Запись №6

Произошло это на третий день после вселения Ямуса в моё тело. Ранним воскресным утром ветер махал желтеющей листвой. За окном было серо и зябко. Вставать не хотелось, и я решила ещё немножко полежать под тёплым мохнатым одеялом. В голове прозвучал его голос:

«Сегодня мы отправимся в путешествие. Закрой глаза и расслабься».

Я, заинтригованная интересным предложением, решила подчиниться. Тогда, глупая, ещё не знала, что каждое согласие с ним, ведёт к ослаблению воли и потере самостоятельности. Вскоре перед сомкнутыми веками засветился экран. На экране разворачивалось действие. Там стояла такая же пасмурная погода, но люди были одеты по-летнему. Правда, толпа казалась какой-то сумрачной, одежды чем-то заляпаны, а в центре топтался полноватый опрятный гражданин в серых брюках и белой рубашке. На солидный возраст мужчины указывала седина на висках.

Вдруг услышала вопрос Ямуса:

«Хочешь посмотреть поближе?»

— Да.

Мгновение и, проплыв сквозь экран, оказалась в толпе людей. Огляделась и сконцентрировалась на действиях пожилого человека в серых брюках, так как окружение тоже внимательно следило за его манипуляциями. А он, поправляя очки на носу, прислушивался к наручным часам, периодически их встряхивая. Толпа сумрачно молчала. «Очкарик» снял часы и вновь приложил к уху. Тут не выдержал стоящий слева от него мужичок, взлохмаченный, с грязным лицом и злыми глазами. Он выхватил часы, бросил их на землю и стал топтать, приговаривая:

— Кончилось время! Понимаете, профессор, время здесь остановилось!

Профессор, глядя на мужичка удивлёнными глазами, всё бормотал:

— Не может быть. Нет, не может быть…

Он наклонился к земле, желая, как мне показалось, поднять часы, но поднял какой-то аппарат с маленькой клавиатурой и небольшим экранчиком.

— Что это у него в руках? — прошептала я. Ямус появился передо мной и, улыбаясь, сказал:

— Сотовый телефон. Такого ещё не видела?

— Нет.

Толпа меж тем загомонила: кто иронично и зло подсмеивался, кто называл его идиотом. Профессор повертел телефон в руках, но тот не подавал признаков жизни.

— Бросьте! Всё бесполезно, неужели не понимаете?! — мужичок зло вырвал телефон и бросил его на землю.

Стало как-то неприятно от всего происходящего, и я решила отойти от толпы обозлённых людей. Лишь только повернулась направо — перед глазами тоже действо: сумрачная толпа в заляпанных одеждах, в центре полноватый гражданин в серых брюках, и опять: «время кончилось», «не может быть» и так далее. Я повернулась в другую сторону — та же сцена до мелочей отрепетированного спектакля под названием… Кстати, а что это за спектакль, в котором я одинокий зритель? Чувствую — по телу покатилась волна дрожи, губы онемели, пальцы стали холодными, на лбу выступила испарина — короче, все признаки сильного стресса. Спасительная мысль: «Немедленно приди в себя!» — появилась как нельзя кстати. Усилием воли я открыла глаза, а в ушах всё звучало: «Время здесь остановилось!» Сев в постели, спросила у Ямуса:

— Что это значит?

Он ответил:

«Пространство и время совмещаются в единое образование, в котором время перестает играть роль проводника энергии. Время постепенно становится одним из векторов пространства».

«Расскажи более понятно», — мысленно потребовала я.

«Время всегда существовало во Вселенной, но его пространственное проникновение менялось в зависимости от состояния плотности вещества. На самых плотных планах время играет роль проводника энергии, которая совмещает объект и субъект. Время — что-то… типа катализатора в процессах обмена энергией, информацией, материей. Ну, про материю это я так, для твоего понимания, воспитанного на понятии о материальном, а не волновом окружающем мире. Так вот… в трехмерном мире, твоём мире, именно так и есть, ведь время имеет смысл только там, где есть разумный наблюдатель. Присутствие наблюдателя оказывает влияние на протекание многих природных явлений. Но в других мирах с большей мерностью процессы происходят вне зависимости от его присутствия или отсутствия. Там время теряет свое физическое значение, как расстояние от одного события до другого, становясь расстоянием от одного объекта до другого. Поняла?»

