Добро с кулаками

Позже, когда Алексей будет, через пень-колоду, учиться на заочном и параллельно работать, у него появится множество новых приятелей и приятельниц. Он увидит, что люди тянутся к нему и что-то такое в нем находят, чего он сам в себе не замечает. Вообще, он жил, многого вокруг себя не замечая. И только спустя годы, до него, наконец, начинало доходить, как, на самом деле, все тогда происходило. Например, учась в школе, он был уверен в наличии закадычных друзей у каждого из его соучеников. А, в действительности, они были только у него, а у остальных, даже самых обычных приятелей и то не наблюдалось. А на их улице, где набиралось до двух десятков пацанов, друг детства был у Алексея и еще у одного, по фамилии Румейко, а остальные тоже существовали сами по себе. Он еще не был тогда знаком с модной в то время теорией, посвященной феномену одиночества человека, постоянно окруженного огромной толпой, но мог уже наблюдать, как эта теория на его глазах подтверждается суровой практикой жизни. Кроме того, из всей многочисленной уличной шпаны, клички были только у троих. У него, у его друга Николая и еще у младшего брата их вожака. Алексея называли "Лемон", с ударением на первом слоге, так его прежнюю кличку "Лимон" облагородила старшая и очень начитанная сестра одного из его приятелей, Николая некоторое время звали "Коноплей", а потом это слишком длинное прозвище свели к более емкому и короткому слову — "Кокон", а погонялово третьего было "Фотя" и откуда оно пошло для Алексея так и осталось загадкой. Учась в школе, Лемон числил себя домашним книжным мальчиком, классическим ботаном. Но память, оживляя картинки из его школьного детства, явно пытается доказать нечто совершенно обратное. Из чего выходило, что Алексей на ботана никак не тянет. Вот он, на перемене в четвертом классе, слегка, как ему тогда казалось, навешивает за дело самому противному из одноклассников по имени Толик, который к тому же был еще и живодером. К счастью для него, Алексей тогда об этом его пороке еще не знал, а то Толику было бы совсем плохо. Спустя некоторое время после этого, в класс входит Нина Федоровна. Она, проходя к своему столу, бросает мимолетный взгляд на сидящих перед ней учеников и вдруг восклицает:" Толя! Кто это тебя так?" Алексей смотрит на Толяна и видит, что у него вместо лица какая-то ужасная, распухшая, и как ему тогда показалось, багрово-синяя маска. Позже, он точно так же избивает уже другого своего одноклассника и опять же за дело. Странное совпадение, но этого товарища тоже зовут Анатолий. Кончается перемена, все рассаживаются по своим местам. Мимо избитого Толика проходит их соученик по прозвищу Лукьян. В школе его считали одним из самых отпетых хулиганов. Он спрашивает, кто это сделал, и получив ответ, пару раз бьет несчастного еще и от себя, как бы проявляя солидарность с Алексеем, с которым особая дружба его не связывала, но некоторую взаимную симпатию они все же испытывали. Оба они тогда считались мажорами. А Алексей — Лемон, все чаще, пытаясь всюду, где только возможно, насаждать справедливость и наказывать зло, пускает в ход кулаки. На свою беду, он уже успел узнать сомнительное выражение, настаивающее на том, что добро должно, непременно, быть с кулаками, а вот о том, что злом зла не победить, еще не слышал. И к тому же, постоянно вносила путаницу и пудрила мозги, зыбкая и невразумительно обозначенная грань между теми вечными понятиями, которые принято с подобострастием называть Светом и Тьмой. Он никак не может сообразить, что сидящая в нем сила делает его удары слишком уж разрушительными и следы от них сразу бросаются в глаза. Правда он, видимо подсознательно, никогда не бил во всю мощь, но это, все равно, не очень помогало. А дальше, все идет по нарастающей. В следующем году, он избивает классного библиотекаря, который, на свою беду, вдруг вздумал грубо, по хамски повыделываться. Алексей рассвирепел, и вломил ему уже более основательно, чем предыдущим двум Толянам, вместе взятым. На следующий день, библиотекарь в школу не явился, но зато, в их классе, как синий джинн из бутылки, внезапно возникла старшая пионервожатая. Перекрывая резким, казенным голосом шум перемены, она объявила о назначенном на субботу совете дружины. И повестка дня этого собрания была следующей: Пионер такой-то избил пионера такого-то. Подобной чести в их школе, на памяти Алексея, не удостаивался еще никто. И при таких делах, ему вполне могло корячиться исключение, а там и до колонии уже было рукой подать. Но дело как-то замяли. Наверное, сыграло не последнюю роль то, что мать его была учительницей, а у преподавателей, примерно так же как и у многих других групп населения, существует своеобразная цеховая и прочая, порой