Запись №14

Интересно, бывает ли с кем-нибудь такая странность: идёшь по улице и кожей, сознанием, всем своим существом чувствуешь, что окружающее пространство тебя не хочет пускать на свою территорию, отторгает, как инородный элемент, — или это просто моя дурость вызывает неадекватные реакции организма. Но никак иначе не могу описать те ощущения, которые испытывала, подходя к кафе «Парадиз». Мои инстинкты кричали: «Назад! Тебе здесь не рады», но я волевым посылом переборола неприятные ощущения, решив, что во мне говорит злость на семью Корольковых, особенно на Станислава Королькова, молодого садиста и мерзавца, которого не хотела, ни видеть, ни слышать. Пройдя мимо охранника, я подошла к администратору и попросила проводить меня в кабинет к хозяину кафе.

— Вы Зайцева? — спросила меня симпатичная девушка и, получив утвердительный ответ, повела на второй этаж. Постучав в украшенную замысловатой резьбой и покрытую тёмным лаком дверь и дождавшись приглашения, администратор вошла первой, а за ней переступила порог я.

— Алексей Дмитриевич, вот пришла женщина, о которой вы говорили, — прощебетала девушка и отступила на шаг в сторону, давая мне дорогу.

Предстать пред ясны очи «большого и злого начальника» я не торопилась, как не собиралась здороваться. Пусть в глазах окружающих буду выглядеть невоспитанным человеком, но здоровья и благополучия вороватой и подлой семейке Корольковых желать не собиралась, с хозяином кабинета, к тому же, несколько часов назад имела неудовольствие разговаривать. Я разглядывала убранство кабинета, не обращая на хозяина и его подчинённую никакого внимания.

— Хорошо, Тамара. Идите! — его голос, словно водный поток, мягко катившийся по камешкам, задел некоторые струны моей души. Я скосила глаза на обладателя обольстительного баритона и мысленно присвистнула.

Темноволосый, голубоглазый, брутальный мачо, в кипенно-белой рубашке с закатанными рукавами и тёмно-серых брюках, о стрелки которых можно чуть ли не обрезаться, сидел на краешке стола и молча разглядывал меня. Он отдалённо походил на своего брата, гендиректора, но был лет на десять моложе. Одежда и толстая золотая цепь на шее (фу, как пошленько!), наверное, должны были подчёркивать его статус. А вот поза… С такой посетителей не встречают. Да и сексуальность в голосе…

«Уж не любовница ли у него Тамарочка?» — только успела подумать я, как услышала всплеск воды из-за чуточку приоткрытой двери в другую комнату.

«Нет, ошиблась. Любовница в ванную сбежала. Нормальная жена помоется дома, чтобы не подхватить в ванне общего пользования (если моются в ней всякие-разные дамочки, то ванна явно предназначена не только для водных процедур ресторатора) какую-нибудь заразу. Мда, помешал их лямурам наш приход. Как примитивно, господин буржуин! К приходу посетителя нужно готовиться, тем более к приходу будущего работника», — усмехнувшись, размышляла я на тему профпригодности будущего работодателя. Но была бы не я, если бы не поддела «большого и злого начальника».

— Ох, я вам помешала? — сделав виноватое лицо, спросила я. — Извините, что пунктуальна. Видите ли… старые лохушки, они все такие. Нам не до личной жизни, всё работа да работа. Задолжали господам буржуинам, только и дум, как расплатиться.

Администратор Тамарочка, проходя мимо меня, подарила испуганный взгляд.

«Деточка, — подумала я, — чего испугалась? Только того и добиваюсь, чтобы твой босс разъярился и выгнал меня. Батрачить на эту семейку у меня никакого желания нет».

— Ну-ну, продолжайте, — сложив руки на груди и растянув губы в улыбке, проговорил Алексей Корольков. — В вас, Ольга Владимировна, дремлет актриса. Может, коньячку для затравки? Тогда ваш талант наберёт мощь, раскроется.

— А почему нет? — заявила я и, бесцеремонно пройдя мимо него, уселась за приставной столик, на который опирался зад бизнесмена. — Мою машину раскурочил ваш племянник. Теперь можно и выпить, помянуть, так сказать, дорогое авто.

Ресторатор подошёл к шкафу и из бара достал бутылку коньяка и два бокала. Бокалы были выполнены с изюминкой. Внутри каждого плясал стеклянный чёртик.

