Ма

1 группа

Пролог.

Тяжелый удар в дверь громыхнул в полупустом подвале жутким эхо. С потолка посыпалась труха и пыль, тяжелым облаком повисшая у дощатой лестницы. Снова удар, и хлипкая дверь отчаянно затрещала, заныла ржавыми петлями и почти открылась. Еще удар, но уже более слабый, только лишь для того, чтобы распахнуть деревянную преграду.

По рассохшейся лестнице тут же, послышалась торопливая поступь, эхо разнесло злые голоса по темным углам.

Некуда прятаться. Все. Нашли.

Большие, сильные люди быстро разбежались по всему подвалу и один из них, тихо, но твердо сказал:

— Вот он!

Гровел сидел в самом темном углу, скорчившись от страха и холода. Сейчас он не мог ничего предпринять, никак себя защитить. Отчаянно вжимаясь тощей спиной в холодную стену, гровел испуганно таращил глаза на дуло ружья, нацеленного на него страшным человеком. Он знал, что из этого холодного отверстия, в любой момент, может выскочить злая пуля, способная в один миг разорвать его тщедушное тельце. Гровел широко раскрыл беззубый рот, выпучил большие круглые глаза и приготовился к боли.

— Урод, какой! Смотри, как человеческий зародыш! Хватай эту тварь!

Вместо выстрела, гровел услышал легкий шелест, и почувствовал на своей тонкой коже жесткую сеть. Его грубо схватили, обмотали веревками и потащили наверх. На солнце.

Уж лучше бы злая пуля!

Яркий свет жадно обхватил маленькое тельце, злобно выжигая на нежной коже большие куски плоти. Гровел завизжал, попытался пошевелиться, как-то спрятаться от боли, но стало только хуже — беспощадное солнце находило все новые места для своих пыток.

Кто-то пожалел его и накрыл чем-то, сильно пахнущим, человеческим потом. Стало легче, но всего лишь на несколько мгновений. Боль от причиненного солнцем увечья врезалась во все тело, и мучения начались снова.

Гровел тихо скулил, плакал и старался не шевелиться, чтобы жесткая сеть не тревожила раны, пахнущие горелой плотью.

Накрытый чем-то тяжелым, он ничего не видел и почти, ничего не слышал от боли, но, постепенно, начал чувствовать сильную тряску. Наверное, куда-то везут. Плохо. Нужно выбираться, пока его не посадили туда, откуда выхода уже никогда не будет.

Скуля и тяжело дыша, он постарался выбраться из сети, отчаянно дергая корявыми пальцами жесткую нить. Каждое движение причиняло боль, но страх перекрывал телесные муки. Сеть не поддавалась, выбраться не получалось, отчего гровел начал истерить, и еще больше причинял себе увечья.

Наконец, смог просунуть обе руки в отверстия в сети и кое-как отодвинуть вонючее покрывало. В глаза тут же ударил яркий солнечный свет. Гровел, пискнув, вернул защиту на место, но успел заметить, что лежит в открытом кузове машины.

Какая удача!

Прячась под покрывалом, на руках, он подобрался к борту кузова и приготовился ждать.

Время тянулось бесконечно. Чтобы не упустить подходящий момент, ему приходилось то и дело выглядывать из-под своего укрытия, ожидая, когда машина заедет в тень.

В какой-то момент, он почуял запах леса и уже знал — свобода близко! И когда грузовик заехал в лесную прохладу, гровел резко выскочил из своего укрытия, ухватился трясущимися ручками за деревянные перекрытия кузова, подтянулся и выбросился наружу. Тяжело шлепнувшись на траву, теряя сознание от боли, он сумел перекатить свое тело, замотанное в сеть, под куст, и там отключился.

Глава 1. Машка.

— Вот, ставь тут подпись.

Тетя Валя ткнула в колоночку ведомости толстым пальцем и с улыбкой, стала наблюдать, как Машка, прикусив язык, старательно, выводит на бумаге свое имя.

Мария Кожанкина, прозванная в деревне Машкой — дурой, была инвалидом детства. Не закончив ни одного класса сельской школы, Машка все же, благодаря стараниям матери, умела писать печатными буквами и читать по слогам. И даже понимала, что читала, если предложения были короткими и с понятными словами.

