Запись №13

В тот вечер Селезин приехал на «грядку» с сыном. Восемнадцатилетний парень согласился неделю поездить со мной охранником, так как у ночного клуба «Фараон», что находился в трёх кварталах от нашего кафе, убили таксиста. Сергей уговаривал пару недель не ездить на заработки, предлагал деньги взаймы, но я не соглашалась — не хотелось ещё большей зависимости, ведь Сергей был незаменимым помощников во многих делах, и злился, когда предлагала оплату за услуги. К тому же его жена стала косо на меня поглядывать. Мне бы послушаться Соловья, но от судьбы, как известно, не убежишь и не объедешь окольной дорогой.

Во втором часу ночи к нам сел пассажир — хорошо одетый подвыпивший молодой парень. С самого начала он мне не понравился, было что-то в его поведении нехорошее, вызывающее: подошёл, постучал ногой по колесу, демонстративно присел на капот. Мои тараканы зашебуршали:

«Не стоит с таким связываться».

Я привыкла на них полагаться, поэтому хотела отказать, но не явно, чтобы не понял, ни он, ни таксисты на «грядке», ведь моя машина стояла первой, — значит, я должна была его везти. Он, увидев, что я положила голову на руль и ни как не реагирую, посчитал это за моё пренебрежение или колебание и заявил:

— Женщина за рулём — к беде.

По спине прошёл холодок — голос парня показался знакомым, кого-то напоминал, но я не стала копаться в памяти, а спокойно ответила:

— Не садитесь, если не уверены. Идите к следующему такси, там мужчина. Двадцать лет за рулём, профессионал.

— А я рискну, — ответил пассажир, обошёл автомобиль и, бесцеремонно распахнув дверцу, сказал Андрею, сыну Селезина:

— Освободи место, я сяду рядом с мадам-драйвер.

Его самоуверенное, нагловатое поведение меня начало раздражать. На капризы пассажиров всегда старалась реагировать спокойно, но этот молодой человек одним только голосом будоражил мои нервы, ужасно злил.

— Садитесь сзади или вообще не садитесь, — отрезала я.

— Секьюрити? Ну, ну… Да вы не бойтесь, мадам, я не бандит, — ухмыляясь успокоил он и сел на заднее сидение. Ну, не выгонять же его из салона — скрепя сердце, пришлось везти. Но предчувствие меня не обмануло. Чуть отъехали, как начался сущий ад из капризов, обвинений и хамства. То я везу его не по тем улицам, то — не с той скоростью, то ему нужно в магазин круглосуточной торговли, то не там припарковалась. А уж оскорблений: «Кто такой кукле руль доверил?» или «Муж зарабатывать деньги выгнал. Ни на что другое не годна?», я наслушалась сполна, и терпение лопнуло. Заблокировала на центральном замке дверцы машины и «погнала сто восемьдесят кобыл» через весь город к мосту. Пассажир орёт, что он из нас отбивные сделает, матерится. Андрей слушал, слушал, потом повернулся и наставил на хама пневматический пистолет:

— Заткнись, хорёк! А то дырку во лбу сделаю!

Пассажир примолк. На мосту, за триста метров до поста ГАИ, высадили негодяя. Он посмотрел мне в глаза очень внимательно и зло бросил:

— Ну, кукла, тебе это даром не пройдёт!

— Пройдись пешком и охолонись, придурок, — насмешливо ответил Андрей.

Я поняла, что парень не просто блефовал, вняла угрозе и две недели не ездила на «грядку», таксовала в микрорайоне. Зарабатывала мизер, но это лучше, чем быть избитой подонками. За это время два раз звонили ночью и молчали в трубку, а в третий раз услышала знакомый нагловатый голос:

— Привет, мадам-драйвер! Если завтра не приедешь к кафе, своего сына можешь потерять.

— Чего тебе надо? — спросила я.

— Чтобы заплатила за свой косяк.

— Ещё чего захотел! Денег у меня нет.

— Мне твои деньги не нужны. Сам тебе заплачу за ночь, если постараешься. Натурой отплатишь, поняла? Строптивость бывшему мужу показывай, а со мной постарайся быть послушной, страстной и ласковой, не то…

— Пошёл к чёрту! — не дослушав, бросила трубку.

