Юзеф

Однажды весной в отделении Цитрусовой, сломался телевизор. Никто тогда не ожидал от этого в общем-то ординарного события, такого обилия отдаленных и далеко уводящих, последствий. Алексей всегда относился к любым электронным устройствам, как к живым существам. У каждого из них была своя душа, некое подобие кровеносной и нервной систем, по которым шли сигналы и протекал электрический ток, все они нуждались в питании и как все живое, могли умереть. Прихватив на следующее утро из дома паяльник, он, под конец рабочего дня, занялся ремонтом. Как выяснилось, их новая санитарка, поливая висящие на стене цветы, каждый раз умудрялась плеснуть немного воды еще и внутрь телевизора. Так что пришлось с ним изрядно повозиться. А на следующий день, в их лаборатории появился массивный и очень колоритный мужик, в белом врачебном халате. Он подошел к Алексею и, странно темнея крупным породистым лицом, серьезно, но несколько витиевато сказал: "С паяльниками ходят многие, а умеющих ремонтировать, намного меньше, и я вижу, Вы из их числа". Этот человек, вскоре станет одним из самых близких его друзей. Звали его Юзеф Константинович Голицин. Был он обычным медтехником, и внешне представлял собой нечто среднее между Ростиславом Пляттом и Лино Вентурой. И фамилия его и манеры говорили о явном наличии у него в роду предков очень и очень непростых. Он имел великолепно подвешенный язык и хорошо выраженный актерский дар. "У него дьявольский подход," — сказала как-то о нем одна пожилая медсестра, имея в виду умение Юзефа подобрать ключик к любому человеку. Ему в то время, было уже крепко за сорок, но он не закоснел в своих вкусах и привязанностях, а как восторженный юноша продолжал страстно увлекаться музыкой, пытался не пропустить ни одной литературной новинки, был завсегдатаем драмтеатра, и поэзия тоже не была для него terra incognita. Таким образом, избегающая банальщины судьба, вручила Алексею еще один, очень необычный дар. Да и сам Юзеф, давно уставший от духовного одиночества, был явно рад их знакомству. Его отец в тридцатые годы был репрессирован и, вероятно поэтому, Юз не очень любил советскую власть вообще, и комитет в частности. Не менее агрессивно относился он и к миру обывателей и часто, оттачивая свои незаурядные лицедейские способности, мастерски изображал жанровые сценки из жизни этой, почему-то очень уж нелюбой ему, части нашего общества. А периодически предаваемый анафеме, но тем не менее прекрасно чувствующий себя в мещанской среде, мат, занимал в лексиконе потомственного дворянина и аристократа, Юзефа Константиновича одно из самых почетных мест. И ничего удивительного в этом не было. Алексей не раз замечал как участники разнообразных газетных дискуссий, посвященных ненормативной лексике, после долгих споров, в конце концов, как правило, сходились в одном: Культурный, образованный и интеллигентный человек, говорили они, никогда не позволит себе нецензурно выражаться. И после этого, всех устраивающего и завершающего дебаты резюме, уже можно было ставить точку. Но тут вдруг некстати вспоминалось, что, например, тот же Александр Сергеевич Пушкин, весьма благосклонно относился и к мату и к простонародным выражениям. Он охотно использовал все это в своей речи и в переписке с друзьями, а уж Пушкина необразованным и малокультурным человеком никак не назовешь. А любимая всеми гениальная Фаина Раневская, его, то есть мат, просто обожала. И талантливый автор всем известных детских стихов, Даниил Хармс, тоже не чурался матерных слов, равно как и милейший и интеллигентнейший Александр Ширвиндт и многие многие другие культурные и высокообразованные люди, перечислить которых просто нет возможности. А вот спроси у любого участника газетных дискуссий, а в чем же здесь дело, так он вряд ли ответит хоть что-нибудь вразумительное. Такие знатоки явно очень слабо представляют себе внутренний мир отягощенных культурным наследием людей. А чтобы он лучше понял этот феномен, нужно сначала упрощенно объяснить этому товарищу, что же такое настоящий интеллигент. Это не тот кто постоянно ходит в очках, шляпе и с портфелем, а в кармане у него вузовский или какой-нибудь иной диплом. Интеллигентом нужно родиться. Стать им невозможно, даже получив три высших образования. Истинные представители этой части общества, собравшись за общим столом редко говорят о работе, зарплате и прочих житейских вещах, а философствуют, спорят, в надежде ухватить за хвост кокетливо ускользающую истину. И такое занятие, поверьте, бывает не менее увлекательным, чем когда-то заразившая многих очень популярная беготня по весям пока еще слегка разбавленной реальности, в поисках виртуальной родни Пикачу. И вот