Жили они с матерью на окраине деревни, почти у самого леса в маленькой добротной избе. В отличие от невысокой полноватой матери, Машка вызрела в рослую деваху, крупную, крепкую, закаленную на тяжелой деревенской работе.

В свои двадцать восемь, Машка никогда нигде не работала — одна вела все хозяйство — и огород, и скотину и дом, пока мать горбатилась на лесозаготовке. И никогда не была замужем — кому нужна такая «неумная», хоть и работящая баба. Да и красотой Машка не отличалась: носатая, губастая, мужеподобная. И даже голос у нее был сиплый, скрипучий.

Жили они с матерью тихо, скромно, ни у кого ничего не просили, сами справлялись. Но месяц назад, Машка осталась одна. Мать, сраженная болезнью сердца, «сгорела» меньше чем за неделю.

И ходить бы Машке и горевать днями и ночами, но заботы о хозяйстве не давали на это времени. Оплакивая мать по ночам, она поднималась рано утром, доила корову и постепенно, втягивалась в домашние хлопоты, как учила мать, заботливо следила за скотиной и огородом. Некогда было Машке горевать. Нужно было работать.

— Пенсию тебе прибавили, Маш, — складывая ведомости в сумку, тетя Валя кивнула на небольшую стопку наличных в руках девушки. — Оделась бы ты, что ли, купила платье новое.

— Ехать же надо! — отмахнулась Машка. — На рынок в соседнее село, а на чем ехать? Да и есть у меня, чего носить. От мамки осталось.

Тетя Валя сравнила рослую Машку и маленькую мать ее, Веру, грустно усмехнулась.

— Ладно, пойду я.

Она повесила сумку на плечо, подошла к двери, обернулась, бросила на Машку сочувственный взгляд, спросила тихо:

— Не боишься одна? Без мамки не страшно?

Машке было страшно.

— Нет! — соврала она. — А чего бояться? Кому я тут нужна?

— Ну, ладно.

Тетя Валя вышла в сени, обулась и не спеша ушла со двора.

Машка тут же засуетилась, засобиралась, спрятав деньги под старенький матрац в своей комнатке. Вышла на улицу, закрыла дверь на железную щеколду и направилась в сарай за корзинами. Зной — не зной, а в лес идти надо. Грибы пошли. Хотела сегодня, по холодку, но пенсию прождала, задержалась. А на зиму запасы нужны. Так мать делала, так и Машка делать будет.

Глава 2. Найденыш.

Он попытался забраться как можно дальше в кусты, чтобы спрятаться в тени, но даже здесь, солнце умудрялось пробираться к нему, лапало слабыми лучами, жгло кожу. Не сильно, но все равно было больно. Гровел беспомощно прижимался к земле, стараясь прикрыться листьями и скулил от боли и жалости к себе. Одно хорошо — он сумел уйти от охотников, что два дня гнали его, выслеживали, как добычу. Он и был добычей — странным, непонятным для них существом, свалившимся на охотничий стан прямо с неба. Его корабль взорвался в воздухе, сбитый земным оружием, и он, единственный, из всего экипажа, кому удалось выжить, укрывшись в спасательной шлюпке. Шлюпка увязла в болоте, но гровел чудом выбрался. Да вот незадача — его биологическая оболочка только что переродилась в подходящую для земной атмосферы плоть, но не успела полностью сформироваться, чтобы иметь возможность заботиться о себе и защищать себя. Когда их посылали на эту планету, не подумали о местных защитных системах от внеземных вторжений.

Возможно, он погибнет здесь, под этим кустом от голода и холода, так и не сумев выбраться из сети, и никто не узнает, что случилось с пробной экспедиционной группой на этой планете.

Гровел услышал тихую поступь, почувствовал человеческий запах и замер, в ужасе. Кто-то раздвинул кусты, в которых он прятался и издал удивленный, испуганный вскрик. Гровел попытался напугать пришельца, вытаращив глаза и вытянув дрожащие руки. Еще, он хотел зарычать, но из горла вылетел лишь слабый писк.

— Ба! Ребеночка кто-то выбросил!