На душе пусто и гадко. Какой-то наглый сопляк мне такое предлагает — ужас! Вот зачем молодому гламурщику понадобилась старая тётка? Парню от восемнадцати до двадцати трёх лет, высок, плечист (не иначе качает мускулатуру или занимается спортом), одет очень дорого и стильно, волнистые светлые волосы в художественном беспорядке, упрямый подбородок и губы в сардонической усмешке выдают самолюбивый, коварный нрав, и выглядит он не мальчишкой-тинейджером, а молодым мужчиной, — короче, ходячее вожделение и слёзы для девушек, а как заматереет этот мачо — для женщин любых возрастов. Чем же я вызвала интерес у молодого, голодного волка? Богатым сексуальным опытом? Увы, секс не моё хобби, в этом он явно просчитался. Любовниками никогда не увлекалась, «Камасутру» не читала, и вообще — стеснительна и консервативна по натуре. Самоутверждение через глумление над женщиной, годящейся ему в матери? Вполне возможно. Ох-хо-хо, юный злодей желает набраться практического опыта. Но я не мазохистка, не горю желанием стать наглядным пособием для извращений начинающего садиста.

Поговорить бы с кем, пожалиться, а никого рядом. Может, я мужеподобное существо, поэтому мужчины бросают? Подошла к зеркалу, покрутилась — женщина как женщина: лицо — миловидное, шея — тонкая, плечи и талия — узкие, грудь — третьего размера, бёдра и ягодицы — округлые, без видимого целлюлита, ноги — ровные. Может, характер у меня мерзопакостный? Но конфликтов особых не припомню, сплетен терпеть не могу, негативно высказываюсь о людях, только если доведут до белого каления, да и то… лишь половину того, что думаю. Обычно улыбаюсь, здороваюсь — и прохожу мимо. В этом, видимо, вся загвоздка. Детство и юность научили никого слишком близко не подпускать — из прихоти, зависти, непонимания или дурости сделают больно, причём женщины в первую очередь как существа более коварные и тонкие. Мужчины, они проще, без особой каверзности и затей, поэтому вокруг меня мужчины, даже в виде духов и прочих странных существ, а завалящей подруги или приятельницы нет как нет. Мужчинам не всё расскажешь, даже духовным существам, — могут не понять. У них или машины, рыбалка да футбол на уме, или философские проблемы не ниже вселенских. Одна я… с тараканами, и это уже не экзотика, а диагноз.

В киоске купила бутылку кагора (с детства полюбила это сладкое вино, бабушка-соседка им причащалась и мне в столовой ложке давала попробовать на Пасху перед крашеным яичком и чаем с куличом) и в одиночку, словно алкоголичка, цедила её до утра, разговаривая сама с собой. Палата номер шесть, чесслово!

Шантаж негодяя проигнорировала, но сына провожала и встречала из школы, несмотря на его бурные протесты, и гулять разрешала только во дворе. Однако без твёрдых заработков жить сложно, что откладывала на чёрный день, утекло меж пальцев, и через три недели я приехала к кафе.

За время моего отсутствия вывески на здании, где размещалось кафе «Парадиз», изменились. Рядом с кафе теперь посверкивало рекламой казино «Рио» вместо всеми забытого дома быта, а в полуподвальное помещение бывшей фотографии, что соседствовало с пивбаром «Эль», завлекала компании сауна «Золотая рыбка» нарисованной на щите грудастой русалкой. Такое кучное расположение злачных и развлекательных мест пришлось по душе таксистам нашей «грядки», но и принесло неприятности: и клиент повалил валом, и прибавилось конкурентов, желающих выжить нас с хлебного места.

Весь день дождь то накрапывал, то преставал, а к вечеру небеса разверзлись ливнем. Я встала в конец колонны из четырёх такси, но мужики посигналили, мигая фарами, чтобы вставала вперёд. Встала. Через десять минут сел первый пассажир. Но проехать мы смогли лишь два квартала.

