосом спросила она, с отвращением заглядывая в кастрюлю с ухой. "А чего я такого сделала? Посмотрите сами. Яйца практически стерильные" — Цитрусова столовой ложкой выловила одно из них и продемонстрировала окружающим, действительно совершенно чистую скорлупу. Завершающий застолье десерт являл собой пирог, с начинкой из пахнущих духами и скрипящих на зубах, плодов черемухи. На столе, рядом с большой банкой импортного томатного сока, у них, как потом оказалось, постоянно присутствовала, не меньших размеров, емкость со спиртом. И из этих ингредиентов готовился всем известный и очень популярный, в том числе и у медиков, напиток. Разбавляя спирт водой, они тут же, быстро накрывали стакан ладонью, видимо чтобы не ушли градусы. Алексей, набравшись наглости, попросил налить ему неразбавленный, так как терпеть не мог смесь с водой, почему-то напоминающую ему одеколон. Открыв портфель, он выложил на общий стол, собранный еще с вечера, незатейливый тормозок. В нем была, нарезанная по косой, твердокопченая колбаса, сыр и неизменное сало. Это был привычный, стандартный набор, который раньше он брал с собой почти ежедневно, иногда заменяя колбасу котлетами, или курятиной.

Развернув тормозок, он присоединил его к общему котлу, и при этом ему показалось, что за столом возникла напряженная пауза. Отработав свой первый рабочий день, Алексей пошел подкупить что-нибудь к ужину. В магазинах той зимой не было даже картошки. Вернее, она была, но в очень не привлекательном сушеном виде. Эти потемневшие и скукоженные кусочки при варке превращались в тягучий клейстер ядовито-синеватого цвета. На работе, раз в месяц выдавали три или четыре талона, на которые можно было, отстояв с раннего утра огромную очередь, купить, например, слегка мумифицированную утку и пару банок тушенки. Да еще однажды, той же зимой, удалось приобрести несколько килограммов оленины, которая создавала на поверхности бульона нежную, зеленоватую пенку. В то же время, можно было видеть в продаже свежемороженые ананасы в прозрачных фирменных упаковках и такую же замороженную клубнику польского производства. Алексей шел с работы короткой дорогой, лавируя между домами микрорайона. И уже совсем близко от своего жилья на небольшом пустыре увидел грузовик с тентом и несколько стоящих рядом ним людей. Кузов был загружен большими банками тушенки, которую продавали прямо с машины. Был разгар рабочего дня, и тут находились только несколько случайных прохожих, к их счастью, в это время, оказавшихся в нужном месте. Этим людям фантастически повезло, так же как и Алексею, который на первых порах работал до двух. Он достал из портфеля, прочную, сшитую из старого плаща — болоньи объемистую сумку, и постоянную спутницу всех советских граждан — авоську. Набив их доверху, благо количество банок не ограничивали, он потащил свою добычу к дому. По дороге он думал о том, как обрадуется Лариса, когда увидит, что ему удалось достать. Это был уже не первый случай, когда ему так везло с продуктами. Дня три тому назад он, проходя мимо гастронома, случайно увидел, как возле одного из отделов быстро выстраивается небольшая очередь из тех счастливцев, которые очутились в этот момент поблизости. Оказалось, что завезли сливочное масло. Люди терпеливо стояли вдоль прилавка, а две продавщицы ловко отрезая от большого куба куски, взвешивали их, заворачивали в полиэтилен и вкладывали внутрь бумажку с весом и ценой. Закончив эту работу, они тут же начали торговать. Не спрашивая кому сколько нужно, просто совали очередному покупателю первый попавшийся кусок и называли цену. Одна женщина из очереди, радостно говорила своей соседке: "Хорошо, что мы сюда приехали. Я теперь могу не только достать что-нибудь для себя, но и послать своим." Примерно за двадцать минут все масло было распродано. И новые посетители входя в магазин, даже не догадывались о том, что здесь только-что происходило. В понедельник Алексей, во время обеда, вновь выложил свой заветный сверток. — "Ну, зачем это опять!" — вдруг мягко и не совсем вразумительно сказала ему заведующая. "Вы нас прошлый раз уже удивили, можно сказать, даже поразили, и пора теперь уже и перестать бы такое носить." После такой замысловатой тирады, пришла уже его очередь удивляться по поводу того, как это можно кого-то удивить и, тем более поразить, бутербродами с колбасой. Алексей как мог, объяснил, что такие завтраки там, откуда он приехал, дело обычное, и никого удивлять он не собирался. И к тому же, копчености это далеко не самая полезная на свете еда. Но прочно прилепившаяся к неподвижному лицу его собеседницы "пораженность", после всех объяснений, осталась по-прежнему на своем месте.

Работая в медсанчасти Алексей, будучи сам по себе человеком не слишком общительным, все же начал постепенно обзаводиться новыми знакомствами. У него сложились приятельские отношения с заведующим реанимацией — высоким усатым молдаванином, часто заходившим к ним по делам, а так же с двумя сотрудниками этого отделения — девушкой по имени Валя и одним молодым реаниматором, носящим красивую фамилию Бессонов. А еще его хорошим знакомым стал патологоанатом, которого звали Владимир Ильич Наружный. Этот половинчатый ленинский тезка, как-то после рабочего дня, дал ему ключи от фотолаборатории, и Алексей, полночи просидел в безлюдном, темном морге, печатая снимки, удивляясь своему бесстрашию и, время от времени, мурлыча себе под нос: " Спи же, Ленин мой прекрасный, баюшки — баю. Тихо светит месяц ясный в мавзолей твою". Эти наивные, переделанные из колыбельной стихи, когда-то в далеком 24-м, прислала в редакцию московской газеты простая крестьянка, отдавая последний долг любимому вождю.