Машка посмотрела по сторонам, ожидая увидеть того, кто смог запутать в сеть и выбросить страшненького ребеночка. Но никого не разглядела. Пожалев найденыша, осторожно подняла его с земли, прижала к груди и припустила домой.

Раз ребеночек не был нужен — она возьмет его себе. Опасаясь, что кто-то может заметить у нее находку и отобрать, Машка положила пищащий сверток в корзинку и накрыла своим платком. Ребеночек поначалу ковырялся в прутьях, взвизгивал, но быстро успокоился.

Машка добралась до дома, заперла все двери, поставила корзинку на стол и осторожно заглянула под платок. Найденыш закатывал глаза, корчился и тихо хрипел.

— Помрет, ведь! — охнула она, осторожно достала находку из корзинки, взяла ножницы и аккуратно разрезала сеть.

Найденыш казался больным и слабым, вяло шевелился на столе, то поднимая, то опуская тощие трясущиеся руки.

— Жрать, наверное, хочешь? — спросила Машка. — И что ты жрешь?

У Машки, по понятным причинам, никогда не было детей, и ухаживать за ними она не умела. Но хорошо могла поднимать поросят и телят.

Она достала банку молока из холодильника, налила в кружку и попыталась напоить найденыша. Человечек сильно закашлялся, измазался в молоке и захрипел.

— Жри, дурачина!

Машка завернула его в свой платок, посадила на колени, взяла ложку и принялась, осторожно, вливать в беззубый рот холодное молоко. Человечек, поначалу, сопротивлялся, но потом приноровился и начал сосать ложку, делая большие, жадные глотки.

— Жрет! — заулыбалась Машка.

Осилив полкружки молока, человечек закашлялся и стал выплевывать питье.

— Нажрался! — догадалась Машка. — Ну и ладно!

Она отнесла его на свою кровать, убрала вымазанный в молоке платок, и внимательно разглядела свою находку.

— Больной, наверное, — сделала она заключение, заметив сквозь грязь и молочные потеки, ожоги на его теле. — За это тебя и выбросили! Полечим, чего уж!

Намазав человечка травяным маслом, завернула его в наволочку и снова взяла на руки, покачивая и баюкая. Очень нравилось ей держать на руках ребеночка и быть такой, как те девки в селе, у которых были свои дети. Она испытывала гордость, странные теплые чувства и широко улыбалась. Даже стала напевать колыбельную песенку, которую раньше пела ей мама.

Машке подумалось, что была бы мать жива — не разрешила оставить у себя подкидыша. Поругалась и отнесла куда-нибудь дитя. А Машка всегда хотела иметь ребеночка, просила мамку завести себе маленького, но та говорила, что ей нельзя, чтобы даже не мечтала! Плохо, что нет мамки, зато у нее есть дитенок, она никому его не отдаст, а будет прятать. И никто его не отберет!

Человечек затих и спокойно засопел. Машка уложила его в корзинку, подумала, вытащила, положила в корзинку подушку и на нее переложила человечка. Так, наверняка, ему будет лучше. Поставив корзинку в шкаф, чтобы ненароком никто его не обнаружил, Машка пошла, заниматься делами. Нужно было следить за хозяйством.

***

Оказавшись в странной клетке, гровел попытался выбраться, но потерял последние силы. Его измученное тело отказывалось повиноваться, наваливалась давящая слабость и усталость. Он перестал сопротивляться и сдался. Он сделал все, что мог, для своего спасения, сил больше не осталось. Вскоре, стало трудно дышать и шевелиться. Понимал — это конец. Тем, кто пленил его, достанется только жалкое несформированное тело.

Сознание угасало, когда он почувствовал свободу от сетей. Было невыносимо больно обожженной коже, тело конвульсивно сокращало слабые мышцы, гровел приготовился умирать, но его вдруг попытались утопить! За что? Он и сам сейчас издохнет!

Холодная жидкость упрямо вливалась в рот, перехватывая больную гортань спазмами, но потом понял, что его не топят, а пытаются напоить. Причем чем-то очень вкусным, хотя и неприятно холодным. Гровел приободрился, принялся жадно пить, даже попытался разглядеть своего спасителя. Неокрепшая, обожженная солнцем сетчатка не позволяла этого сделать. В том, что его пытаются оживить, он теперь не сомневался. Слишком уж заботливо укутали и нежно держали. Наверняка, подвергнут экспериментам, возможно, убьют позднее, но он готов побороться за свою жизнь! Главное — окрепнуть, войти в зрелую фазу, а потом, посмотрим, кто кого!