— Не такое уж и дорогое по сравнению с тем, что разбили вы, — плеснув немного коньяка в оба бокала, ответил Корольков. Его реплику я пропустила мимо ушей, заинтересовавшись чешским стеклом. Именно чешским, так как такими бокалами хвасталась Татьяна, моя бывшая, подленькая подруга, после туристической поездки родителей в Чехословакию.

— О, а бокалы-то у вас с семейным гербом, — беря один из них и любуясь, как коньяк окрасил ноги и кисточку хвоста фигурки, проговорила я.

— Что? — видимо, отвлекшись на открывающуюся дверь ванной, спросил Корольков.

— Это я про дьяволят в бокалах, — невозмутимо ответила и обернулась, увидев, что ресторатор смотрит мне за спину. К нам вышла блондинка, ярко накрашенная, с мокрыми светлыми прядями волос и в шёлковом тёмно-синем кимоно.

— До чего же мир тесен! — радостно воскликнула я. — Новая хозяйка маминой квартиры. Потолки не давят? Квартирка не жмёт?

— Что это такое, Лёшик? — брезгливо воззрилась на меня дива.

«Ну, психани, Лёшик! Рявкни на меня: пошла вон!» — почти молила я. Но Лёшик лишь усмехнулся и сказал:

— Познакомься, Светлана! Это госпожа Зайцева. Дама с весьма желчным характером и привычкой к пунктуальности. Она с завтрашнего дня будет у нас работать кассиром.

— Что?! — закричали мы с блондинкой одновременно.

— Лёшик, ты с ума сошёл! — возмущённо продолжила она. — Эта халда специально будет вредить, деньги воровать.

— Не суди по себе, — поморщившись от отвращения, ответила я блондинке, наблюдая, как эта актриса погорелого театра, приблизившись к креслу, в котором сидел её ненаглядный Лёшик, закатывает глаза в священном ужасе.

«И как Лёшику не противно, ведь фальшь и искусственность в каждом жесте и слове», — подумала я, а увидев, как ресторатор поцеловал отрепетированным жестом протянутую ручку дивы, добавила:

— Зря думаете, что господин Корольков так наивен. Был бы он успешным бизнесменом, если бы не придумывал хитрые ходы? О, нет! Ему оказалось мало маминой квартиры, он решил прибарахлиться ещё и моей. Обвинить кассира в нечистоплотности — краже или мошенничестве — пара пустяков. Я — в тюрьму, а ваш Лёшик мою квартиру себе за долги заберёт. Просто и гениально! Вероятно, у господина буржуя ещё есть любовница, которой требуется жилплощадь, а?

— Хватит демагогии! — рыкнул обиженный ресторатор и для убедительности стукнул рукой по столу. Я была почти счастлива — удалось-таки довести оппонента до белого каления, а белокурая дива картинно схватилась за сердце, изображая испуг.

— Ты меня напугал, — произнесла она и потянулась к Лёшику, но не тут-то было.

— Выйди, и приведи себя в порядок, Светлана! — перехватив её руку и не снижая экспрессии в голосе, приказал Корольков. Дива надула накрашенные губки и скрылась за дверью, из-за которой выплыла лебёдушкой пять минут назад. Мы оба проводили её взглядами, и этих несколько мгновений хватило ресторатору, чтобы успокоиться (по крайней мере — внешне) и заговорить деловым тоном:

— Значит, от должности кассира вы отказываетесь. Так?

— Да, отказываюсь, — подтвердила я, недовольная, что он успокоился, но не теряя надежды на свою победу.

— Хорошо, — он опять пристукнул ладонью по лакированной столешнице, но уже тише. — Предлагаю на выбор… — он прищурившись взял паузу, — официанткой или уборщицей, а может, стриптизёршей? Танцевальный коллектив у нас ещё не полностью сформирован…

Тут меня охватила злость.

— Слышишь ты, буржуин! Не надейся, что буду ваши плевки подтирать, подавать вам кофий в постельку, да ублажать разжиревшие телеса. Хватит, поимели вы меня преотлично!

— Ох-хо-хох! — расхохотался Корольков. Гад просто лучился удовольствием, что смог раскрутить меня на эмоции. — А снобизм из вас так и прёт. Что-то не очень у вас получается, Ольга Владимировна, рядиться под пролетарочку. Какое пренебрежение к обычной работе в сфере услуг? Бывшему директору малого предприятия, научному сотруднику и вдруг… мыть полы и драить унитазы. Нда-а… Но ваш огненный темперамент помешал дослушать меня. Есть ещё должность кастелянши. Вручную почти ничего делать не придётся. В помещении сауны у нас стоит стиральная машина-автомат, сушильно-гладильная машина, электрическая швейная машинка… ну, если потребуется мелкий ремонт для белья.

