Один день из жизни капитана

В городе Новосибирске, возле станции метро «Красный проспект», прямо над одним из входов в подземку, есть небольшое, но уютное кафе. При желании, в погожий день там можно отведать свежего ароматного кофе, сидя за столиком прямо на крыше, на специально оборудованной веранде. Но 3 июня 2014 года шел дождь, и посетители кафе благоразумно расположились на втором этаже здания, где вид, конечно, не такой живописный, но зато перспектива вымокнуть до нитки совершенно не страшна.

Две девушки, рыженькая и темненькая, заняли столик у самого окна, выходящего прямо на Дом офицеров. Уже прошло достаточно времени, и они успели обсудить последние новости, перемыть косточки общим знакомым и повздыхать о минувших годах. Теперь в беседу вплелись более личные темы, а тон разговора стал доверительнее и серьезнее.

— Маш, я чувствую, так дальше продолжаться не может, — отставив в сторону кружку, сказала рыжая Маринка подруге.

Та лишь картинно изогнула бровь.

— Ну так чего ты боишься? — спросила она.

— Я не знаю, — Маринка замялась, подыскивая слова, — не знаю насколько это все серьезно… Понимаешь, он такой… такой… практичный что ли. Прямолинейный и, иногда кажется — даже черствый.

— И? — не поняла Маша.

— И я не знаю… способен ли он на серьезные отношения? — Маринка положила руки на стол и подалась вперед. — Или я для него очередная… игрушка? Я ведь легко влюбляюсь, ты меня знаешь. Пройдет еще месяц-два, и я к нему так привяжусь, что кипятком не отпаришь…

— Знаю-знаю… — кивнула подруга. И, помолчав, добавила: — и что ты думаешь?

— Я не знаю… Боюсь отпугнуть его серьезными разговорами. А ходить вокруг да около… я даже не знаю, с чего начать.

Маша долго смотрела на подругу.

— А скажи-ка ему… — наконец сказала она, — скажи ему, зачем ты ездила в Москву.

Маринка неуверенно покачала головой, но так ничего и не ответила.

***

С лязгом хлопнула калитка КПП. Солнце уже скрылось за колоннами новостроек, и рыжее марево разлилось по кучевому морю облаков. Трубов перехватил борсетку на ходу и снял «Форд» с сигнализации. Крепкий кузов, удобный салон, хорошая подвеска… Конечно, не без недостатков машинка — взять тот же «запоздалый» газ — но она ему нравилась. Это была первая серьезная покупка на лейтенантскую зарплату. Откладывал на нее больше года, а все равно пришлось брать кредит. И она того стоила. В ней было что-то такое, чего Трубов не мог объяснить даже себе. Он просто знал, что она — «его». И, дослужившись до капитана, сколотив кое-какой капиталец, он не собирался ее ни на что менять. «Наверное, это любовь», — усмехнулся он, выезжая на трассу.

Вечерняя пробка к этому времени давно рассосалась — дорога была относительно свободна. Ни тебе протяжных гудков нервных автолюбителей, ни утомляющего движения «пунктиром» — точка, тире, точка, тире… Вечерняя прохлада струилась через приоткрытое окно. Асфальт почти беззвучно ложился под колеса. Мимо плыли витрины, вывески, афиши. Неоновым светом горели названия клубов, торговых центров, кафе. Промелькнул до боли знакомый красный квадрат со стилизованным изображением бородатого «полковника от кулинарии». Вот ведь американцы! Присваивают звания налево и направо! В животе некстати заурчало, резкая судорога скрутила желудок, заставила невольно поморщиться и прибавить газу. Трубов почувствовал, как наваливается усталость. Как она отдается пульсом в висках, болезненно ноет в пояснице и разливается тяжелой вялостью в ногах.

Привычные ощущения после насыщенного трудового дня. А такие дни в СОБРе — не редкость.

***

Утро началось с прикладного занятия по уголовке. После чего, наконец, выбрались из духоты учебного класса на свежий воздух и организовали холостую тренировку с личным оружием. Вышла новая инструкция, предписывающая включить в план огневой подготовки дополнительные упражнения из курса стрельб.

Солнце как раз спряталось за широкое кучерявое облако, налетел небольшой ветерок, и собровцы, высыпавшие на тренировочную площадку, заметно повеселели. Рельефные кирпичные стены, каменные блоки укрытий, деревянные макеты для тренировки — все это напоминало гипертрофированную детскую площадку, где так хорошо играть в войнушку. Только «дети» эти были крепкими мужиками от 26 до 40 лет, одетыми в четырехцветные «смоговские» камуфляжи, и имели при себе отличные экземпляры продукции Ижевского механического завода.