Я кивнула, но, если честно, ничего не поняла. Тогда он продолжил:

«Плотный материальный план не может иметь мерность более четырех. А в многомерных мирах всё по-другому, там нет «вчера» и «завтра», там все «сейчас», или причины и следствия меняются местами. Сейчас я показал тебе петлю времени. При возникновении такой петли разумные существа могут разделяться на две группы… или несколько. Одна становится участником событий, другая — наблюдателями. Для этой петли ты — наблюдатель».

«Погоди! — перебила я его мудрёные рассуждения. — Что-то подобное я видела в фильме «День сурка». Но как она появляется, эта петля времени?»

«Это закручивание временного вектора вокруг события, имеющего большое энергетическое наполнение. Это может быть, например, какое-то важное событие в жизни отдельного человека или целой семьи, коллектива, государства, всей планеты, — пояснил Ямус. — Погасить энергию петли могут только наблюдатели, изменяя отношение участников к событию и, тем самым, изменяя само событие. Попробуй помочь им, и ты разорвёшь петлю».

Я вспомнила, как в фильме герой вначале делал разные глупости: объедался сладостями, грабил банк, кончал жизнь самоубийством, — но это не помогало разорвать петлю времени. Так что же может её разорвать? В фильме этому способствовали добрые дела и любовь. Я надолго задумалась — Ямус мне не мешал. Что я могла предложить обозлённым, отчаявшимся, грязным людям? Только доброту сердца и тепло солнечного света — пусть иллюзорную в том сумеречном мире.

«Я готова попробовать», — сообщила вечером своему «гуру».

«Хорошо, — ответил он. — Но помни, вступив с ними в контакт, ты станешь частью этой петли. Если не сможешь погасить её энергию — не сможешь сознанием вернуться в своё тело».

— Что?! Что будет с моим телом? Говори! — чувствуя нарастающую тревогу, закричала я.

«Тише, Оленька, не кричи! Оно будет в лёгкой коме, если не вернешься в течение суток», — спокойно пояснил мой тиран.

«А дольше?» — мысленно задала вопрос.

«Будет жить, если вовремя подключат специальную аппаратуру. Но через месяц это не будет иметь никакого значения».

«Почему?»

«Сможешь вырваться из петли дольше, чем через месяц, — станешь паралитичкой или овощем», — холодно заметил Ямус. Тогда я и поняла, что ему безразлична моя судьба, или это такой метод морального издевательства, и «жестокого упыря прёт» от моего страха, он моими эмоциями питается.

— Нет, не хочу участвовать в таком эксперименте, — испуганно заявила я вслух.

«Уже поздно, — сказал мой жестокий «гуру». — Ты дала согласие».

И через несколько минут в теле возникли вибрации, в позвоночнике — боль, в голове — тяжесть и спутанность мыслей. Я кое-как добралась до дивана и отключилась.

Я вновь стояла среди толпы хмурых людей. А когда мужичок с грязным лицом выхватил часы у профессора, я перехватила его руку, отобрала часы и вернула их владельцу. Мужичок обеими руками ухватил меня за плечи. Его глаза побелели от ярости. Что дальше было бы со мной — трудно представить, но я опередила его милой улыбкой и громкими словами:

— Уважаемые господа! Минуточку тишины и внимания!

Все взгляды устремились на меня. Даже взбешённый мужичок опешил. А я, стараясь перехватить инициативу, говорила и говорила спокойным ровным голосом:

— Меня к вам послал господин Ямус. То безобразие, в которое вы попали, сейчас закончится. За все причинённые неудобства я приношу вам извинения от нашей компании. Ваши моральные страдания будут обязательно компенсированы, оплачены очень щедро самим господином Ямусом Ихие Мундусом…

Я несла полнейший бред, но он нужен был для того, чтобы мне поверили и исполнили те необычные действия, которые хотела им предложить, и которые в обычной ситуации у многих вызвали бы только усмешку.

— А теперь прошу всех пройти вон на тот милый зелёный островок, — указала я на небольшой бугорок, покрытый зелёной травой и возвышающийся среди грязи, в которой топтались люди. — Все садимся. Руки кладём на колени ладонями вверх. Закрываем глаза.