Наконец, желудок перестал принимать питье, а человек продолжал вливать его в гровела. Пришлось выплевывать лишнее, хотя было жалко такую вкусную жидкость.

Ожоги невыносимо горели, но когда его намазали чем-то масляным, с сильным пряным запахом, и завернули во что-то мягкое, жар стал терпимее и местами даже стих совсем. А потом случилось невероятное — его нежно обняли и принялись качать! Он даже услышал тихое пение! И четко ощутил ритмичные удары здорового сердца, под которые гровела сморил сон.

Глава 3. Мама.

Машка весь день полола и поливала огород, кормила скотину, чистила сараи. Временами, заходила в дом, проведать найденыша. Дитенок крепко спал, но Машке, иногда казалось, что он помер, и тогда, она наклонялась над ним и старалась услышать его дыхание, увидеть, как поднимается тощая грудь. Дитенок спал. Изредка, тихо скулил во сне, дергался, словно от испуга, но помирать, видимо, не торопился.

Машка закрывала шкаф и уходила заниматься своими делами.

Вечером, когда она подоила корову, пришел дед Колян.

Старый охотник принес большого тетерева, бросил тяжелую тушку перед Машкой на стол и кивнул на молоко:

— Дашь молочка за птицу? Глянь, какой жирный! Возьмешь?

Машка кивнула, молча, налила деду молока в трех литровую банку.

— Спасибо! — дед подхватил тару, весело подмигнул Машке и тут же ушел.

Дед Колян, ближайший сосед Машки, давно жил один. Из хозяйства держал только кур и небольшой огородик за домом. Весь его доход, составляла крошечная пенсия, да охотничьи трофеи. Охотником, дед Колян, был отменным, исходил, как он сам рассказывал, всю тайгу вдоль и поперек. Он мог уйти на несколько недель и пропадать на охоте и зиму и лето, вверив свое хозяйство работящей Машке, за что она и ее мать всегда были с мясом.

Вот и сейчас, соскучившись по молоку, дед Колян сходил в лес и подстрелил молодого косача. За такую птицу три литра надоя было, конечно, маловато, но охотник за наживой не гнался, да и Машку, оставшуюся одну, обирать не хотел.

Машка тут же принялась щипать птицу, быстро выдергивая сильными пальцами пушистые перья, ловко обожгла на огне остатки пера и костыши, распотрошила тушку, прополоскала в ведре с водой, в пару ударов топора разделала мясо, и тут же пошла на кухню. Варить бульон для ребеночка. Да и сама уже есть хотела, а готовить сегодня было некогда.

Гровел проснулся от необычно приятного, вызывающего чувство жуткого голода запаха. Проморгавшись, сумел сфокусировать зрение и различил в полумраке стены и щели в них. Где это он?

Гровел лежал, все так же во что-то завернутый, и на чем-то очень мягком. Пошевелился, но тут же болью отозвались потревоженные ожоги, заскорузлая высохшая тряпка неприятно терлась о раны. Соображая, как быть дальше, гровел услышал тяжелую поступь, увидел, как открылись дверцы его темницы и человека, замершего в проеме.

Человек пробурчал что-то, похоже, ласковое и осторожно взял гровела на руки.

И кто же ты такой?

И что же тебе от меня надо?

У гровела была куча вопросов, но все это отошло на второй план, когда его усадили, и принялись поить питательной жидкостью. На этот раз приятно теплой и от того более вкусной. И даже жесткая тряпка, беспокоящая ожоги, уже не представляла таких неудобств. Регенерация началась, до полного формирования тела, осталось немного.

В этот раз, он ел осторожно, даже старался аккуратно, а когда насытился, не стал выплевывать еду, а просто зажал рот и помотал головой. Его тут же поняли, перестали кормить, снова намазали чем-то, и снова положили на мягкое. В этот раз запирать не стали — оставили так, чтобы он смог разглядеть место, куда попал.

