Репрессированный

В эпоху фриков модно слыть сумасшедшим.

Быть сумасшедшим — или прикидываться сумасшедшим,

чтобы набить себе цену, приковать внимание к собственной персоне…

Большая разница, несмотря на кажущееся сходство.

Как между театром и жизнью…

П. Ф. из кн. Блокнот Птицелов. Сад камней

У него была негласная слава окололитературного трутня. Рыхлый, тучный, с седеющими взлохмаченными волосами и рыже-седой бородой, которая делала его похожим на диснеевского гнома, он носил очки в роговой оправе. Сквозь толстые линзы его глаза казались масляными, а взгляд — липким.

Он много говорил о пассионариях, об их особенном темпераменте, называл их гениальными безумцами — и пытался исполнять роль юродивого, но в итоге то, что он преподносил публике в качестве имиджа — напоминало поведение бесноватого.

К месту и не к месту, он навязчиво акцентировал свою принадлежность к "истинной интеллигенции", беспрестанно обличал Сталина и политические репрессии, от которых пострадали его родители. Подчёркивал, что родился в сталинском лагере. Я ему почему-то не верил. Но позже выяснилось, что родители его действительно познакомились в лагере, где он был зачат и благополучно появился на свет.

Мать сидела за банальное воровство, была систематической воровкой, за что в конце-концов и поплатилась свободой. Отец сидел за участие в коллективных грабежах. То есть, говоря по-русски, был бандитом, беспредельщиком.

Чадо, родившееся в самом начале пятидесятых, в местах не столь отдаленных, стало билетом на волю для матери, потом освободился отец — и семья осела в восточной Сибири, в одном из крупных городов.

После окончания школы Лёша получил высшее образование, сделал какую-никакую карьеру на поприще журналистики. В общем, нормальную жизнь прожил этот литератор. Время от времени судился с какими-то людьми из-за недвижимости, оказавшейся в его руках после мутных историй и запутанных комбинаций. Когда его спрашивали, зачем он претендовал на чужое жильё, искренне удивлялся вопросам и отвечал: а почему я должен был отказываться от удачи? Дополнительную жилплощадь можно было сдавать, а деньги были нужны всегда. Ответчики, которых Лёша втаскивал в судебные тяжбы, оказывались, как правило, слабаками. Лёша был вынослив и убедителен, а ответчиков косили инфаркты, инсульты или просто — депрессии. Одним из таких стариков был его старый преподаватель. После смерти квартира старика отошла Алёше, а законный сын покойного профессора остался с носом.

Лёша получил в окололитературных кругах кличку Репрессированный, с успехом выдавал графоманию за поэзию, прослыл борцом со сталинским режимом. Правда, бороться с ним Лёша начал с 1991 года, когда продал сибирскую недвижимость и переехал с семьёй на Украину, в просторную столичную квартиру в старинном доме недалеко от центра.

На Украине Лёша Репрессированный стал называть себя на украинский манер, Олексой. Не смотря на почтенный возраст, по отчеству его никто не называл. Он развил бурную литературную деятельность, сопровождающуюся регулярными публичными скандалами. Разрабатывал тему «Голодомора», вдохновенно писал о Солженицыне, о борцах за независимость Украины, сидевших после войны в сибирских лагерях, смачно описывал преступления советских солдат на подконтрольных Советскому Союзу территориях после войны, к месту и не к месту цитировал модных в националистических кругах публицистов и историков, — в общем, прослыл отъявленным русофобом.

Россию он считал отсталой, презрительно называл «бензоколонкой» и говорил, что ненависть к «Московии» впитал с молоком матери в тюремной больнице, а борьба против «сталинского режима», как и вообще против «российского шовинизма и тоталитаризма» — его священный долг перед покойными родителями. Такие утверждения он декламировал слегка надрывно, с горьким пафосом, как будто перед ним постоянно была видеокамера или диктофон. Возразить ему было неловко.

Интересы Лёши Репрессированного простирались от тюремных ужасов «кровавых палачей НКВД», «благотворительных акций» немецких нацистов на оккупированных территориях — до коррупции в России и «голодомора», который приобретал вместе с популярностью всё более нелепые подробности, обрастал не имеющими к событиям тех лет монументальными обстоятельствами и причинами.

У него был сайт порнографического характера, с похотливыми рассказами о подростках, со скабрезными историями из жизни великих людей, курсами профессионального пикапа (впрочем, платными) и откровенными фотографиями любителей продемонстрировать на публику всё, что никогда не было предназначено для чужих глаз. Это вызывало в те годы удивление и привлекало к вольнодумцу Лёше подрастающих любителей запретной свободы.

Лёша козырял знакомствами с модераторами, неутомимо строчил жалобы и доносы на всех, кто имел смелость вступить с ним в спор. Поводы для дискуссий Лёша плодил в избытке. В его журналистском арсенале появлялось всё больше и больше завиральных идей: от десятков миллионов изнасилованных немок до внушительной толпы «школьниц Берии», которыми, по его словам, можно было наводнить три Красных площади, и рассказы которых Лёша зачастую сочинял сам.

К тому же Лёша слыл ещё и литературным критиком, способным из любого, даже весьма недурно пишущего, автора сделать дурно пахнущий фарш, а личность пишущего — «порвать как Тузик грелку». Лёша был переполнен праведным гневом и обличал пороки современного мира без устали, усердно и даже оголтело.

В сети он вёл себя нагло, нередко устраивал провокации и организовывал с помощью сетевой свиты настоящую травлю в форме издевательских флешмобов, пасквилей с фотожабами, публичного обсуждения подробностей личной жизни незнакомых ему людей. Особо крепких, обладающих повышенной сопротивляемостью, Лёша укрощал с помощью шантажа — о том, что сольёт в сеть личные данные, весь набор — от адреса до биографий родственников и даже детей. Откуда у него данные — Лёша не говорил. И были случаи — даже сливал, выполняя данное обещание. Часто после таких импровизированных «аутодафе» жертвы его сетевого азарта либо теряли аккаунты, либо уходили на другие ресурсы, а порой и вовсе покидали интернет-пространство.

На что он жил, было не совсем понятно, но в горячих литературных баталиях Лёша козырял таинственными грантами, которые ему достаются по причине яркого литературного таланта. Правда, ни одной его книги мне вспомнить не удалось, хоть убей.

Он с энтузиазмом участвовал в майданах, происходивших время от времени на Украине, устраивал одиночные пикеты и был чрезвычайно плодовит в сетевой публицистике. Его друзьями, в основном, были украинские националисты. Он их называл «побратимами».

Связываться с ним никто не хотел, так как у него было много свободного времени и бульдожья схватка сутяги, умеющего сводить счёты и имеющего загадочные «концы» в адвокатской, да и не только адвокатской, среде.

Лёша был одним из первых информационных бойцов на большой войне, масштабы которой нам всем пришлось оценить лишь спустя полтора десятилетия.

А ведь если разобраться: родился благодаря тому, что двух преступников, по сути — урок, из криминальной среды, судьба свела в одном месте. А так бы — не родился. Чем очень бы всех, кто эту наглую крикливую сволочь знает лично, безмерно обязал бы.