На улице и так темно, льёт дождь, как из ведра, дворники не успевают лобовое стекло очищать. Подъезжая к перекрёстку, вижу, что загорелся зелёный сигнал светофора. Не снижая скорости, катим дальше, и вдруг на перекрёсток вылетает джип и перед самым носом «Марка» кидается наперерез. Я жму на тормоза, стараюсь вывернуть руль и уйти от столкновения — куда там! В одно мгновение тёмно-серый монстр сорвал с моего «Марка» бампер, разбил фары, решётку радиатора и развернул нас на сто восемьдесят градусов, а сам с пропоротой задней дверцей вылетел на тротуар, чуть не сбив двух пешеходов. Нас так мотануло, что если бы не была пристёгнута, разбила бы голову, как спелый арбуз. Мужчина-пассажир пару минут приходил в себя, а потом спросил:

— Что это было?

Несколько мгновений ничего не соображала и не могла ничего сказать, да ещё обзор закрывал вздыбившийся диким скакуном капот. Потом меня как прорвало:

— Ах, ты ж сволочь! Ездун недоделанный!

Хотела выйти из машины и сказать всё, что об этом «ездуне» думаю, подёргала дверь — заклинило. Пассажир вышел и помог снаружи дверь открыть. Стараюсь дышать глубоко, чтобы не орать на приближающегося водителя джипа, и вдруг, будто удар под дых, — знакомая наглая улыбка. Застыла соляным столбом, не то чтобы говорить, дышать почти не могла.

— Ну, что? — усмехнулся лихач. — Говорил же, таким куклам права нельзя выдавать.

Тут только я отмерла и давай кричать:

— Гад! Мразь! Что ты наделал?!

А молодой наглец рывком притянул меня к себе, что чуть нос не оцарапала об застёжку его куртки, и зло зашептал на ухо:

— Не ори, дамочка! Это не я наделал, а ты. Хотел с тобой по-хорошему, но ты не поняла. Теперь попала конкретно.

У меня от его жаркого шёпота мурашки поползли по телу, и показалось, что он сейчас меня или отшвырнёт от себя, как собачонку, или ударит, такая ненависть была во взгляде и в свистящем шепоте. Я втянула голову в плечи, зажмурилась, ожидая неизбежного, — и почувствовала, что наглец, отпустив мой жакет, заботливо поднял мне воротник. Я недоумённо распахнула глаза, он пристально смотрел на меня тяжёлым, оценивающим взглядом, потом ухмыльнулся и сказал:

— Думай, кукла, думай! — повернулся и зашагал к своему джипу, уткнувшись носом в пейджер. Я неподвижно стояла и смотрела ему вслед, быстрая смена его настроения меня пугала.

«Какой-то ненормальный», — пронеслось в голове. Видя, что на тротуарах останавливаются прохожие и любопытно разглядывают машины и меня, поплелась к «Марку». Но зеваки, постояв под дождём немного и обменявшись мнениями, разошлись по своим делам, и только я да разбитый «Марк» мешали редким автомобилям, спешащим в ту или другую сторону.

Я стояла рядом с покалеченным автомобилем Александра, не замечая холодных струй дождя, придавленная печалью, что от нашего знакомства не осталось ни-че-го, даже прощальный дар пришёл в негодность. Сердце сжималось от предчувствия беды. Авария была подстроенной, теперь я это понимала. Так меня ненавидеть, чтобы пожертвовать дорогим автомобилем? За какие-такие грехи и деяния?

«Нет. Тут что-то не то, — зашебуршали мои тараканы. — Он прельстился не твоими прелестями. И месть, возможно, не самое главное. На кону есть более значимое… Боже мой! — похолодело внутри. — Мамина квартира! Значит, он обо мне всё разузнал».

И это был удар под дых. Оплачивать ремонт дорогого автомобиля мне нечем. Мой «Марк» тоже разбит и не застрахован. Квартира мамы пока не перешла в мою собственность, но отведённые законом полгода истекали через месяц. На небольшую арендную плату и заработок «бомбилы» мы с сыном сводили концы с концами и могли откладывать деньги на значимые покупки. А что теперь? На что жить, если заберут квартиру?

Пока предавалась страхам и унынию, подъехал Селезин.

— Что случилось, Лёля?

Я вкратце рассказала о происшествии.

— Где твой пассажир? Он — свидетель.

Кручу головой туда-сюда — вокруг темнота, дождь и пассажира не видно.

Уехал мой свидетель на попутке или ушёл пешком, пока клювом щёлкала.

— Ты его данные записала? — спросил Сергей.

— Неа, — отрицательно покачала головой и расплакалась. Сергей прижал меня к своей мокрой кожаной куртке:

— Ну, не плачь, Лёха. Иди лучше в машину — ты вся промокла.