Технику упражнений они усвоили быстро. Осталось наработать моторику, дать телу привыкнуть к изменившимся условиям, отсечь все лишние движения, снижающие скорость и эффективность работы. Полтора часа для этого хватило с лихвой. Новый навык не разрушал старого — заученные отдельные действия складывались в единую систему. Поэтому бойцы довольно быстро перешагнули стадию разучивания и перешли к скоростной наработке. К концу занятия стволы мелькали достаточно ловко и даже кинематографично — хоть фильм снимай. «Посмотрим, как это будет выглядеть в тире», — подумал Трубов, вытирая пот со лба. Он был настроен скептически — ему казалось, что парни торопятся. Самая распространенная ошибка при стрельбе — это спешка. Отсюда же и резкий спуск, и дерганье ствола вниз, так называемый «клевок», и, соответственно, разброс пуль. Даже опытные стрелки, бывает, торопятся, стремясь уложиться во временной норматив. Особенно это видно на контрольных стрельбах. Но сейчасспешитьнекуда — новые упражнения отрабатывать нужно медленно, вдумчиво, аккуратно. На первых этапах даже без учета времени...

Его размышления были прерваны командиром боевой группы: «Собираемся! Через десять минут все в машине, и колесики крутятся».

Но «обкатать» упражнения по-боевому не удалось. Только приехали в тир, разгрузились, получили боеприпасы и развесили мишени, как поступила новая команда: «Сворачиваемся! Живо!».

Не успела закрыться дверь служебной «газели» за последним бойцом, как машина рванула с места.

— Интересно, что на этот раз? — буркнул Соболев, призер последних ведомственных соревнований по стрельбе из пистолета. — Опять каких-нибудь коммерсантов брать?

— Не думаю, — возразил Трубов, — Вызов срочный. О коммерсантах мы бы узнали заранее.

«Газель» мчалась, подпрыгивая и качаясь. Шторки, натянутые на две параллельные лески вдоль окон, пузырились от сквозняка.

— Неплохо бы на такой случай сирену иметь! — рассудил Соболев, — И мигалку. А то точно в кого-нибудь впишемся.

Ему никто не ответил.

До расположения добрались в рекордно короткие сроки. Трижды промчались на красный и один раз пересекли двойную сплошную — но таким вождением в городе давно никого не удивишь. Так водит здесь каждый второй. Трубов давно перестал поражаться высокой аварийности на дорогах. Культурой дорожного движения ни водители, ни пешеходы не отличались. И вот «Газель» в последний раз повернула — да так, что пассажиров прижало к левому борту, а иные чуть было не оказались на полу. Послышался визг тормозов, нетерпеливый вой клаксона и скрип распахиваемых ворот. Через пятнадцать минут подразделение, снаряженное и вооруженное, стояло в строю на центральном проходе и слушало постановку задачи.

— Первая боевая группа высаживается здесь!.. Прикрывает выход второй… Потом выдвигается сюда… — заместитель командира отряда указал на белую офисную доску. На ней цветными маркерами был нарисован план здания, боевой расчет, — …заходит отсюда и занимает позицию здесь. Наблюдатели и пулеметчик выставляются от третьей группы. Работаем с северной стороны здания. С западной — глухая стена. С Восточной — страхует ФСКН. Оцепление будет выставлено по периметру сразу с началом операции. Штурм одновременно первой и второй группой после подрыва решеток. Группа подрывников после взрыва отходит в резерв. Вопросы?

…события уходящего дня отгорали вместе с закатом.Трубов остро ощутил, как давно не был в отпуске.

***

Он припарковал «Форд» недалеко от подъезда — несмотря на поздний час, его привычное место было свободно. Еще один плюс служебной квартиры. Все свои, все друг друга знают, и вероятность мелких, но неприятных конфликтов снижается практически до нуля. Капитан сладко потянулся в кресле, хрустнул натруженной спиной, схватил борсетку и выскочил из автомобиля. Близость дома придала ему сил.

Когда Трубов впервые увидел то, что на долгое время должно было стать его новым домом, он даже повеселел. Двор огорожен кованой железной решеткой, с воротами и калиткой, оснащенными системой электронного пропуска. Здание кирпичное, но новое, десятиэтажное, с квартирами улучшенной планировки. Было в его форме что-то изящное и мощное одновременно — не стандартная безликая вытянутая «коробка», а маленький шедевр архитектурного творчества. В нем чувствовался характер.