такой, имеющий несчастье родиться слишком уж высоколобым, человек, помимо многочисленных положительных качеств, наделен еще и способностью быть вечно недовольным собой и поэтому постояно занимается самоедством, рефлексирует и комплексует по любому поводу. И один из самых болезненных комплексов заключается в том, что такой рафинэ считает себя совсем не похожим на настоящего мужика, или как говорят в народе — "мушшыну". Уж слишком он вежливый, слишком до приторности культурный и чересчур аккуратный. Вот и пытается добавить к своему облику хоть малую толику мужской брутальности и раздолбайства. Это конечно же не самая главная и далеко не единственная причина того, почему интеллигентные люди так тяготеют к ненормативной лексике. Еще очень важно и то, в какой среде рос и воспитывался человек. У ребенка, детство которого прошло в полуподвале в компании с родителями алкашами, мат всю жизнь будет ассоциироваться с грязью, пьяными потасовками и нищетой. Никакого уважения он не будет испытывать и к хриплоголосым исполнителям блатных песен, которых он до тошноты наслушался еще с детских лет. А человек выросший и живущий в огражденной от низменного мира, "хрустальной башне", будет иметь совсем другое мировозрение. Ему, в его стерильном и выхолощеном пространстве, как правило, очень не хватает бунтарства, крутизны и эпатажности. По утверждению историков, у древних славян мат относился к разряду слов сакральных, то есть священных. А священных потому, что имел непосредственное отношение к самому главному на земле — к продлению рода человеческого. И они не произносили его всуе. А еще, по поверьям тех же славян, мат имел способность отпугивать всяческую нечисть. Если слегка доразвить эту мысль, подброшенную нам из тех давних времен, то получается, что больше всего ненавидеть ненорматив, должны люди основательно одержимые бесами. И еще об одном характерном заблуждении: Вопреки общепринятому мнению, никакие, даже самые страшные ругательства не способны разрушать душу. Урон наносят не они, а та злая энергия, с которой все это произносится. И таким образом, любое, даже самое безобидное слово, исторгнутое в состоянии аффекта, способно нанести серьезный вред тому, против кого оно направлено, а заодно и тому, кто это все произнес. Если бы все это было иначе, то, например, имя известного китайского деятеля Хуя Обана, уже давно бы и самым категоричным образом, запретили произносить вслух, особенно в присутствии женщин и детей. И к тому же, мат, несущийся из подворотни это одно, а те же самые фразы, но произнесенные, например, талантливым режиссером, на репетиции в элитном театре, это совершенно другое и воспринимаются они совершенно по разному, хотя слова звучат в общем-то одинаковые. Человек, существующий в верхнем уровне, способен облагородить все, к чему он прикасается. А в устах субъекта с невысокой духовностью, каковых в нашем обществе предостаточно, эти же самые выражения превращаются в поток грязи. Но все же повзрослевшие мальчики из полуподвалов и бывшие пацаны из элитных многоэтажек ничего не должны доказывать друг другу. Каждый из них прав по-своему. Вот и пусть себе тихонечко живут, каждый со своей правдой, и не лезут со своими указками в чужие монастыри. Захаживая в гости к Алексею, Юзеф неизменно притаскивал в своем потертом портфеле, а ля Жванецкий, какой-нибудь дефицит времен застоя, который он скромно именовал презентом. Это могло быть и несметное количество малюсеньких пачечек цейлонского чая и более презентабельно оформленная водка, или же титановые, как он уверял, браслеты для часов, и многое другое, доставляемое им из своего волжского мегаполиса, Самары. Единственное, чего он никогда не привозил, так это все та же колбаса. А угощаясь в гостях у Алексея, вышеназванным продуктом, и вертя на вилке очередной кусок сырокопченой, он неоднократно повторяясь, заявлял, что она для него, не более не менее, как нежнейшее пирожное. И эта, колбасящая всех тема, постепенно уже начинала Алексею надоедать. Правда, Юз рассказывал, как однажды, по поводу приезда к ним в Самару кого-то из верховных советских бонз, твердокопченую все же, одноразово выбросили в одном из центральных гастрономов его города. Но это исключение, как обычно, еще более подчеркивало существующее правило. Алексею казалось, что еще немного, и он действительно рехнется не в силах понять, почему и киевлянка Цитрусова и ее бойфренд из Белой Церкви и множество других его знакомых, из разных уголков нашей необъятной страны, смотрят на это заурядное изделие мясоперерабатывающей промышленности, как на диво дивное. Ну а сам Юзеф, представлявший собой здорово покореженный жизнью, осколок древнего аристократического