Он усадил меня в свою машину, а сам пошёл разбираться с наглым подставщиком. Вскоре Сергей вернулся назад и сообщил:

— В джипе сидят две девахи. Утверждают, что были прохожими и всё видели. Врут мерзавки, но ментам их показаний будет достаточно. У тебя ведь свидетелей нет. Говорил тебе, купи пейджер. Сообщила бы мне, я бы быстро настоящих свидетелей нашёл и опросил.

— И что девки говорят? — спросила упавшим голосом.

— А-а… — махнул он рукой. — Что ты ехала очень быстро, превысила скорость, поэтому не смогла затормозить на красный сигнал. Что он ехал на зелёный, тебе сигналил, когда увидел, что не хочешь пропускать. Короче, что он им скажет, то они и оттарабанят.

— Ясно, — вымолвила я и опустила голову. Я уже прощалась с квартирой мамы, но не знала, как жить дальше. Была надежда, что от продажи останутся деньги, и я смогу починить свой автомобиль. Ну, и злость на себя плавно перетекла на злость к бывшему мужу:

«Всё, Коленька! Хватит быть папашей без обязательств. Будешь платить нормальные алименты. Наш сын ничуть не хуже другого твоего ребёнка».

Но я тогда ещё не осознала, в щупальца какого спрута попалась, какие деньги и какие люди стояли за спиной молодого негодяя.

Гаишников мы ждали полтора часа. Соловей уехал, ему нужно было работать, а на меня навалилась апатия, особенно после того, как услышала, что отец отморозка — генеральный директор автоцентра «Лада». И было от чего переживать, автопарк ГАИ на семьдесят процентов состоял из «жигулей», а это значит, что с гендиректором автоцентра их руководство в приятельских отношениях. Когда об отце подставщика услышали милиционеры, то на мои объяснения уже не обращали внимания, ведь ни свидетелей, ни доказательств у меня никаких не было. Я не ждала аварии и к ней не готовилась.

— Станислав Корольков — сын уважаемого человека, серьёзный молодой человек, играет в футбольном клубе защитником, учится на юриста. Вы сами согласились, что он — трезвый. Не мог парень на красный свет ехать. Он не торопился, вас видел — свидетели это подтверждают. Зачем ему портить дорогую машину? Сами подумайте… ну, абсурдные обвинения: превышать скорость… в дождь, под запрещающий сигнал… и всё ради того, чтобы вам отомстить? А если бы вы поехали другой дорогой, притормозили вон у того киоска… что тогда? Врезался бы в кого-нибудь другого? На глупца он не похож, — рассудительно вещал похожий на колобка, поставленного на ножки, гаишник, выписывая штраф.

— Посмотрите, какой у него длинный тормозной путь, — не сдавалась я.

— И что? Он хотел уйти от столкновения, чуть прибавил скорости. А тут вы его стукнули и придали ускорение автомобилю.

— Я ехала на зелёный, думала, что он остановиться, понимаете?

— Понимаю, всё понимаю. Дождь, дворники плохо работают, перекрёсток не освещён, а вы ехали быстро. Свидетельницы рассказали, что именно вы ехали быстрее, чем сорок километров в час. Наверное, и знака не заметили, не смогли вовремя затормозить на скользкой дороге. К любому перекрёстку нужно подъезжать, снижая скорость, даже на разрешающий сигнал светофора, — назидательно бубнил «колобок».

Я поняла, что все мои объяснения бесполезны, поэтому подписала протокол со своими замечаниями. Дружная троица укатила на джипе, следом за машиной ГАИ, а я поплелась к кафе, уставшая, поникшая, промокшая. Уже на следующий день мне нужно было встречаться с подлым Славой у оценщика в автоцентре его папы.

А дальше закрутилось всё очень быстро. Цена ремонта была такой, что мне стало казаться, будто джип «Прадо» изготовлен из золота. Да ещё потеря товарной стоимости составила треть цены за ремонт. Мой телефон каждый вечер разрывался от ругательств, угроз и грязных намёков Королькова-младшего, что его приходилось отключать. Это не устроило молодого хулигана, почуявшего вседозволенность. Через две недели, идя из магазина, я увидела припаркованный серебристый седан.