Капитан привычным движением распахнул дверь подъезда, в очередной раз удивился, как мягко сработал доводчик, и направился к лифту. Обычно на свой четвертый этаж он забегал, даже не сбив дыхание, но на сегодня беготни хватило с избытком. Хотелось покоя. Желудок неделикатно напомнил, что одного покоя ему явно недостаточно, и Трубов шагнул в лифт, предвкушая сытный домашний ужин.Кабина лифта могла бы вместить платяной шкаф что поменьше, а в ее торцевую стену было вмонтировано внушительных размеров зеркало. Трубов с неудовольствием отметил темные мешки под глазами. «Неплохо бы сегодня выспаться!» — решил он. Лифт плавно замедлил ход и остановился, выпустив капитана на волю.

***

Маринка выбежала ему навстречу. Да так резво, что Трубов остановился. «Прыгнет!» — пронеслось у него в голове. Но она не прыгнула — лишь стиснула его руками, прижалась всем телом и уткнулась лицом в грудь. В ответ он обнял ее так, что девушка удивленно «ойкнула». Постояли. Маринка опомнилась первой, забрала у него из рук борсетку и убежала на кухню.

— Ты, наверное, устал, — услышал он сквозь звон тарелок, — разувайся, проходи, я сейчас...

Когда Трубов умылся, переоделся в домашнее и вошел в кухню — на столе его уже ждала огромная порция мяса «по-французски», исходил паром чай и красовалась вазочка с домашним печеньем.

— Я разогрела, в микроволновке… — Маринка вытирала мокрые руки, — Думала, ты раньше придешь.

Трубов опустился на стул.

— Иди ко мне! — Он притянул улыбающуюся Маринку, усадил себе на колени и крепко обнял. Было в этих объятиях что-то большее, чем просто интимный контакт двух тел. Был в этом подсознательный импульс, обещание защиты, знак абсолютного доверия… Два человеческих существа признавали, что нуждаются друг в друге, что им хорошо вместе.

Так они и сидели, обнявшись, пока у обоих не затекли ноги. Маринка со смехом привстала, чмокнув Трубова в лоб, и перебралась на соседний стул. Капитан принялся уплетать мясо, а девушка склонила голову набок, уперлась кулачком в щеку и стала смотреть, как он ест.

Первое время Трубов был просто влюблен в свою работу. Он страстно старался везде успеть, всегда быть быстрее, выше, сильнее. И даже отдых проводил так, что к ночи просто валился с ног. Тренировки по тайскому боксу, вечера с друзьями в ночных клубах и, конечно же, девушки. Ни с одной не встречался он больше месяца. Разнообразие форм, характеров, образов влекло его. И постельные утехи стали для него еще одной тренировкой. Он совершенствовал свою технику с неутомимостью и увлеченностью исследователя. Расширял свой репертуар позиций — властных, требующих гибкости, заставляющих мышцы гореть от непривычной нагрузки… В конце концов он доводил своих партнерш до изумления и восторга, и к каждой находил подход. Каждую разгадывал, словно ребус. А после — перелистывал страницу.

Трубов не был ни сексоголиком, ни трудоголиком, ни фанатичным спортсменом. Он отчаянно стремился доказать себе собственную значимость, найти свое место, ощутить, что он что-то значит, чего-то достиг… Но временами он чувствовал глубокое разочарование, чувствовал нехватку чего-то важного, того, чем можно измерить счастье и смысл. Работа приносила некоторое удовлетворение, но этого было мало. В детстве он твердо был уверен, что главное в жизни — это любовь.Это твердили родители, учителя, об этом было написано немало книг. Отец, когда Трубов набрался смелости и спросил, сказал об этом так: «Главное в жизни — это любовь. Но любить надо уметь, и ответную любовь тоже надо заслужить». Он загадочно улыбнулся и добавил: — «И сколько бы ты ее не искал, она все равно приходит внезапно». Трубов искал… Он отчаянно верил, что тот, кто никогда не сдается, будет в итоге вознагражден. Но время шло. Одна неудача следовала за другой — и каждая следующая ранила все сильней и сильней. И в конце концов Трубов сдался. Он часто видел, как то, чему его учили в детстве, становится зачастую наивным и никому не нужным. Он замечал, что люди склонны идеализировать свои чувства и придавать им романтический ореол. А за последние годы он видел немало грязи, и эта грязь сильно приземлила его детские мечты. Но что-то все-таки не давало покоя.