Это точно, не была лаборатория. И даже не тюрьма. Здесь пахло деревом, вкусной пищей, и даже запах человека, возившегося с ним, казался приятным. Гровел пощурился на источник света на потолке, разглядел закрытые тряпками проемы окон, человека, не торопливо топающего по скрипучему полу. Где он?

Будь у Машки настоящий младенец — он бы уже погиб от несварения и заражения. А найди гровела нормальный человек — погиб гровел.

Обоим, можно сказать, повезло.

Машке нравилось ухаживать за подкидышем, нравилось чувствовать себя особенной, такой нужной и совсем взрослой.

Как мама.

Она с интересом разглядывала своего ребеночка: темненький, корявенький, морщинистый, головастый. Мальчик.

— Буду звать тебя Гришкой! — решила Машка. Был у них в селе один парень — Гришка, уж больно статный, да ладный. Загляденье! Все незамужние девки по нему сохли, все, даже Машка. По-тихому, конечно, никто и не знал даже. — Будешь Гришкой Кожанкиным!

И от этого решения, ей стало совсем хорошо, даже радостно. Она теперь будет не одна. Главное — чтобы никто про Гришку пока не узнал. А потом, видно будет. Потом, она что-нибудь придумает!

Глава 4. Планетянин.

Утром, Машка накормила Гришку жидкими щами на свежей капусте. Найденыш жадно ел наваристый бульон, тянул к ложке окрепшие ручки и смешно чавкал. А потом, завонял и обмочился. Пришлось Машке мыть его в ведре и стирать заскорузлую от масла тряпку.

На раны, зажившие на Гришке за одну ночь, Машка даже не обратила внимания. Так же не удивилась, когда вечером, перед ужином, Гришка, положенный на кровать, встал на тоненькие ножки, держась за стенку.

Гровел понял — он в личном жилище человека, и человек здесь один. Причину, по которой за ним так тщательно ухаживают, ему предстояло выяснить.

— Гришка, скажи мама! — попросила Машка, сама себя стесняясь. Никто не называл Машку мамой, и ей было неловко, но уж больно хотелось услышать от найденыша — сыночка такие слова. Она сидела напротив него за столом, вытянув уставшие за день ноги. — Гришка, скажи мама! Мама! Мама! Мама!

— Ма! — выдал дитенок, внимательно слушая, что она говорит.

Машка замерла с раскрытым ртом, а потом залилась краской и громко засмеялась.

— Маша, я банку принес!

Дед Колян вошел в комнату, ответно улыбаясь на девичий смех. Но как только Машка его заметила, сразу перестала хохотать, испуганно дернулась на стуле, затравленно посмотрела на деда.

— Маш, ты чего?

Дед Колян обомлел, удивился, но проследив за Машкиным отчаянным взглядом, сам охнул, отпрянул к двери, но тут же взял себя в руки.

— Мой это! — замычала Машка, бросилась к кровати и закрыла найденыша спиной. — Мой, не дам!

— Да ладно, ты, Маш! — тихо отозвался дед. — На кой он мне нужен? А кто там у тебя? Покажи!

Он сделал несколько шагов Машке навстречу, попытался заглянуть за ее плечо.

— Мой! — рявкнула Машка, раскинула в стороны руки и растопырила пальцы. — Я нашла!

— Да твой, твой, — спокойно ответил дед. Главное, чтобы эта зверушка не была опасна для самой Машки. Он должен был убедиться. — Ты покажи, я никому не скажу!

— Никому? — недоверчиво засопела Машка.

— Никому, вот те крест! — и дед Колян начертил на груди размашистый знак оберега. — Покажи!

— Ладно! — Машка сдалась. Отодвинулась.

— Господи ты Боже! — выдохнул дед, когда перед ним показался голый уродливый человечек. — Это что за тварь то такая?

— Это не тварь! — тут же вступилась Машка, засопела обиженно и поглядела на деда хмурым, недовольным взглядом. — Это мой Гришка! А я ему мама!

— Эка невидаль, глянь, и впрямь, как ребеночек!

— Ма! — вдруг квакнуло создание, потянулось к Машке и спряталось у нее за спиной.

— Ба! — поразился дед. — И калякает что-то, глянь! Ну, Маш, рассказывай, откуда ты его такого раздобыла?