Сумерки, воскресенье, на улице никого. Иду, а внутри поднимается тревога, хочется остановиться и повернуть назад, но успокаиваю себя мысленно:

«Чего испугалась? Ещё двадцать метров, завернёшь за угол — и дома. Во дворе молодёжь лузгает семечки… Когда уходила, Маринка с двумя ухажерами сидела у подъёзда».

Но кого я хотела успокоить: своих тараканов, почувствовавших угрозу? Их нужно не успокаивать, а слушаться, но я лишь решила прибавить шаг. Когда поравнялась с седаном — открылись дверцы, и из машины выскочил Корольков с незнакомым парнем. От неожиданности я растерялась, даже подумала, что сейчас меня затолкают в машину и увезут. Мысль о том, что будут бить, как-то не приходила, видимо, из-за того, что после аварии он меня не ударил, хотя хотел. А парни решили меня напугать: незнакомец держал, выкрутив руки за спину; Корольков орал, что я, «безмозглая дура», разбила его дорогое авто, что отвечать за «свои косяки» не тороплюсь, что его терпение на исходе и стоит «вправить» мне мозги. Свою гневную тираду он щедро пересыпал отборными ругательствами и несколько раз замахивался, но не бил, очевидно, нравилось, что жертва в испуге закрывала глаза и горбилась, ожидая удара. Ударил он только один раз, отвесив пощёчину, и проорал, что я своим «телячьим молчанием» вынудила его. Потом ухватил меня за подбородок, запрокинул голову и приблизился так, что его нос коснулся моего лба, а губы — моего носа. Я инстинктивно зажмурилась, ожидая новой жестокой выходки, но лишь почувствовала, как шевелятся его губы, и услышала:

— Думай, кукла! Время почти вышло, — и через мгновение ощутила себя свободной.

Тяжело дыша, я стояла зажмурившись — вдруг ударят, но услышав шаги, открыла глаза и увидела удаляющиеся спины. Присев на трясущихся ногах, подобрала пакет с продуктами — хулиганы сели в машину и, лихо развернувшись, уехали.

Отнеся продукты домой, рассказала всё Якименко, который в этот вечер был дома по причине сильных отёков на ногах. Он покряхтел, поворчал, но отвёз меня к Селезину, «бомбившему» у железнодорожного вокзала. С Сергеем мы съездили в опорный пункт милиции, где я написала заявление на хулиганов. Понимала, что негодяев не посадят, но нервы немного потреплют, что отобьёт желание не только приезжать, но и звонить.

Так оно и вышло, ведь побоев не было, судебный эксперт обнаружил лишь небольшие синяки на запястьях. Однако моё заявление приняли и пообещали во всём разобраться. Корольков-младший с тех пор не появлялся — за дело взялись более старшие, опытные товарищи.

Вначале на пороге моей квартиры возник Корольков-старший. Его лицо на несколько мгновений мне показалось знакомым, где-то я уже с ним пересекалась, но потом отбросила эту мысль. Мало ли где? Живём в одном городе, ходим в одни магазины, кинотеатры; могла увидеть на улице или в местных теленовостях. Расхаживая по прихожей и кухне, словно в своём кабинете, генеральный директор вещал, что его сын — воспитанный молодой человек, а моё заявление в милицию — это попытка шантажа, чтобы не платить за ремонт; что я, «хитрая, изворотливая дамочка», специально наделала себе синяков, в надежде опорочить их семью; что деньги должна отдать в недельный срок, иначе они подадут в суд.

Я сидела за обеденным столом и наблюдала, как оратор маятником плавно перемещался туда-сюда, и думала:

«Ах, как он импозантно прохаживается! Руководитель — и этим всё сказано. Дядечка метит в депутаты Государственной думы или губернаторы. Нда… и фигура внушительная, и голос назидательный. Ему бы в литераторы… учил бы нас, «быдло», как правильно жить, но вот закавыка — канцеляризмы сплошным потоком».

За размышлениями о будущей судьбе гендиректора даже не заметила, что он остановился напротив… и внимательно меня разглядывает. Вот же препротивнейшая черта — выпадать из действительности в своих фантазиях!

— Что вы сказали? — виновато улыбаясь, поинтересовалась я.

— Через неделю мы подадим в суд, — отчеканил Корольков-старший.