Белокурая молодая женщина в лёгком шёлковом платье цвета морской волны спросила:

— А зачем садиться и закрывать?

— Начнётся перестройка действительности, — отвечала я очень уверенно. Так педагоги обычно объясняют ученикам прописные истины, в которых, кстати сказать, и сами не очень-то разбираются, но говорят хорошо поставленным голосом, не терпящим возражений. А чтобы у некоторых личностей, не признающих авторитетов, не возникло желание противоречить — решила их напугать, сказав:

— Если будете подглядывать и не выполните упражнение, то испортите зрение и останетесь одна, а вся группа вернётся домой.

Женщина, присев на траву, залопотала:

— Конечно, конечно… я всё выполню. Не хочу здесь дольше оставаться.

— Все закрыли глаза? — оглядывая сидящих, спросила я.

— Да. Все. Уже сделали, — послышались нестройные возгласы.

— А теперь представляем, что на ладони и лицо падают тёплые лучи солнца, — продолжала я, сев вместе со всеми, закрыв глаза и представляя то, о чём нараспев, негромко говорила. — Нам становится тепло и уютно. Тепло через ладони и лицо наполняет наше тело. Тело ме-е-едленно расслабляется: шея, плечи, бёдра, ноги. Руки так тяжелы, что вы не можете их поднять с коленей. Сердце заполняет радость от близкой встречи с родными, близкими, любимыми. В лицо веет тёплый ветерок. Поют птички. Пахнет цветами. Нам споко-о-ойно и ра-а-адостно…

Я сама не заметила, как перешла на бормотание, а потом провалилась в темноту. Проснулась утром, огляделась: до боли знакомая комната, за окном нудный дождь, лежу одетая на диване. Я вернулась! Или меня, запугав, просто обманули. Это был первый урок, полученный от Ямуса. И таких уроков было много. Разных. Они несли знания, которые никогда и ни у кого бы не получила, но и высасывали душу.

Через неделю моего согласия никто уже не спрашивал, Ямус просто приказал расслабиться и исполнять его инструкции. Я решила ослушаться, мало ли какую каверзу он мог придумать в этот раз. Но моё желание, вернее, нежелание, проигнорировали. Сначала затылок налился свинцовой тяжестью, потом боль перешла в центр головы, начало потряхивать и покачивать. Перед глазами завертелась комната, я их закрыла — и оказалась посреди туманной каменистой пустыни.

Земля под ногами серо-рыжего цвета, усеянная камнями и валунами разных размеров, суха и тверда. Вокруг сизый туман, солнца не видно; если внимательно не смотреть под ноги и за движениями проводника, то можно споткнуться и покалечиться об острые грани камней. А не отставать от Ямуса и, одновременно, смотреть под ноги не так-то просто — моя экипировка слишком своеобразна для подобных приключений: тонкая ночная рубашка чуть ниже колен и шерстяные носки, с вложенными в них горчичниками от простуды. Такая одежда, скажу я вам, совсем не то, что годится для путешествий по каменистому плато. Я хромала и поминутно ойкала от острых камешков под подошвами, костерила «проклятого гуру» на чём свет стоит, а он, не оборачиваясь, меня подгонял:

— Давай шевелись, Оля! Нам нужно дойти во-он до той кромки леса.

Посмотрела в указанном направлении — чёрт бы его побрал, идти ещё километра два. Обидно до слёз. Болят ступни, от падения между валунами поцарапана левая рука и в кровь разбито левое колено. Села на подвернувшийся валун и закрыла глаза:

«Дальше не пойду. Пусть пристрелит на месте».

— Как хочешь, — вслух сказал Ямус и двинулся дальше не оглядываясь. Да, в наших путешествиях он отделялся от меня и обретал тело, но мысли — гад! — читал, будто постоянно находился в моей голове.

— Ну, и дьявол с тобой! — крикнула ему вслед. Он лишь поднял вверх правую руку и помахал мне, дескать, «адью, адью, крошка».

