А любовь как сон...

На кухне царил запах кофе и сигарет. За стеной у соседей мурлыкал допотопный шлягер: «Там, где клен шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой. Облетел тот клен, в поле бродит мгла, а любовь, как сон, стороной прошла...»

— И какой идиот эту старую муть сегодня слушает только… — Юля с неприязнью покосилась на стену, за которой звучало это форменное эстетическое безобразие. Подруги пили кофе с бальзамом и старались говорить о духовном.

—… А стихи я писать бросила, как замуж вышла. Стало не до стихов, и вообще не тянет как-то… — полненькая брюнетка Юля долила в чашки кофе из закопченной турки, достала из шкафа печенье. Усевшись на мягкий табурет, закурила тонкую сигаретку. Её подруга — незамужняя бездетная Ира по-прежнему красила волосы в льняной цвет, писала романтические стихи о прекрасных незнакомцах, своей никем не понятой душе и туманных жизненных перспективах.

— Я бы так не смогла… — изрекла она.

— Как?

— Ну… Без прекрасного… Вот так, как ты… Не жизнь, а гадость.

— Какая гадость?! — Юля возмущённо стряхнула пепел мимо пепельницы. — Ты для начала замуж выйди! Потом будешь умничать.

— О нет! Боже упаси! И вообще, мне сплошь козлы какие-то попадаются.

— Да ладно… Они все козлы… — раздраженно поддакнула Юля.

Дверь распахнулась от удара, в кухню ввалился возбуждённый белобрысый карапуз лет пяти. Подбежав к столу, выхватил печенье у Юли, скандируя, как заведенный:

— Куры-дуры, куры-дуры, куры-дуры...

— Рот закрой! — не выдержала мать. — Ну Павлик… Хоть при гостях вёл бы себя прилично!

— Ко-ко-ко! — огрызнулся Павлик, скорчив перекошенную гримасу.

— Фу, как некрасиво. Ты глуп, как пуп! — укоризненно покачала головой Юля..

— А ты глупа, как три пупа! — выдало чадо и нахально загыгыкало.

— О Боже… Как же ты меня достал! — вздохнула Юля. — Так бы и отпорола.

— Детей бить нельзя! — авторитетно заявил малыш.

— Никакой управы… — смутилась Юля.

— Я бы дала по заднице… — заметила Ира.

— Расскажу воспитательнице, будете знать! — заявил Павлик.

— Что ты расскажешь? — всплеснула руками гостья.

— Что вы меня вдвоем били. Били-били и курили! — захохотал отпрыск.

— Да тебя пальцем никто не трогал! — крикнула Юля.

— Тогда дай шоколадку, а то будешь лошадкой! — просиял Павлик и вдруг, обхватив Юлю, прижался лицом к ее бедру.

— Тебе нельзя. У тебя аллергия.

— Жадина-говядина, тупая шоколадина!

— У меня есть шоколадка. Гипоаллергенная! — сказала Ира и потянулась к сумке. — Веганский шоколад, без молока, без какао, без кофеина и без сахара. На вот, держи. Это меня друг один, веган, угостил. Бери-бери! Я всё равно такое не ем.

Павлик развернул плитку, принюхался.

— Она шоколадкой и не пахнет!

— Тебе кушать или нюхать? — возмутилась Юля.

— Кушать! — ответил ребенок и молниеносно затолкал в рот всю плитку.

— О Боже! Что ж ты сразу-то всё… — всплеснула руками Юля. — Кто тебя учил так есть? Подавишься.

— Так всё равно же не вкусно! — еле выговорил Павлик с набитым ртом.

— Горе луковое… — растерянно пробормотала Ирина, глядя, как быстро малыш перерабатывает шоколад, двигая челюстями. — Как хомяк...

— Точно, хомяк… Хомячок, — хихикнула Юля.

Павлик сделал последний глоток и вдруг расплакался. Плакал он от души, громко, с рёвом и обильными слезами. Пока Юля хлопотала вокруг орущего малыша, пытаясь выяснить причину истерики, Ира вжалась в спинку кухонной сидушки, подобрала под себя ноги и произнесла:

— Не дай Господь...

— Да кому ты нужна… — с досадой бросила подруга. — Ещё и Господа своего приплела сюда. Богомолка. Сороковник скоро, а дура дурой.

Ира вспыхнула, но подумала: если и есть этот Господь, то он уже и так ей ничего не дал. Замуж ей не то что бы не хотелось, но вот это всё… Дети, муж, расплывшаяся юлькина фигура, это детское нытьё… И главное — стихи. Перестала бы писать их как Юлька? О, нет! На такие жертвы Ирина ни за что не пошла бы.

Спустя еще несколько секунд в голове закопошились новые мысли: а может, не такие уж у неё и хорошие стихи. Читают, в основном, какие-то безликие мужские аватары в сети. И то, из-за фотографий. Пляжные, и не только пляжные. Всякие. Селфи. На фото она очень даже ничего. А стихи хвалят, конечно, но скорее из вежливости, или чтобы завести разговор. К тому же, как правило, после реального знакомства разговора о стихах ни разу не возникало.

Наконец, Павлик всхлипнул и прерывисто выдохнул:

— Я не хомяк!

— Ну хорошо, не хомяк, — торопливо согласилась Юля.

— Я мальчик! — крикнул он, размазывая слёзы по красному лицу.

— Мальчик, мальчик! — суетливо закивала Юля. — Только не плачь, тебе плакать нельзя.

Павлик вышел из кухни.

— Играться пошел! Слава Богу, заколебал, — облегченно вздохнула Юля.

— Юль… А помнишь, мы в детстве какими были? И плакали, и шоколад человеческий ели, и молоко пили… И всё нам было можно… Проще мы были, что ли. Кстати, заметила, он всё время в рифму говорит у тебя. И внезапные истерики… К психологу надо его сводить бы тебе.

— Мы и так ходим к психологу. Кучу денег тратим на это. Ничего страшного. Психологиня сказала — поэт растёт. Дар по наследству, наверное, перенял от меня.

Стало тихо. Подруги молча допивали кофе. Юля думала, как бы выдать Ирку замуж. И что с ней не так? Симпатичная, духовно развитая личность… Порядочная. Не стерва какая-нибудь. Нет, надо её определённо познакомить с нормальным мужиком, без творческих завихрений.

Ирина думала, что не хотела бы выйти замуж за вегана. Всю жизнь есть какие-то эрзацы. Шоколад без шоколада, мясо без мяса...

Павлик, уютно устроившись на мягком диване с яркими, весёлыми подушками, в обнимку с огромным плюшевым тигром, зачарованно рассматривал покемонов на огромном экране домашнего кинотеатра.

За стеной кто-то снова врубил старенький хит, который когда-то пел ВИА «Синяя птица»: «А любовь, как сон, а любовь, как сон, а любовь, как сон, стороной прошла...»