Запись №4

Я люблю сумерки, когда размываются и изменяются все яркие цвета. Белый цвет становится светло-серым, жёлтый — грязно-сизым, красный и оранжевый — коричневыми, зелёный и синий — чёрными. Они затухают, замедляют частоты колебания, уступая место тьме. Не раз замечала, что вместе с затуханием яркого, насыщенного разноцветья дня в сумерках замедляет свой полёт и ветер.Природа чего-то ждёт, раз за разом погружаясь во тьму. Своего конца? Небытия или рождения нового? Я надеюсь и жду обновления.

В сумерках не видно теней не живых, но проявляются живые тени. В сумерках хорошо хищникам. Бойтесь, жертвы! Ваш страх так притягателен, так сладок. Хищники вас любят, вами наслаждаются, с вами играют. Если не хотите быть жертвами — сражайтесь. Когтями, зубами, мускулами, а главное — силой духа. Надо только верить в себя, ведь жизнь — это борьба. Не бойтесь смерти, она тоже любит поиграть и иногда заигрывается, давая нам шансы для борьбы и локальных побед.

В сумерках я занималась спиритическими сеансами. Придя с работы, готовила ужин и разговаривала о своих проблемах, желаниях и о недалёком будущем с духом бабушки по материнской линии и духом отца. Больше мне поговорить было не с кем. Многие мои переживания мама считала надуманными и несерьёзными, ведь с деньгами проблема решилась, когда я перешла на работу в малое предприятие, занимающееся перепродажами, посредничеством и выпуском местных стройматериалов для дачников. С бывшими подругами я давно не общалась, где живут и чем занимаются — не знала, а плакаться сослуживцам или соседям — это дать лишний повод для пересудов и сплетен. Но проблема брошенной жены и неясного будущего требовала поддержки, понимания и разъяснения, и я общалась с духами умерших два-три раза в неделю. А чего ещё ожидать от женщины с тараканами в голове — только подобной несусветной глупости. Через три месяца дух отца предупредил, чтобы сворачивала общение, ибо открываю свою защиту для проникновения более сильных и опасных представителей тонкого мира. Но предупреждение пришло слишком поздно.

Смерть обычно изображают то старухой с косой, то бледным всадником, то тёмным ангелом. Есть ещё интересное выражение: смерть стоит за плечами. А если смерть наблюдает за тобой всю жизнь — она забавляется? Или она, поглядывая на жизнерадостного человека, смакует его будущий страх и беспомощность? Может, таскаясь за ним по долам и весям, заглядывая через плечо и ожидая удобного момента для получения выигрыша, так привыкает к объекту наблюдения, что из вожделенного предмета мёртвой коллекции (как у какого-нибудь нумизмата, филателиста или филумениста) он превращается в занимательного и почти любимого питомца, этакую живую игрушку? Вроде бы пора забрать приз себе, но закончится игра и станет скучно. Наверное, скука — причина безумств не только людей, но и существ из иного мира, а игра — обыденные будни без страшного, загадочного антуража в виде чёрного ворона, каркающего над головой, или безобразного огромного Вия, перед очами которого даже молитвы — ничто, или белесого расплывчатого призрака, вещающего замогильным голосом. Просто фишку или забавного зверька (по-моему, именно так нас воспринимают представители иного мира) подводят к последней черте, а потом её неожиданно чуточку отодвигают. Что же ими движет? Хорошо бы спросить — только страшновато. Я, например, так и не решилась задать такой вопрос.

Впервые открыто «это» предстало передо мной живой тенью. Сначала на полу появилась небольшое овальное пятно слишком тёмное для тени от мебели. Заметила случайно, бросив косой, быстрый взгляд. Потом внимательно вгляделась. Под моим взглядом тень начала двигаться и подниматься, приобретая объёмность. В то время Сергей Лукьяненко ещё не написал свою первую книгу из серии «Дозоров», а я уже увидела, что означает «поднять свою тень». Тень поднималась, приобретая почти яйцевидную форму, будто невидимый «кто-то» надувал шарик. Зрелище было непонятным и до жути пугающим своей непохожестью на всё увиденное за прожитую жизнь даже с моими тараканами. Хорошо, что тень поднялась не выше полуметра и двигалась в мою сторону очень медленно. Я застыла, охваченная трепетом подкатившего к горлу страха. Вдруг тень, вещество или существо (уж не знаю, как и описать то явление), остановилась и начала исчезать, светлея и расплываясь. Вскоре комната наполнилась едва уловимым ароматом ландыша.