— Я не переношу сильной жары и влажности… — начала я отнекиваться.

— О, не волнуйтесь. Я распорядился там поставить вытяжку. Не хочу, чтобы вы на меня строчили жалобы в комиссию по труду. С меня достаточно нахлебников из санэпидстанции, налоговой и пожарной инспекции.

«Вот же гад! — мысленно ярилась я. — Специально устроил весь этот цирк, чтобы потрепать нервы».

— Думаю, и работа кастеляншей меня не устроит, — поднялась я, собираясь покинуть кабинет.

— Не торопитесь, госпожа Зайцева! — остановил его приказной тон. Я повернулась с желанием послать его подальше, но ресторатор добавил:

— Вы не объяснили причину. Полагаю, это отговорка, чтобы не отдавать долг. Так и передам судебным приставам.

— Хорошо, — сказала я и вновь села. — Вот первая причина. Я не умею работать на гладильной машине. Вторая — не умею работать с электрической швейной машинкой. Третья — мне нельзя таскать тяжёлые тюки с бельём.

— Пустоё, — отмахнулся от моих слов Корольков. — С вашим образованием прочитать инструкцию несложно. Если вдруг не поймёте, сам приду и покажу, как она работает.

— Неужто сами? С ума сойти! — поддела его, но он спокойно ответил:

— Да, сам. И ваша отговорка насчёт швейной машинки не прокатит. Знаю, что шить умеете… или нет? На электрической машинке сын балуется?

«Та-ак. Похоже им обо мне известна вся подноготная. Может, даже знают размер одежды и обуви, когда впервые поцеловалась, вышла замуж и сделала аборт. Ищейки!» — злилась я, вспоминая, как по квартире шарили глазами люди в штатском, приводимые участковым.

— А вдруг мне график работы не подойдёт? — ухватилась за последнюю возможность отказаться.

— Подойдёт, не сомневайтесь! — холодно улыбаясь, сообщил хозяин кабинета. — График самый щадящий. С восьми до пятнадцати шесть дней в неделю. И бельё со всех подразделений вам будут сами приносить и забирать…

Только раскрыла рот, а он, будто прочитав мои мысли, закончил:

— … И к сауне вы не будете касаться. Выдавать полотенца, простыни и веники посетителям будет другой человек.

Чувствуя, что хитрый бизнесмен обложил меня со всех сторон, и нет причины отказаться, я, сжав зубы, вновь встала и направилась к двери; а вослед журчание баритона (не говорит, а умело окутывает, оплетает, будто паук залётную муху, вот ведь манипулятор!):

— Куда же вы, Ольга Владимировна? А коньяк? Французский, превосходный.

Я обернулась у самой двери:

— Премного благодарна, Алексей Дмитриевич! — приложив руку к груди, поклонилась в пояс. — Я всё больше по водочке специализируюсь, торговала ею на рынке. Боюсь, мне не распознать тонкостей букета. По мне так коньяк клопами пахнет.

Я смотрела в серо-голубые, а из-за тени от длинный пушистых ресниц, тёмно-синие глаза, и в голове возникли строчки из стихотворения Есенина:

«Излюбили тебя, измызгали —

Невтерпёж.

Что ж ты смотришь так синими брызгами?

Иль в морду хошь?»

А он, прищурившись, старался спрятать смех за непроницаемой маской, подлый, как и вся их семейка. Я молча повернулась и открыла дверь.

— Завтра в восемь, не забудьте! — услышала напоследок и громко хлопнула дверью. Очень уж хотелось, чтобы все аккуратно вырезанные закорючки с двери осыпались. И пусть осыплется его довольная мина с лица, а из-под неё вылезут ярость и злость — именно те чувства, что в данный момент владели мной.

Так я стала батрачить на Корольковых. А как иначе называется работа, за которую будут платить мизер и половину высчитывать? Кстати сказать, сколько мне будут платить, буржуин так и не озвучил. Не назвали мне приблизительной суммы и те, с кем общалась по роду деятельности. Зарплата в четырёх подразделениях Королькова — кафе, пивбаре, сауне и казино — выдавалась в конвертах, и работникам строго-настрого запрещалось разглашать её размер.