От одиночества, боли и безысходности хотелось плакать, голосить, выть, но злость на «подлого тирана» сушила слёзы, а осторожность скрепляла уста. Гляжу — окрестности начинали темнеть, подул холодный, пронизывающий ветер, на ладонь спустилась первая снежинка, потом — другая, третья. Ветер дул порывами, взметая рыжую пыль вместе со снегом. Холодные крупинки снега и острые частицы горной породы больно кололи кожу — я начала замерзать. Поднялась с камня, стала хлопать себя по бёдрам, плечам, прыгать на месте, но это были жалкие попытки разогнать кровь, согреться. Я понимала, что через полчаса превращусь в ледяную фигуру и останусь в этом жутком месте навсегда. А в порывах ветра всё громче слышался плач ребёнка, то громкий и отчаянный, то тихий и безутешный. И этот плач вытягивал из сердца тепло, а с ним и последнюю надежду на спасение. Силы ушли — я уже не могла переминаться с ноги на ногу и растирать околевшие руки, щёки, колени, плечи. Паника билась в голове одной незатухающей мыслью:

«Он ушёл… ушёл… бросил!»

А в ответ тоненький голосок совести:

«Это расплата. Ты получила по заслугам за убийство ребёнка. Ему так же было страшно и больно умирать».

По щекам потекли горячие слёзы, но под порывами ветра они застывали прозрачными каплями на подбородке. Холод и пронизывающий ветер сковали тело, кожу покалывало тысячами иголок, руки и ноги онемели. И это был конец. Я закрыла глаза и стала уплывать в сон. В голове промелькнула даже не мысль, а её отголосок:

«Прости меня, малышка…»

И вдруг мой сонный уход в небытиё нарушили хлопающие звуки. С трудом разлепила начавшие смерзаться ресницы и увидела, что передо мной опускается стая больших чёрных птиц. У них были поблескивающие желто-оранжевым металлическим блеском, большие, изогнутые клювы и когти на концах крыльев. Сами крылья имели двухметровый размах. Глаза — чёрные, с красной окантовкой, злые и алчные. Их намерение мне было предельно ясно — демоны ночи хотели поживиться человечинкой. Впереди всей стаи, в двух метрах от меня, важно расхаживал вожак, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, очевидно, решал: могу оказать сопротивление, или холод сковал основательно, и я едва дышу. Убедившись, что жертва не двигается, а всего лишь моргает обмёрзшими ресницами, он сделал один шажок вперёд, постоял, поклекотал и сделал ещё шаг, затем ещё. Паника и ужас взметнулись вновь — я поняла, что птицы с медными клювами и когтями будут раздирать и лакомиться мной, ещё живой и чувствующей. И этот леденящий душу страх придал сил. Я закричала что есть мочи:

— Нет!!! Не хочу!!! Яму-ус!!

Вожак прыгающей походкой, расправив крылья, отскочил назад и немного вбок. Над долиной раздался его негодующий крик:

— Кро-об!

Стая ответила громоподобным:

— Кроб! Кроб! — и взлетела, со свистом рассекая воздух когтистыми крыльями. Вожак, взлетая рядом со мной, когтями крыла чуть не задел лицо. Видя, что он летит прямо на меня, наклонила голову, и когти вырвали всего несколько волосков.

— А-ай! — закричала я от боли, но боялась поднять голову или пошевелиться. И только услышав удаляющееся хлопанье крыльев, подняла голову и крикнула вслед подлой птице:

— Сволочь!

С высоты небес донеслось издевательское:

— Кра-ха-а! Кра-ха-ра!

Демон-стервятник смеялся надо мной, я это поняла и хотела погрозить кулаком или поднять камень и швырнуть в стаю, но страшные птицы поднялись высоко, а двигать онемевшими членами не было сил.

Оглядывая опустевшее пространство вокруг себя, заметила, что снег прекратился, стих ветер, и немного потеплело. Я зябко повела плечами и услышала то ли смешок, то ли покашливание. Собрав силы, медленно оглянулась — за спиной стоял Ямус. Он протянул руки, поднял меня с камня и сказал:

— Экскурсия окончена. Пора домой.

Так хотелось сказать ему что-то очень злое, оскорбительное или плюнуть в лицо, но вокруг закружился смерч, вернее, фигура Ямуса стала расплываться, превращаясь в страшный, чёрный смерч. И меня поглотила его удушающая, крутящаяся, разрывающая на части тьма.