— В лесу нашла! — уже более покладисто ответила Машка. — Под кустом. Выбросил кто-то, а я подобрала. И теперь он мой! — напомнила она, снова нахохлившись на деда.

— Да твой, — отмахнулся он. — Мне-то он и подавно, не нужен!

— Деда, ты никому не скажешь?

В глазах Машки дед Колян увидел столько тоски, столько боли, что уверенно кивнул. Не скажет. Понимал, что если пустит слух, уродца у Машки тут же отберут. По селу уже шли разговоры о твари из болота, которого местные охотники гнали два дня, но потеряли. Сомнений не было — гнали этого уродца. У Машки его отнимут, даже не спросят. И останется деваха одна, совсем без присмотра. А тут, глядишь, и чудить не станет, заботой обяжется. Внимание, опять же, ей надо. А уродец этот, вроде, не опасный даже. Вон, беззубый, худющий, аж дрожит весь на своих кривых ножках.

— Кто ж ты такой? — спросил дед найденыша, тот лишь сильнее прижался к Машке. — Планетянин, что ль?

— Гришка это! — засмеялась Машка. Вот дед чудит. Как же ее сын планетянином окажется? — Это мой Гришка, деда!

— Ну, Гришка, так Гришка! — сдался дед. — Ладно, Маш, я пойду. Можно, я заходить буду, Гришку проведывать?

— Заходи, — кивнула Машка. — Но один! И никому не рассказывай!

— Ни кому! — пообещал дед. — Это будет наша тайна! Да, Маш?

— Тайна, — облегченно вздохнула Машка.

Дед ушел, а она, достала из-за спины Гришку, посадила его на колени и прижала к груди. Хорошо-то как!

* * *

Как бы невероятно это не звучало — но, похоже, человек его, гровела, оберегает. Это стало понятно, когда к ним в жилище зашел старый охотник. В том, что это был именно зверолов, гровел понял сразу — походка осторожная, но в то же время легкая, взгляд зоркий, внимательный, да и тело хоть и старое, но весьма крепкое. А уж когда он подошел ближе, и от него запахло свежим порохом, гровел и вовсе, перепугался. Такие, как этот гость, гнали его, совсем недавно, два дня по болотам и непроходимым чащам. А потом, загнали в подвал полуразвалившегося жилища и схватили.

Гровел, инстинктивно, кинулся за широкую спину своего спасителя, вцепился дрожащими пальцами в его одеяния и выдал единственно выученный за сегодня звук «Ма!»

И охотник ушел.

А гровел, снова, оказался прижатым к человеку, и снова, услышал четкие удары его сердца. Было необычно приятно и спокойно.

Засыпая, гровел подумал, что когда окрепнет, обязательно отблагодарит человека, который спас его от гибели.

Глава 5. Контрабанда мечты.

Она оказалась самкой! Теперь, все встало на свои места. Определенно, у самок сильные материнские инстинкты, повинуясь которым, эта особь женского пола, решилась выходить его, гровела. Это обнадеживало и вселяло уверенность, что он, все же, достигнет полной стадии формирования и начнет самостоятельно защищать свою жизнь. Самка учила его говорить, часто повторяя одно и то же слово «Ма», от чего гровел сделал вывод — это имя. Осталось понять чье — ее, или самка дала ему такое прозвище?

Машка порылась в шкафу, нашла свою старую ночнушку, что носила еще в детстве, и надела ее на Гришку. Он охотно нацепил наряд, сел рядом с ней и уставился на Машку своими большими серыми глазами.

С соседнего дома послышалась громкая музыка, так резко разорвавшая тишину в Машкином доме, что и гровел, и она сама непроизвольно вздрогнули. У соседа опять, гулянка, опять, будут не спать всю ночь, горланить песни, кричать и ругаться до утра. Сосед Иваныч — мужик склочный, скупой. Машке он не нравился, но мамка всегда говорила — живи тихо, никто тебя не тронет. И если, Машка встречалась с Иванычем на улице, старалась прошмыгнуть мимо, бросая тихое «Здрасте». Не нравился ей Иваныч. Было в нем что-то гадкое и черное — в его крадущихся движениях, цепком хитром взгляде, скрипучем, вечно недовольном голосе. И жена ему была подстать — низкорослая, толстая тетка Нинка. Машке не раз доставались от нее насмешки и оскорбления, даже если рядом была ее мамка. Нинку Машка боялась даже больше, чем Иваныча, особенно после того, как на мамкиных похоронах, Нинка, не стесняясь никого из гостей, предложила отправить Машку в дом престарелых, потому что никого у Машки больше не сталось.