— А-а? Пожалуйста-пожалуйста! Это ваше право. Но прошу ко мне больше не приходить, а то «изворотливая дамочка» может вас обвинить в изнасиловании, — лучисто улыбаясь, сообщила я. Его авторитет почти придавил меня к стулу, а охранник, шкафом прикрывающий входную дверь, вынуждал излучать доброжелательность и понимание.

— Нахалка! — возмутился гендиректор.

— И вам не хворать, — пожелала я в спину мужчине и закрыла за «группой поддержки» входную дверь, а закрыв, зло прошептала:

«Чтоб тебе в старости никто кружки воды не подал! Иш, вздумал меня судом пугать, крутой перец!»

Но зря я хорохорилась. Вскоре в «группу поддержки» плавно влился наш участковый с какими-то сопровождающими лицами в штатском, и каждый раз — новыми. Участковый интересовался любыми, даже несущественными подробностями дня перед нападением, поведением и словами нападавших, а люди в штатском, между делом, сыпали завуалированными угрозами и старались сунуть нос во все углы. Чего уж они там искали, не знаю, может, произведения искусства или ювелирные украшения? Не найдя, кривились и старались поскорее покинуть квартиру. Когда участковый в третий раз за неделю позвонил в дверь моей квартиры, я, выйдя на лестничную площадку, предупредила, что подам заявление в прокуратуру за давление на потерпевшую, и в спектакле театра марионеток началось второе отделение.

Иск Корольковых был рассмотрен в рекордно короткий срок — через десять дней после подачи заявления. Заседание суда длилось всего двадцать минут. Этого времени оказалось достаточно на зачитывание сути искового заявления, письменных показаний двух свидетельниц и постановления. Постановление суда, надо полагать, было заготовлено заранее. Кроме меня, адвоката Корольковых, судьи и секретаря не присутствовал больше никто. Я попыталась что-то выдвигать в свою защиту, но судья меня даже слушать не стала, сказав: «Всё и так ясно».

На другой день собралась оформлять квартиру мамы в собственность, так как прошли установленные законом шесть месяцев. В комитете по недвижимости сказали, что документы будут готовы через две недели. Через две недели пришла расписаться в нужных бумагах и вдруг узнала, что на мою собственность уже наложен арест судебными приставами. А ещё через три дня позвонила новая хозяйка квартиры и попросила забрать вещи и мебель, иначе всё выбросит на помойку.

Я ходила из одного кабинета в другой, но чиновники не желали ничего слышать, кивая на постановление суда. То, что не соблюдены сроки и меня нагло обворовывают, они не хотели признавать. Квартиру спешно продали за треть цены, и эти деньги покрыли лишь стоимость ремонта джипа Корольковых. На моих плечах ещё остался долг за утрату товарной стоимости автомобиля. Побывав к квартире родителей в последний раз и забрав некоторые вещи и фотографии, я увидела новую хозяйку — фигуристую молодую блондинку.

«Чья-то родственница, не иначе», — подумала я. Что же… я была очень близка к истине.

И вновь в квартире начались странные звонки по ночам. Первый раз позвонили в два часа ночи. Звонок междугородний. Я сплю чутко, подскочила и бегом в прихожую. У самой сердце не на месте: и радость, и страх. Руки трясутся, в голове одна мысль:

«Саша звонит».

Еле выговорила в трубку:

— Да. Слушаю…

В ответ сопение. От нервного напряжения пропал голос, и я зашептала:

— Саша… ты?! Сашенька, не молчи, прошу!

На том конце провода надрывное дыхание. Просипела в трубку:

— Не молчите, говорите!

И вдруг мысль раскалённой иглой: «Корольков!»

Зло крикнула:

— Корольков, сволочь, прекрати!

Дыхание и сопение продолжались.

Я бросила трубку и расплакалась — малолетний садист решил меня сжить со свету. А я надеялась, я думала — это Саша вспомнил обо мне. Гад, гад, гад! Чтоб тебе пусто было, малолетний изверг!

Следующей ночью на звонок не хотела реагировать, но телефон не унимался. Непрекращающееся дребезжание вывело из себя — какой уж тут сон и покой? — подняла трубку:

— Аллё!

В трубке вновь сопение и тяжёлое дыхание.

«Пьяный, что ли?» — подумала я и устало вымолвила:

— Прекрати названивать, подонок.