Проснулась будто от толчка, соскочила с кровати, даже пробежала пару метров по комнате, когда поняла, что нахожусь дома. Сердце готово выпрыгнуть из груди, голова мокрая от пота. Кое-как отдышалась и поплелась в ванную умываться, а там меня ждал сюрприз. Зеркало ужаснулось вместе со мной, увидев седину на правом виске. Я скорбно вздохнула:

«Вот… и старость подкралась незаметно», и «услышала» спокойный голос:

«Не переживай. Седина придаёт тебе пикантность».

Как он может так издеваться? Когда же это кончится? Ненависть горячей волной захлестнула меня с головой.

— Чёртов ублюдок! — закричала я. — Как же тебя ненавижу! Ну, давай наказывай! Давай, чего ждёшь?! Можешь даже убить, тебе ничего не стоит!

«Дура и истеричка», — спокойно и холодно констатировал Ямус.

— Истеричка?! Это ты меня такой сделал. Какие ещё эксперименты готов провести? Что еще должна выдержать, за какие грехи расплатиться? Я уже на грани, понимаешь? Хочешь свести с ума? Давай! Лучше быть сумасшедшей, чем хоть минуту с тобой общаться.

Он молчал. Во мне молчал его голос. Я расплакалась — сил ни на борьбу, ни на страх за своё будущее, ни на радость от возникшей передышки уже не осталось.

Три дня я не слышала его голоса, верила и не верила, что избавилась от подлого тирана. Купила краску и покрасила волосы в рыжевато-каштановый цвет. На четвёртую ночь мой мучитель вернулся с новым предложением, я и опять клюнула на приманку, как безмозглая, глупая рыбина.

Это было незабываемое путешествие. Наверное, оно являлось «пряником», после «кнута» — показа, как искупают свой грех детоубийцы. Путешествие меня наполнило экстазом восхищения. Я увидела и услышала живую Вселенную. Она дышала и пела на разные голоса. Голос огромных огненных шаров-звёзд был грозно-рычащим, а небольших планет — нежно-мелодичным. Я увидела фиолетовые и пурпурные облака, полёт кометы, расплющенные капли воды и страшную чёрную дыру с переливающимся кольцом-ободом снаружи. Прекрасное, незабываемое зрелище! Его нельзя описать словами, как невозможно описать мелодию или цветок — только смотреть и слушать, застыв в немом преклонении перед красотой, грандиозностью и гармонией. Бог с ним, если она — лишь голограмма со спецэффектами. Я чувствовала себя центром Вселенной, задавала темп её дыханию, её движению, резонировала с ней. Оказаться внутри такого грандиозного спектакля — ради этого можно и потерпеть превратности судьбы, даже знакомство с коварным гуру. А началось это путешествие с команды Ямуса:

«Закрой глаза!»

Закрыла, и перед глазами возник экран телевизора, а на экране — маленький голубенький дед Мороз.

«Нажми на него мысленно», — предложил Ямус. Нажала и, проплыв сквозь экран, попала внутрь Вселенной. Огляделась — и не нашла Землю, даже Солнечную систему среди миллионов других звёзд. Смешение чувств: страх потерянности, восторг, нереальность происходящего, пульсация чего-то живого вокруг меня и борьба желания вернуться в понятный, знакомый мир с любопытством — а что там дальше за вот за этими серебристо-фиолетовыми облаками или вон тем пышущим и гудящим гигантом. О, такое не забуду до конца дней!

А однажды я попросила Ямуса показать мне Бога.

«Царя христианского мира? Пожалуйста! — ответил он. — Вы сами создали этот эгрегор».

Ямус меня перенёс в незнакомое место — окраину ночного города. Город располагался кольцом около холма. На холме возвышался большой белый храм с золочёной маковкой. Храм освещался снаружи золотистым сиянием, оно лилось из стрельчатых окон. По дорожке, мощённой белыми плоскими камнями-шестигранниками, я подошла к зданию и вошла в ажурные, покрытые золотом, распахнувшиеся двери. Большой круглый купол внутри был весь украшен фресками. Вокруг золотого постамента располагались поддерживающие купол колонны по три вместе. Стены храма и колонны были из камня похожего на мрамор, но светящегося изнутри. Воздух в храме вспыхивал тут и там серебристыми искорками. На золотом постаменте стояла огромная белая статуя. Правая рука каменного мужчины была поднята вверх и что-то держала, но из-за интенсивного свечения от предмета в руке, я не разобрала — что. Левая рука покоилась у груди. Ладонь — словно чаша у сердца. На статуе развивались белые длинные лёгкие одежды. На голове красовалась невысокая корона, рассыпая разноцветные искры от вправленных в неё драгоценных камней. А вверху, над головой, парил золотистый обруч. Я сразу поняла, что это скульптура Бога-царя. Вокруг постамента вращались двенадцать больших золотых кругов со знаками зодиака внутри и вкраплёнными в них звёздами.