Музыку прибавили громче, в Машкины окна ворвалась песня, в которой какая-то девица что-то пела про мечту. Машка разобрала несколько слов:

…Контрабанда мечты для беспокойных сердец,

Контрабанда любви для всех заблудших овец…

…Хотя бы в эту ночь не оставит Господь их милостью своей…

Машка потянулась к сыночку, обняла крепко и подумала, что теперь-то она точно не одна, и мечтать — это здорово, чтобы не говорила мамка. Вот ведь, намечтала же она себе сыночка!

Да, и помолиться бы надо, на ночь.

Глава 6. Чужая зависть.

В деревне никогда не запирались двери и не занавешивались окна, но в последнее время, в доме Машки Кожанкиной что-то происходило. Иваныч это чуял. Даже в дом пытался к ней зайти, когда девка на огород ушла, но наткнулся на старенький висячий замок. Уж то у Машки полюбовник завелся? Он поделился мыслью со своей женой, и та загорелась любопытством. Не терпелось бабе рассказать про Машкины похождения. Этой ночью, пока гости из столицы пили и плясали во дворе, они тихонько вышли за ворота, прокрались в Машкин двор. Заглядывать в окна начали сразу, как вошли в палисадник, старались тихо, даже не разговаривали, боялись себя обнаружить и спугнуть ненормального, позарившегося на дурочку.

Через щель, неприкрытую старенькой шторкой, сначала Иваныч, а потом и жена его увидели зверька, наряженного в детскую ночнушку. Удивленно переглянулись, Иваныч покрутил у виска жирным пальцем, но потом, зверек встал на задние лапы и превратился в темнокожего уродца!

Нинка тихо вскрикнула, зажала рот рукой и отшатнулась от окна, едва не споткнувшись об мужа. Тот с отвращением сплюнул, махнул жене рукой и пошел прочь. Видели достаточно.

— Этот тот самый уродец, что охотники недавно по болотам гнали! — тихо шипел Иваныч, подходя к своей калитке. — Машка его нашла и пригрела, дура!

— Что ж, он там у нее жить будет?! — встрепенулась Нинка, дернула мужа за рукав. — За него же денег обещали! Охотники вчерась у магазина были, я слышала! Говорят, самого черта гнали, а он из машины вылез и пропал!

— А мы нашли, — зло усмехнулся Иваныч. — Только ты это, помалкивай, поняла? Зверушку мы заберем, свое получим.

— А Машка? — Нинка недовольно скривила пухлые губы. — Она не отдаст! Сам видел, как она его в сорочку свою нарядила!

— Обманем!

— Да за ней дед Колян приглядывает! — напомнила Нинка. — Вступится, шума наделает!

— Не наделает. Справимся!

Иваныч уже знал, как провернуть дело. Если срядится, то и зверушку им продать удастся, и от Машки избавиться. Больно уж домишко у нее хороший, скотина ухоженная, а ей, дудоре, многовато на одну харю будет! Перебьется, дурочка!

Через два дня к Машке, из города, приехали представители органов опеки. Благодаря показаниям сердобольных соседей, Машку признали недееспособной и забрали в дом престарелых, за сотню километров от родного дома.

Глава 7. Беда.

Гровел услышал громкие голоса на улице, испугался и юркнул в шкаф, единственное в комнате убежище. Зарывшись в старое тряпье, с испугом ждал, когда прекратятся возбужденные крики. Вскоре, голоса переместились в дом, притащив с собой громкие стуки и нервные шаги. Среди незнакомых звуков, гровел разобрал плач своей Ма. Наверняка, ее обижали, но помочь он не мог. Людей было слишком много, а он ничего про них не знал. Ему оставалось один-два дня, чтобы организм окончательно сформировался, и мышцы налились силой. Гровел тихо сидел в темном шкафу, в отчаянии сжимая корявыми пальцами какую-то тряпку и молча, плакал, по звукам понимая, что с его Ма случилась беда.