рода, стал для Алексея своеобразным объектом пристального внимания и, если угодно, изучения. И хотя у него уже изрядно поднакопилось крови простонародной, все равно, как сказал поэт: "Дворянство, растворенное в крови, неистребимо как сама природа". Фраза эта иносказательна, но верна во всех смыслах. Аристократ и интеллигент это совсем не одно и то же, а как тоненько шутят в Одессе — две большие разницы. И Алексею, в процессе общения с Юзом, не раз и не два, на своей собственной шкуре, эту хорошо ощутимую разницу пришлось прочувствовать. К своим сорока с лишним годам, тот уже успел неоднократно получить не одну серию полновесных тумаков и от своей судьбы и от самой жизни. И в один, видимо, не самый для него удачный день, Юзеф решил все свои накопившиеся к тому времени неурядицы, с маху утопить в немеренном количестве разнообразнейшего горячительного пойла. С первого раза получилось не очень. Но он упрямо продолжал свои алхимические опыты до той поры, пока, потерявшая терпение белая горячка, не обрушила их, гремящий пустыми кастрюлями домашний очаг, основательно покалечив при этом последние уцелевшие к тому времени надежды и чаянья. Кроме того, их семейное счастье, как и у многих других, висело на ниточке, привязанной к его, тогда еще относительно стойкому фаллосу. Но как только этот капризный и плохо управляемый орган начал давать слабину, нить живенько соскользнула, и его пятилетняя дочь Маша стала видеть своего, с позором изгнаного из дома папу, лишь по большим праздникам. А жену Юзефа, как оказалось, кроме этой нити, больше ничего с ним не связывало. И ему, почти что уже на склоне лет, пришлось сперва освоить ранее совершенно незнакомый ему уклад бомжеской жизни, а после этого, сорокасемитилетний Юзеф долго вникал в мудреные особенности распорядка не только дня, но и ночи, молодежного пролетарского общежития. А потом Юз, как компенсацию за все это, уже в пятьдесят полных своих годков, получил долгожданную однушку на окраине города. Алексей, как мог, помогал своему новому другу. А мог он, в этой ситуации, к сожалению, не очень много. Разве что привезти из очередного отпуска несколько маленьких картонных упаковок, где в стеклянных ампулах, как джинн в бутылку, был аккуратно запаян самый главный и он же единственный, мужской гормон. Юзеф возлагал тогда на это изделие зарубежной фармации большие надежды. Постепенно, хронический стресс, который, скорей всего, и был основной причиной Юзефовых проблем, начал понемногу затухать, но отношения с женой у него так и не наладились. Юз уже не смог бы жить с человеком, однажды его предавшим. Сопереживая другу, Алексей чувствовал, что в душе у него постепенно накапливаются претензии то ли к мироустройству вообще, то ли к Создателю этого мира персонально. В связи с этим, вспоминался, в частности, научно-популярный фильм о мытарствах одной подопытной крысы, с вживленными в мозг электродами. Слабые электрические импульсы раздражали центр удовольствия и животное, получив однажды такой импульс, переставало есть и спать, а лишь непристанно барабанило лапкой по рычажку размыкателя, получая при этом коллосальное, почти что неземное, наслаждение. Интимные органы людей не случайно соединены проводками нервов с центром удовольствия в мозгу. Сами они, разумеется, так прицельно и точно подсоединиться бы не смогли. И каждый раз, во время любовных игр, партнеры получают приблизительно такие же ощущения, что и, в очередной раз, ширнувшийся любитель дури. И, конечно же, очень скоро приобретают от всего этого стойкую и непреодолимую зависимость. И страх, перестать быть мужчиной, становится самым жутким кошмаром в жизни представителей сильного пола. Заварена вся эта каша конечно же была из совершенно благих побуждений и лишь для того, чтобы человек охотнее плодился и не отлынивал от своих обязанностей продолжателя рода. Но, в то же время, за всем этим просматривалась и некоторая, достаточно обидная аналогия с несчастным подопытным животным. Хуже всего то, что у слабого пола, как утверждают специалисты, эта своеобразная подсадка на "иглу" в несколько раз сильнее чем у мужиков, которым, в связи с этим, нередко приходится идти по стопам бедолаги Юзефа. Через некоторое время, Алексей, вникнув в суть дела, перестал лезть к Создателю со своими претензиями. До него наконец дошло, что человек изначально был создан на "движке", а говоря проще, на уже давно обкатанной базе теплокровного, управляемого инстинктами, животного, и этим все вышесказанное вполне объясняется. И умница Дарвин, в конце концов, вроде бы, оказался прав. Человек, действительно произошел от высших приматов, правда не совсем так как полагал этот замечательный ученый.