— А почему он… каменный? — тихонько спросила я. — А где живой?

— Окаменеешь тут, — произнёс Ямус, появившись рядом со мной, — когда твоё учение развращённые люди превращают в лубочную мертвечину. Вам бы только живое дело в золотые оклады обрамить, в шелка и парчу нарядить, обрядами закрепить да благовониями обкурить. А вера — где? Та, что ветры заставляет стихать? Волны усмиряет? Горы сдвигает? Нет её! По золотому в каждом глазу. Вот Он и стоит на золотом постаменте, попирая его, но сам окаменел. Подойди ближе, может, кое-что увидишь.

Я подошла и увидела, как из чаши, что Бог держал в правой руке, капали красные капли в его левую ладонь. А из ладони испарялись светящимся паром, разлетаясь по пространству храма серебряными искорками.

— Это кровь жертв, которую Он тысячелетия превращает в искры Священного Огня. Крови так много, что Огонь готов возгореться пожаром, всё и вся поядающим. Но у всех есть надежда, что до этого не дойдёт.

— И у тебя? — осведомилась я. Он захихикал:

— Хи-хи-хи! А я взращён на крови… и в разум людской не верю. Я знаю другого бога.

— Какого ещё? — удивилась я. А Ямус вдруг заговорил насмешливым, тоненьким голоском:

— Господа и дамы, а также товарищи! Отвлекитесь на пару минут от своих дел.

Когда он препротивнейшим голоском начал свой шутовской монолог, я действительно увидела вокруг себя толпу людей — перешёптывающуюся, постоянно движущуюся и внимательно меня разглядывающую. А он продолжал ёрничать, не смущаясь того, что всё действо проходило в храме Бога-царя. Вернее, писклявила я, а он пропал, опять войдя в моё тело:

— Спешу представиться, бог! Вы засомневались? Схватились за голову? Думаете, сошли с ума? Как же — сам бог с вами разговаривает! Вижу, вижу… Вон там лысый господин возгордился. Завтра соберёт знакомых и начнёт им вещать. Ну, да… новый пророк. А вот и дамочка с красной сумочкой… вся побледнела, за сердце схватилась. Оно и понятно: грехи прелюбодейке нужно срочно замаливать и, стукаясь лбом об пол, выпрашивать прощение. Эй! Эй! Лбом-то потише стучите, милочка! Между прочим, я там сижу… Что, молодой человек, не ожидали?! Вам говорили, что бог на небесах и невидим? А этот каменный истукан — фантазия скульптора? Увы-увы, блефуют-с агенты влияния. И без этого — никак. Создатель, он, знаете ли, хитрец и большой затейник. А я рядом, приставлен бдить.

Мальчишка-подросток, корча рожицы, тыкал пальцем себе в лоб. Не чувствуя себя хозяйкой своего тела, которого не видела, и подчиняясь чужой воле, подтвердила:

— Да-да, мальчик, именно там и сижу… или лежу. Впрочем, не важно. Вот дырку во лбу, как тибетские монахи, прокручивать не советую. От постоянного пребывания на сквозняке не только люди простужаются, но и боги. Апчхи! Апчхи! — я начала безостановочно чихать. В носу щипало, из глаз текли слёзы. Стоящая рядом старушка протянула маленький белый платочек. Взяв его и приложив к лицу, почувствовала запах ладана, и щекотание в носу прекратилось, но словесный понос, увы, продолжался:

— Когда лихорадит, сопли текут, кашляете, как себя чувствуете? Погано? Тоже самое чувствую и я. Человеки с дырками во лбу, не удивляетесь от увиденных картин. Я подхватил грипп. Апчхи! Температурю и показываю вам всякую ахинею в виде разноцветных аур, шепчу чушь в виде чужих мыслей.