Возня и крики продолжались не долго, дом внезапно опустел, и снова стало тихо и спокойно, как было раньше. Захотелось выбраться и снова увидеть свою Ма, понять, что все страшное прошло и уже не повторится. Хотелось прижаться к доброй груди и снова слушать стук здорового человеческого сердца. Гровел понимал — такого уже никогда не будет. Если те, кто пришел за его Ма, не стали обыскивать дом, значит, у него есть шанс выбраться и благополучно схорониться где-нибудь еще.

И оставить Ма?

Но он должен выжить! Должен найти шлюпку и передать данные командованию. Он должен исполнить свою миссию!

Гровел тихо открыл дверцы шкафа, и тут же повалился на пол, придавленный чем-то тяжелым.

— Держи! — услышал он грубый, злой голос. — Навались! Вяжи! Тащи!

Расстроенный, не собранный, он подпустил врага слишком близко.

Его засунули в мешок и беспощадно поволокли по земле и ухабам. Гровел отбил спину и ушиб голову, остервенело, пытался выбраться, но лишь устал. Понял, что вырваться будет не просто, притаился, приготовился ждать удобного момента.

Когда мешок перестал двигаться, и наступила тишина, гровел перекусил грубую ткань отросшим клыком, ловко выбрался, настороженно огляделся. Небольшая деревянная постройка с крепкими, без щелей стенами. Ерунда!

Он присел в углу и начал быстро копать землю крепкими пальцами.

Нужно выбираться как можно скорее.

Нужно найти Ма!

Глава 8. «Разлука»

Вернувшись с охоты, дед Колян не сразу узнал, что Машку увезли в город, а когда до него дошли слухи, кинулся к ней домой, но натолкнулся на распахнутые двери и беспорядок в доме.

Следов найденыша Гришки, он не обнаружил, и, не зная, что делать, устало присел на покосившееся крылечко. Ну, кому было надо девку из дома выгонять? Жила себе и жила, тихо, никого не трогала, никому не мешала…

На разбитой дороге машину так сильно трясло, что Машка, не привыкшая к поездкам, даже плакать престала и только сидела, обхватив голову руками, и мычала от боли и тоски. Она совсем не хотела никуда уезжать, даже пыталась драться с участковым, но тот пригрозил наручниками и затолкал ее в машину. Какая-то незнакомая тетка с большим портфелем в руках, села рядом и равнодушно уставилась в окно.

Так доехали до леса.

Машка попросилась в туалет, машину остановили. Разрешили ей одной уединиться за кустом.

Машка спокойно зашла за раскидистый куст можжевельника.

Больше ее никто и никогда не видел.

Эпилог.

Она устала, выбилась из сил и, похоже, заблудилась. Казалось, дом совсем рядом, стоит только выйти на поляну перед селом, но лес все не кончался, пугая и путая Машку густыми зарослями.

Убегая от своих мучителей, Машка постаралась забраться как можно глубже, но заплутала. Лес охватила сумеречная пелена, сразу похолодало, потянуло удушливым запахом болота. Машка испугалась. Знала, что места здесь гиблые, нужно быть осторожной, но все бежала и остановиться не могла.

Усталость путала ноги, сбивала дыхание, кружила голову. Машка дернулась и упала, запутавшись в траве. Болотный мох смягчил падение, она совсем не ушиблась, но мучительно, протяжно завыла, заревела, сминая пальцами, сырой мох и вытолкнула из пересохшего горла протяжный вскрик:

— Гришка!

Ночное эхо подхватило отчаянный вопль, смакуя, разнесло по лесу.

Машка услышала треск веток, чью-то быструю поступь и замерла, съежилась, с отчаянием и беспомощностью вглядываясь во тьму. Зверь идет…

— Гришка! — проскулила она тихо. — Гришенька!

Свернулась калачиком и смиренно замерла. Вот и все. От зверя не убежишь. Даже не вздрогнула, когда на нее налетело что-то мощное и тяжелое.

— Ма! — раздалось над Машкой. — Ма!

Конец.