вынужденная, солидарность. К сожалению, Лемон никаких выводов тогда для себя не сделал, и в самом конце мая, когда все пятиклассники уже предвкушали летние каникулы, чудом не отправил на тот свет одного из своих соучеников, практически проломив ему голову увесистой керамической чернильницей. Потом говорили, что если бы удар пришелся чуть левее, сушить бы Алексею сухари. Он не стал дожидаться конца занятий, вышел из класса и побрел, куда глаза глядят. Было совсем уже по-летнему тепло, светило солнце, зелень продолжала, несмотря на конец мая, радовать глаз, но Алексей всего этого не замечал. Он только что, по чистой случайности, не убил своего соученика, который, правда, оказался редчайшей сволочью, но в суде это обстоятельство вряд ли бы стали учитывать и намотали за этот его подвиг по полной. И он сейчас не бродил бы по городу, а лежал в холодном СИЗО на шконке, распевая что-нибудь слезливое в стиле шансон. Забегая вперед, можно добавить, что история эта, спустя время, приобретет еще и легкий мистический оттенок. В девятом классе, учась уже в новой во всех смыслах школе, он увидит, среди своих теперешних соучеников только троих пацанов, из числа тех, с кем он отбывал каторгу обучения, начиная с первого года занятий. И это будут именно те трое, из их большого ученического коллектива, которых он бил, в свое время, смертным боем. Не будет только четвертого — библиотекаря, родители которого видимо, не захотели, чтобы их дылда сын снова находился в одном классе с Алексеем. В девятом и в выпускном десятом, Лемон вел себя смирно и никого не трогал. Но вот уже на первом курсе, вспомнив молодость, он слегка отметелил лаборанта с кафедры химии, прямо на его рабочем месте. Да еще во время драки, у Алексея случайно сорвался при свидетелях, с потайного наплечного ремешка, складной, устрашающего вида, охотничий нож. Но все тогда обошлось, и даже более того. С тем кафедральным парнем у него отношения быстро наладились. Он оказался человеком не глупым и сам признал свое поведение недостойным, а девчонки — лаборантки с этой же кафедры, с той поры стали почему-то смотреть на Алексея, с некоторой долей непонятного ему восхищения. А сейчас, удрученный пятиклассник по прозвищу Лемон, брел по весеннему городу, не разбирая дороги. Вдруг он увидел прямо перед собой стоящий у обочины, обломавшийся служебный пазик с поднятым капотом, а рядом с ним своих родителей. — "Еле, Калина, бредет!"— такой не очень бодрой цитатой из классика, еще издали, поприветствовала его мать. Подойдя ближе, он тут же был вынужден объяснять им причину своего плохого настроения. К его удивлению, они не только не стали ругать его за то, что произошло, но еще и, поступаясь элементарными принципами педагогики, похвалили за мужской поступок. Родители, видимо, не совсем хорошо понимали сложившуюся ситуацию. Они, как оказалось, ехали на экскурсию и предложили сыну, не киснуть уже сегодня в школе, а последовать их примеру. Чтобы как-то развеяться и отвлечься от своих тяжеловатых мыслей, Алексей согласился и, сбегав за мороженым, полез в экскурсионный автобус. Некоторое время спустя, он уже бродил по почти пустым залам музея, где в витринах под стеклом, были выставлены личные вещи и оружие юных героев. Но мысли его продолжали крутиться вокруг недавнего происшествия в школе. И еще Алексей думал о том, что значит убить человека. Он тогда, по своему малолетству, и представить не мог, насколько бывает легко переступить тот, невидимый порог, за которым чужая жизнь уже не имеет ни малейшего значения. Но давно догадывался, что отцу приходилось, в силу особенности его профессии, неоднократно делать это, и не только на войне. И ключевым, здесь было все оправдывающее слово "приходилось". И часто имелось только два варианта: Или убиваешь ты, или грохнут тебя. Вспомнилось, как однажды, они шли по какой-то тенистой окраинной улице, и из двора ближайшего особняка вышел уже далеко не молодой человек и, заметно хромая, прошел мимо них. "Это я когда-то прострелил ему ногу, при попытке к бегству." — буднично, как о чем-то, само собой разумеющемся, сказал отец. И Алексей оглянувшись, еще некоторое время смотрел вслед уходящему. А еще вспомнился рассказ о том, как однажды, поймав на горячем двух мародеров, его родитель должен был, по закону того времени, застрелить их на месте. Это была учительница средних лет и ее несовершеннолетний сын. Мальчик, понимая что сейчас произойдет, громко пукал от страха. Отец терпеть не мог, когда кто-то рядом с ним, портил воздух, и выгнал их обоих. А если серьезно, то он отпустил мать и ее сына потому, что был уверен — не от хорошей жизни эти, явно не воровитые люди, пошли на преступление. Да и взять они пытались всего лишь старое школьное пианино.