От тирады, которую произнесла не по своей воле, хотелось провалиться сквозь землю, но я не могла замолчать, продолжая поражать окружающих едкой смесью чёрного юмора и пренебрежения к их чувствам:

— Ну, что… слабо догадаться, кто я и какой? Даю подсказку. В кино-ужастиках показывают очень похожих на меня инопланетных нечто, только зелёного, розового или синего цвета. А я — серый. Не от того что — серость. Есть во мне и белое вещество. Да, не беленький и не пушистый — сморщенный, скользкий. Зато мудрый, вот!

Дама с красной сумочкой, поднявшись с колен, отряхнувшись и, видимо, немного отойдя от шока, скорчила презрительную мину и выпятила губки:

— Фу-у!

А внутри меня, словно заворочался ехидный червячок, так захотелось её осадить:

— Что — «фу-у»? Некрасивый? Мерзкий? Хм… мадам, а то, что вы похожи на фотомодель — кто показал?

— Сама увидела, — гордо ответила моя оппонентка. Это меня даже развеселило. В притворном удивлении вытаращив глаза и уперев руки в бока, я ответила:

— Да что вы?! Кажется, я передумал и сейчас покажу ваше истинное лицо. Любуйтесь!

Откуда ни возьмись в моёй руке появилось зеркало. От одного взгляда в него у дамы, по-моему, случился удар. А я, злорадно глядя на несчастную, вещала, вернее, противно пищала дальше:

— Э-э-э… женщина! Не падайте в обморок. Что вы в зеркале увидели?

— Паучиху, — прошептала дамочка, прикрывая лицо сумочкой — застеснялась.

— А чего вы хотели, милочка? Что вы видите вокруг себя, всю эту красоту — деревья, цветочки, птичек, облака, солнышко — я придумал и вам показал. Именно так. Скользкий, похожий на большой сморчок, но… изобретательный.

С одной стороны, я была довольна, что ловко срезала воображалу и кривляку, но с другой — странно говорить от имени мужчины тонким женским голоском. Я не видела себя, но подозревала, что коварный Ямус, превратил в мужчину-кастрата, потому что, глянув на ноги, увидела на себе широкие шёлковые шальвары. Я стала евнухом? Нда… подлый тиран любил клоунады. А шоу продолжалось, и мой рот начал вещать для крутившего пальцем у виска мальчишки:

— Не трудись, малыш! С возрастом ты поймёшь, что глупость одних, не делает умнее других. Иди-ка в школу, может, чего полезного узнаешь.

У мальчишки лицо погрустнело, от меня он жал развлечения, а тут вновь «парят мозги» школой. Я же обрадовалась, что наконец-то начала говорить умные вещи, и толпа, шушукаясь, стала расходиться. Только у Ямуса был свой сценарий. Мои руки поднялись вверх, и я, переходя с альта на дискант, заорала:

— Дамы и господа! Минуточку внимания! Хотите эксперимент? Вы ведь на слово не верите, да? В психиатрической клинике провели эксперимент с больными в «белке». Ну, в белой горячке, то есть. Бред с зелёными чертиками засняли на фотоплёнку и удостоверились, что жуткие сцены алкоголики видят, как говорится, наяву. А что это значит? А это значит, не мир вы видите своими глазами, а я вам показываю его через глаза. Усекаете? Так кто здесь бог, спрашивается? Кто вам эту идею с богом и дьяволом подкинул? Мамонты и динозавры? Нет! Я! Кстати… про мамонтов и динозавров — тоже я. А я, бедный, без сна и перерыва — всё для них, всё для них! Но не замечают, не ценят — уставились куда-то в небеса. А какие, к дьяволу, небеса? Небес-то и нет. Тьфу!

Люди, кто возмущённо, кто удивлённо, загомонили. Вдруг в середину толпы, прямо с потолка, спланировал худой, жилистый, полуобнажённый мужчина, сидящий в позе лотоса. Люди в панике кинулись врассыпную.

— Успокойтесь, граждане! — закричала я. — Вот йог. Расслабился, активно дышит, весь вибрирует — ждёт выхода в астрал. И не понимает, глупенький, это я его провоцирую на проветривание помещения, то бишь черепной коробки. За интенсивную и полезную работу носителя следует благодарить. Кнут и пряник — хорошее изобретение, не правда ли? Хотя… о чем это я? Не понимает. Ему и понимать-то нечем кроме меня.