На пятый день, ближе к обеду, в коридоре, где располагались хозяйственные комнаты и не должны появляться клиенты, я столкнулась с молодым садистом Корольковым. Я хотела пройти мимо незамеченной и даже опустила голову, будто что-то искала на полу, как оказалась поймана в кольцо его рук.

— Опана! Вот так встреча! — весело воскликнул «сын уважаемого человека», но эта весёлость мне показалась наигранной. Я не сомневалась, что садист Славик ожидал этой встречи, специально меня подкарауливал, и я к ней готовилась, но, неожиданно столкнувшись со сценаристом моих несчастий, — испугалась. В ещё больший трепет меня ввергли его глаза, когда подняла голову, собираясь сказать подонку пару «ласковых».

Королькова-младшего видела всего три раза: один раз ночью, второй — в помещении автосервиса, и два раза на улице вечером. При встрече в автоцентре подставщика не рассматривала, он мне был противен, я внимательно слушала оценщика и разглядывала разбитый джип, сверяя с калькуляцией. Когда напали возле дома и сразу после аварии, старалась в лицо ему не смотреть, боялась, что глянув в глаза, ещё больше разозлю, и прилетит не лёгкая пощёчина, а увесистый кулак; да и лицо от злости у него было перекошено. Ну, а ночью, на едва освещённой фонарями дороге цвет глаз не рассмотреть.

Теперь же, в коридоре, ярко освещённом лампами дневного света, прижатая к его телу, я очень близко увидела дымчато-серые глаза, в которых горел интерес, помноженный на триумф. Молодой человек со страстью охотника во все глаза следил за женщиной, попавшей в ловушку: какая она, его добыча, на что способна, как надеется вырваться. Мне бы успокоиться, перестать вырываться, изобразить на лице полное безразличие, но пристальный взгляд дымчатых глаз не давал передышки, и, отшатнувшись, я воскликнула:

— Нет!

Я протестовала, не могла поверить, что это глаза Ильи, и волос кудрявый, хоть и светлый, и нос прямой, будто вылепленный талантливым скульптором. Наконец-то я поняла, почему так тревожил его голос, доводя до дрожи и мурашек.

«Боже, его сын? Нет, нет! Он не может быть сыном Резанцева. Чушь! Мне показалось… просто небольшое сходство, и голоса бывают похожими, — проносились мысли в голове. — Вот и овал лица, и подбородок — чужие».

— Похож? — не выпуская меня из стального кольца рук, спросил Станислав. — И чего ты испугалась?

Всё ещё ошарашенная таким знакомством, пробормотала:

— Не ты, а вы.

— Ой, да ладно! — показав мне очаровательные ямочки на щеках (таких не было у Ильи), улыбнулся негодник. — Нам ли с тобой разводить политес? Моё предложение до сих пор в силе. Одна ночь… и твой долг погашен. Подумай, у тебя три дня. — Он разжал руки, повернулся и пошёл к выходу из хозяйственного блока расслабленной походкой молодого хищника, а я смотрела ему в спину, и меня трясло от страха, злости и непонимания.

Последние две недели у меня всё валится из рук. Я не могу спокойно спать, то и дело просыпаюсь от кошмаров. Станислав больше ко мне не подходил, хотя один раз, когда вместе с Селезиным, Якименко, их жёнами и детьми (у Селезина сын, а у Якименко две взрослые дочери) побывала в кафе «Парадиз», приглашённая на торжественный ужин по случаю дня рождения жены Якименко, я его видела в компании двух парней и трёх симпатичных девушек. Они веселились, танцевали, не обращая внимания на наш столик. После этого вечера мне бы успокоиться, но тревога отчего-то не отпускает. Ели он — сын своего отца, то кажущееся безразличие присуще и ему. Я думаю о нём каждый день, злюсь и боюсь — и не только его. Боюсь себя, что измучившись от ожидания очередной пакости, иссушив душу от страха не за себя — за сына, уступлю домогательствам недоросля, плюнув на самолюбие, принципы и гордость, решу получить то, чего не смогла получить от его отца — капельку нежности и голодного бабьего счастья. Слишком уж растревожил моего демона вожделения красивый наглец. Но душу, словно голодные псы, грызут сомнения: «Нельзя оригинал заменить копией — это как бриллиант подменить дешёвой стекляшкой», а хитрый, алчный демон нашёптывает:

«Того ты любила, а этого хочешь. Признайся, хочешь! Необузданный молодой пакостник — настоящее приключение. Ну, что тебе стоит… всего одна ночь».