Много позже, когда мы (вообще-то не мы, а самым беспардонным образом «это», прикинувшееся мужчиной) наладили контакт, он сказал, что не хотел меня пугать и сразу ретировался, почувствовав лишь намёки на страх. А запах он оставил (так и хочется написать — подпустил) для определения самого любимого мной. Дни и недели спустя, входя в комнату, я ощущала разные ароматы: душно-сладкие, утонченно-горьковатые, пронзительно-свежие или с древесным мотивом.

Смешно. Мог бы просто спросить о любимом аромате. Хотя — нет, нелогичностью грешу я. Если бы в тот момент он заговорил или связался со мной ментально — завизжала бы и выскочила из комнаты или грохнулась в обморок. Любимый аромат в его представлении заменял, надо полагать, букет цветов. А люблю я, кстати, запах свежевыстиранного белья, принесённого с мороза.

Почему «это» решило «выйти из тени» и прикинуться галантным кавалером? Не знаю, и не хочу знать. Знания приносят печали, так что лучше заблуждаться. Вот моё заблуждение и предположило: «этому» (смерти? дьяволу? демону?) надоело быть незаметным ведущим игры. Выходит — ему тоже присущи гордыня и честолюбие, или захотелось временно изменить свой имидж, придав ему капельку фальшивого либерализма и толерантности. А что? Такая тенденция в нашем мире сейчас в моде.

Окутай он своё появление запахом серы или тлена, и я бы сразу поняла, кто передо мной. Но тогда бы закончилась игра. Проще даме вешать спагетти на уши про электричество, кота и невидимку-прохожего. О причастности к странным происшествиям в моей жизни узнала из его слов, хотя… это обыкновенная ложь, думаю, ведь предстал в образе мужчины, а те, как известно, испокон веку, пользуясь наивностью мягкого женского сердца, поют на все лады различные небылицы. Другого объяснения не нахожу. Чем может быть ценна моя душа и моя жизнь, чтобы спасать, следить, вмешиваться? Ничем, разве что — тараканами. С превеликим удовольствием бы их подарила, но не хотят, подлые, переселяться — прижились.

Только не подумайте, что я считаю лжецами всех мужчин. Ну, что вы! Они — наши царственные и грозные львы, наши смелые и коварные тигры, наши сильные и работящие слоны, наши неутомимые трутни… Ой-ой! Чего-то не то пишу. Они — наша защита и опора, без них мы — никто и ничто. Всё их нутро состоит из правды, потому что не раскидываются ею направо и налево, а хранят, как партизаны, в глубине лесов (а те заповедные муромские леса — их сердца с непролазными чащобами и солнечными полянками), и не выдадут даже под пытками свою главную мужскую правду, если это им не выгодно. Вот какие у нас неподкупные, стойкие мужчины. Их нужно жалеть и лелеять, прощать многое, ведь приходится, бедненьким, всю жизнь играть роль сильных, умных, добрых и смелых рыцарей или джентльменов, или… Кого бы там ещё припомнить? Товарищей? Нет, слишком официально, как на заседании парткома. Мачо? Слишком претенциозно. Мужиков? Слишком грубо. Самцов? Ну, нельзя же их воспринимать только в этом плане. Друзей? Разве можно назвать другом того, кто вымещает на тебе раздражение, изменяет или поколачивает? Лучше всего подходит слово партнёр. Это и любовник, и попутчик, и член, и соучастник. От жизненных коллизий наши партнёры теряются и делают глупости, и боятся чего-то до дрожи в коленках, от боли и обиды им хочется плакать — но нельзя! Держи марку, ты — мужчина.