А с приходом Маринки все изменилось. С самой первой встречи на вокзале их отношения стали складываться по-особому. Она как-то сразу доверилась ему, просто и безбоязненно, словно и не может быть иначе. Трубов чувствовал, что Маринка нуждалась в поддержке и заботе — но почему она выбрала его, так и осталось загадкой. Капитан замечал, что временами на девушку находит какая-то нездоровая тоска, но он ее не расспрашивал — надо будет, расскажет все сама. Он просто был рядом в нужный момент — и это действовало на нее благотворно. Она с такой благодарностью принимала его бесхитростные ухаживания, с такой неподдельной теплотой смотрела на него большими голубыми глазами, что он сам невольно оттаивал и становился добрее. Трубов с удивлением отметил, как стремительно развиваются их отношения. Вот они встретились, познакомились, обменялись контактами. Вот он так привычно уже приглашает ее на свидания… Как-то само собой она переезжает к нему с вещами. И это его не напрягает, нет ни дискомфорта от присутствия кого-то чужого, как это бывало с другими девушками, ни желания поскорее от нее избавиться. Она становилась «своей». С замиранием сердца капитан понимал, что скоро настанет момент, когда ему придется делать выбор. Возможно, самый важный выбор в жизни. И он, не без страха и удивления, обнаружил — не все, во что он верил в детстве, навсегда осталось в прошлом.

***

— Девушка, счет! — Трубов поднял руку, и к их столику продефилировала молоденькая официантка лет двадцати.

Маринкины волосы в приглушенном свете ресторана отливали расплавленной медью. Возле век появились едва заметные складочки — он так любил эту ее манеру улыбаться одними глазами!

Тихо играла музыка. Запахи еды и парфюма оставляли едва уловимый след — кондиционеры здесь работали как надо.

— Спасибо тебе за этот вечер, — промурлыкала Маринка, прильнув к плечу капитана, когда они вышли на свежий воздух.

— Да что ты, — широко улыбнулся он, — такая дата! Ведь ровно двадцать пять лет назад в этот самый день на свет явилась исключительная во всех отношениях девочка…

Она не дала ему договорить — они слились в поцелуе прямо посреди улицы.

Машину сегодня не брали. Ресторан находился неподалеку от дома, а погода так и располагала к неторопливой прогулке под звездами. Шли, говорили о разных пустяках, радовались свежему дуновению летнего ветра, любовались ночным небом и друг другом. Вдруг взгляд Маринки как-то потускнел, уголки рта опустились, и девушка глубоко вздохнула.

— Леша, нам надо поговорить, — ее голос показался чужим, деревянным.

— Ну, мы ведь и так говорим, — улыбнулся Трубов, чувствуя, что улыбка выходит натянутой. За годы работы у него выработался нюх на неприятности.

— Постой… — она потянула его за руку, и они остановились, — я должна сказать что-то важное.

— Сейчас?

— Сейчас, — она выглядела очень серьезно.

— Ну… говори, — согласился он.

Маринка взяла капитана за обе руки, заглянула в глаза. Ветер путал ее прическу, но она не обращала на это внимания.

— Помнишь тот день, когда ты встретил меня на вокзале? — начала она.

Он кивнул.

— В общем, тогда я приехала из Москвы… из клиники… после операции. Понимаешь, это очень сложная операция… врачи мне сказали,… возможно, у меня никогда не будет детей, — она выдохнула последнюю фразу скороговоркой. Выдохнула и замерла в ожидании. По щеке у нее медленно скатилась слеза.

Трубов взял девушку за плечи и привлек к себе. Он услышал ее тихий всхлип и стал ласково гладить по голове, словно ребенка. «Маринка, — приговаривал он, — моя маленькая… не бойся, я с тобой. Я с тобой! Все будет хорошо. Я тебя теперь никогда не брошу… никому не отдам! Мы все с тобой выдержим, со всем справимся… Ты сама не знаешь, что ты мне подарила, кем для меня стала! Ты — лучшее, что случилось со мной в этой жизни, и ничто, ничто теперь этого не изменит… Марин, ты меня слышишь?». Девушка стояла, не двигаясь. Рыдания давно прекратились, и теперь она дышала чуть слышно, боясь шевельнуться, боясь спугнуть то хрупкое чувство, которое медленно разрасталось в груди. Она крепко-крепко, изо всех своих сил сжала Трубова, и, спустя мгновение, снова заплакала. Но на этот раз — от счастья.

ЭПИЛОГ

— А меня папка больше любит! — крикнула Олечка и показала язык.

— А вот и неправда! — насупился Владик, — Так не бывает, чтобы родители любили одного ребенка больше, чем другого — мне мама сама говорила!

— Нет, больше! — не унималась Олечка, — Я сама слышала, как папка говорил, что когда я родилась, это был один из лучших дней в его жизни!

— Ну вот, сама сказала, один из лучших, — серьезно сказал Владик, — а еще один — мой!

Дети сидели на куче бревен во дворе и так увлеченно спорили, что не заметили, как к ним подкрался Трубов.

— Вот вы где прячетесь! — гаркнул он. Дети подпрыгнули от неожиданности, а Олечка даже вскрикнула. Они бросились ему на шею и громко рассмеялись. — Давайте-ка в дом! На столе все готово, и бабушка вас уже заждалась.

И они втроем, хохоча и обгоняя друг друга, побежали домой.