Хотела уже отключить аппарат, когда в трубке раздалось вымученное:

— Прости, — и далее:

— Пип, пип, пип…

Меня пробрал озноб. Если бы носила короткую стрижку, волосы встали бы на затылке дыбом, ведь в шёпоте слышалось душевное страдание, и сам он был каким-то далёким, почти замогильным. Но звонил не Сидорчук, не его это был голос.

— Какая же мразь, — пробормотала я, качая головой и понимая, что садист просто хочет свести меня с ума.

Вечером третьего дня, ложась спать, отключила телефон. Так поступала пять ночей подряд. После этого звонить по ночам перестали, однако сон стал тревожным, прерывистым, а сновидения — предвещающими большие неприятности. Мне снились мутные ручьи, грязь, прилипающая к обуви, разбивающийся на мелкие осколки бокал вина в моей руке, гнедой конь, на котором скакала во весь опор.

В один из дней, придя из магазина, на столе увидела бумажку с номером телефона.

— Звонил какой-то дядька. Просил ему перезвонить, — сообщил сын.

— Больше ничего не говорил?

— Нет. Называл тебя по имени отчеству.

Положила сумку с продуктами, набрала номер. Незнакомый приятный баритон сообщил:

— Корольков слушает.

Напряжение последних дней, ночные звонки, плохие сны добили, и я раздражённо выдала:

— Когда же ваша подлая семейка оставит меня в покое?! Я ищу работу, не сомневайтесь! Как устроюсь, начну выплачивать долг. Платить буду небольшими частями. Надеюсь, вы не сидите без куска хлеба?

— Нет, не сидим, — ответил баритон. — И не стоит злиться, госпожа Зайцева. Злитесь лучше на себя. Я — дядя Станислава. Именно я подарил ему джип, и… обсудив с братом, готов разрешить нашу общую проблему.

— Каким же образом? — сбавив экспрессию в голосе, поинтересовалась я.

— Хочу предложить работу. Погасите долг, и наша «подлая семейка» перестанет вас беспокоить.

— Вам мало было отобрать квартиру? Хотите сделать своей рабыней?! — вновь взвилась я. Он хмыкнул:

— Хм, вы смешная особа. Начитались разных глупостей. Рабство запрещено законом. Я же предлагаю работу с приемлемой оплатой. Из зарплаты буду вычитать пятьдесят процентов. Согласны на такие условия?

— Как я могу согласиться, когда не знаю, что буду делать и в каких условиях.

— Приходите сегодня к семи часам в кафе «Парадиз». Назовёте себя, и администратор вас проводит.

— Ага, — усмехнулась я. — А там меня заведут в укромный уголок и придушат.

— По-моему, вам нужно лечиться от паранойи, — поставил мне диагноз ресторатор. — Я не бандит, а обычный бизнесмен.

— У нас почти весь бизнес начинался с криминала, так что не надо ля-ля, — с сарказмом парировала я.

— Ну, вам виднее, — услышала в трубку.

— На что вы намекаете?

— Я не намекаю. Меня поразило ваше знание предмета. Случайно не в налоговой полиции работаете? — ехидно поинтересовался ресторатор, а потом, сменив тон беседы, заговорил твёрдо и резко:

— Это всё лирика, а меня интересует срок выплаты долга. Суд вам дал десять дней. Они прошли.

Он помолчал и вдруг рявкнул:

— Не слышу!

Я хотела бросить трубку (пусть корчит большого и злого начальника перед другими), но решила дослушать до конца.

— Госпожа, Зайцева, — вновь заговорил он сдержанно, но холодно и официально. — Я предложил вам выход из затруднительного положения. Если откажитесь, будем настаивать на описи имущества.

— И-и?.. — спросила я. Описывать у меня было нечего, но, памятуя, как стремительно работала судебная машина, стоило опасаться беззакония.

— Без всяких «и»! — отрезал он, привыкший командовать и подчинять. — Жду сегодня ровно в семь. Не придёте — пеняйте на себя!

Я ничего не успела возразить, как услышала сигналы прерванной связи.

— Бросил трубку, хам, — зло пробурчала я. К вечеру всё-таки решила навестить кафе «Парадиз» и узнать, какую работу господин «большой и злой начальник» для меня приготовил, чтобы потом истец не говорил судебным приставам, что я отказывалась идти на контакт и не искала работу.