Ко мне придвинулся парень в джинсах, белой футболке и зашептал на ухо:

— А можно во-он той девушке тоже взглянуть в ваше зеркало? — и указал на милую молоденькую девчушку, стоящую поодаль от толпы.

Я похлопала его по плечу и сказала:

— Зачем, родной? У твоей любимой прекрасные глаза, а губки… у-у-у… сладкие как мёд! Боишься, что и она — паучиха? Ну и что? Ты тоже не Аполлон, а такой же паук.

Тут ко мне подскочила размалёванная блонди и, пихнув кулачком в бок, зашипела:

— Старый дурак! Ты не бог, а раздувшееся эго.

Такого нахальства я стерпеть не могла. Смерив шипучую змею с ног до головы презрительным взглядом, ответила:

— Сама дура! — и с силой дёрнула её за крашенные жиденькие волосюшки. От неожиданности и боли блондинка онемела. Хватая воздух ртом и раздувая ноздри, она лишь хлопала ресницами, торчащими пиками в разные стороны от килограмма туши на них. Видя её растерянность, я погладила девушку по щеке и примирительно сказала:

— Извини, дорогая, это я не тебе, а твоей богине! Работать не хочет, обленилась совсем. Включает носителю какие-то мультики, а сама день и ночь дрыхнет. Мало, что ленивая, так придумала отмазку. Свою лень назвала медитацией. Ох, доиграешься ты с этой медитацией, голубушка! Твой носитель — кожа да кости, есть отказывается.

Блондинка задрала носик, поправила пёрышки волос и бросила мне:

— Хам! — и помолчав, добавила:

— Сморщенный и пузатый.

Я расплылась в улыбке:

— А ты, выходит, решила похудеть? Ну-ну, как бы анорексия не началась. Да-да, тот самый маразм, родная.

Блондинка покраснела, но не от стыда, а от злости, губы поджала; вот-вот глаза нальются кровью, и она кинется на меня подобно разъярённому носорогу. Правда, её худосочное телосложение меня совсем не впечатлило, но кроваво-красные длинные ногти, могли поранить не хуже когтей опасного хищника. В этот момент из глаз окаменевшего Бога-царя ударил яркий свет. Видимо, возня и склока шумных «козявок» Ему начала надоедать. Я зажмурилась, а открыв глаза, пришла в себя в любимом кресле.

Кстати… интересное выражение «придти в себя». После прогулки по мирам информации, словно по волнам радиоэфира, я возвращалась домой. Возвращалась в обжитой и родной дом, где поскрипывают перегородки и полы, иногда сквозняками продувается чердак, на ночь закрываются ставнями окна, готовит кухня и исправно работает отопление, а также… канализация и водопровод. Некоторые называет его биоскафандром, а для меня он — дом, данный на время, и его не хочется покидать навсегда. Кто-то, оставляя его, надеется на любовь и утешение, кто-то боится мук ада, а мне жаль расставаться с моими тараканами, ведь к одиночеству привыкла, муки ада «повезло» испытать уже в этом мире, утешения не требуется, а всепроникающей и всепоглощающей любви опасаюсь.

Наверное, подумали: «Вот, дурёха!» — и будете правы. Городская дурочка, которой Ямус с сарказмом или лестью, с ложью или плёткой боли давал представление о том месте, где мы все когда-нибудь окажемся, и о том, в котором сейчас живём. Мой материалистический взгляд на окружающий мир он разбил в пух и прах. Вначале неизведанное было интересным, хоть и страшным, но когда перестала спать, а в душе поселились тоска, холод и раздражение, я поняла, что стала рабой; что нужно решаться на крайние меры и проверить, в каком качестве нужна Повелителю мёртвых: живой игрушкой или баночкой энергетика. Конечно, проверка могла стать смертельной, но я так отчаялась, что отступать уже не могла. Живая игрушка для него оказалась предпочтительней. Как относиться к своей победе? Радоваться или в будущем ждать более страшных экспериментов? Честно… не знаю, как не знаю, для чего меня подвергали столь жестоким испытаниям.