«Нет! Я уже не та шестнадцатилетняя школьница, готовая броситься в бездну не раздумывая, а он не талантливый художник Илья Резанцев, — гневно возмущаюсь в ответ. — Что может мне дать мальчишка? — мысленно вопрошаю себя, словно путник, бредущий по пустыне и не понимающий, для какой надобности сунулся в раскалённое пекло. — Он лишь хочет унизить, получив власть надо мной, справляя собственное удовольствие. Да и насчёт долга обманет, не стоит даже сомневаться».

Однако пронзительный, вопрошающий, зовущий взгляд дерзких дымчатых глаз поселился во мне, не даёт успокоиться, мучает. Какое-то сумасшествие! Каждую ночь перед сном я извожу себя вопросами:

«Что он знает про меня, про нас с Ильёй? Какие цели преследует, предлагая интим? Понятно, что той ночью подошёл к моей машине не зря, но зачем, зачем? За какой грех я несу наказание?»

Бог мой, просвети и помоги мне! Это такое искушение для души! Как мне быть? В своих метаниях я дошла до исступления. Если когда-нибудь решусь доверить свои тетради постороннему взору, представляю, как ты будешь смеяться, мой читатель. В ночных бредовых фантазиях, в желании и страхах я подлого мальчишку записала в вампиры (по-моему, он и был энергетическим вампиром) и даже посвятила ему стихи. Не зря молва твердит: бабы — дуры.

Ты стучишь по ночам в мою дверь.

Ненасытность струится по венам.

Мой неистовый, ласковый зверь,

Ты погубишь меня непременно.

Твои ласки, что жидкий огонь,

Поцелуй ядовитей гадюки.

Я прошу: «Только душу не тронь,

Когда тело трепещет от муки».

Волчий глаз так сверкает в ночи,

А улыбка клыки обнажает.

Шепчешь: «Милая, тише кричи.

Стон и крики тебя не спасают.

Я люблю тебя, нежный цветок.

Твоя кровь моё сердце ласкает.

Я уйду, лишь займётся восток,

И никто обо мне не узнает».

Ты уходишь в туманную даль,

Словно мрак, растворяясь от света.

В сердце тихо крадётся печаль.

Ну, за что мне мучение это?

Позабудь иль с собой забери

В царство крови и жертвенной тризны,

Не сбегай и себя не кори —

За любовь уж не жалко мне жизни.

Иногда мне кажется, что он тайно влюблён в меня. Прекрасно понимаю — мне хочется обмануть свою гордость, чтобы потом не чувствовать себя грязной и униженной, отдавшись вампирёнышу. Не знаю, что делать. Пойти по пути наименьшего сопротивления, поддаться обстоятельствам, ведь я всего лишь слабая женщина…

А вчера ночью приснился сон. Будто пришла в гости к незнакомому парню, но почему-то кажется, что знала его раньше. Решили отметить знакомство, а у него — только водка. Девушке пить водку в первый же вечер знакомства — как-то не комильфо. Я отказалась, и он пошёл в магазин за вином. Улучив момент, начала воровски шарить по ящикам, надеясь узнать имя нового приятеля, и нашла тетрадь ученика пятого класса… Прочитать, как зовут моего знакомого, не дали две девушки в старинных нарядах, неожиданно появившись в комнате. Высокая блондинка отобрала тетрадь и обняла меня за плечи. А блондинка пониже, но очень похожая на первую, — сестра, как поняла я, — стала её оттягивать от меня, уговаривая:

— Не надо, дорогая! Мёртвые не должны прикасаться к живым.

— Хочу её предупредить, — возражала высокая.

— Нет, — говорила сестра. — Ты хочешь изменить судьбу — её и свою. Не получится.

Высокая девушка потупилась, отпустила меня — и они вышли из комнаты. А я заволновалась, даже во сне испугавшись, что вновь стали сниться мёртвые, — и проснулась.

Кто бы знал, как тяжело на душе, как тревожно! И ведь чувствую, должно случиться что-то плохое, но сделать уже ничего не могу, лишь иногда шепчу:

— Я смогу выдержать, я — сильная! Если почувствуешь, что силы мои на исходе, Господи, укрепи дух по твоей воле!