А нам, женщинам, можно быть и слабыми, и глупыми, и плаксивыми, и трусоватыми. Может, поэтому и живём дольше, что не взваливаем на плечи лишних обязательств, не хотим казаться сильным полом, хотя от природы сильны духом, мыслим сразу двумя долями мозга (следовательно, намного дальновиднее и гибче решаем проблемы), живучи, стрессоустойчивы, видим периферичнее, различаем больше оттенков, запахов и звуков. Мы близки к матушке-природе, поэтому не нуждаемся во власяницах, изнуряющих постах и психоделических средствах, чтобы, выйдя из логических построений, увидеть тонкий план бытия и услышать божественный или дьявольский посыл. Но мужчины самих себя убедили, что дети бога, а мы сделаны из их ребра. И пусть их! За свою гордыню и расплачиваются.

Тру-у!.. Опять мысли, словно лихие скакуны, понесли в непролазные дебри. Притормози, Лёля! Передохни, оглянись назад и напряги память…

Когда мне было шесть лет, произошло первое непосредственное знакомство с электричеством. Я, соседка Люба, которая была на год младше меня, и два приятеля восьми лет от роду играли в недостроенном доме в прятки. Играли пара на пару: то мы прятались, а мальчишки нас искали, то — наоборот.

В подвале лежали неубранные кучи мусора, стояли две стремянки и деревянные подмости. Люба полезла прятаться за стремянку и большую кучу мусора за ней, а я хотела укрыться за подмостями и куском линолеума. Вдруг Люба закричала. Я обернулась и увидела странную картину. Люба, вся трясясь, медленно опускалась на пол. Она что-то шептала, а я не могла понять — что. Кое-как разобрала слово «паук». Я быстро огляделась, но никакого паука не увидела. Тогда я схватила её за руку и поняла, почему она шептали это слово. Меня начала колотить крупная болезненная дрожь и показалось, что всё тело опутывает паутина. Испугавшись, хотела отдёрнуть руку, но пальцы не разжимались. И неожиданно пришло осознание, что мы через несколько мгновений погибнем. Я даже увидела на лице Любы сеть фиолетовых паутинок, которые ползли по её телу вниз, медленно переходя на мою руку.

Потом Люба говорила, что я крикнула: «Нет!», но я этого не помню. В память врезались ползущие паутинки, Любины испуганные, полные боли глаза и моя рука, вцепившаяся в стремянку. Я спасла нас, вытащив из смертельной ловушки «паука». У Любы сильно прогорела правая пятка. Она была обута в босоножки, и конец оголённого провода коснулся незащищенной кожи. Даже спустя несколько лет Люба жаловалась на боли в ноге. Эта страшная история закончилась нагоняем от родителей и запретом ходить на стройку.

В десятилетнем возрасте я вторично «столкнулась» с электричеством. Была ночь. Громыхала гроза. Мы в то время жили в особняке — старинном деревянном купеческом доме. Я проснулась от гулких раскатов грома и услышала, что в комнате родителей работает телевизор. Программа телевидения уже закончилась, и он просто трещал, транслируя белый шум, как сейчас модно говорить. Очень испугалась, что молния может пройти по телеантенне и испортить телевизор, крикнула:

— Мам! Слышишь?!

Она не ответила, из комнаты лишь доносились похрапывания отца. Я встала и босиком побежала к ним в комнату. Едва успела выдернуть вилку из розетки, как из гнёзд розетки вырвались два ослепительно ярких луча.

Остальное действие происходило, будто в замедленном режиме времени. Я помню, что увидела, как два луча света направились за вилкой, стремясь к воссоединению с ней. Тогда бы телевизор сгорел или взорвался. В следующий момент с точки зрения логики я совершила полнейшую глупость — второй рукой преградила путь электричеству. Лучи остановились в сантиметре или двух от моей ладони. Я почувствовала сильное покалывание, давление и теплоту. Вдруг лучи развернулись в усечённый конус с большим основанием у ладони. Конус начал быстро вращаться, а я ощутила щекотание ладони, тихонько засмеялась и отдёрнула руку. Электрический конус стал втягиваться вовнутрь. Ещё мгновение и ослепляющий глаза конус исчез в гнёздах электророзетки, затрещав и ярко вспыхнув напоследок, а в нос ударил удушливый запах расплавленной пластмассы, смешанный с запахом озона.

Утром всё рассказала маме и получила строгий выговор за неосторожность. В глазах, даже когда их закрывала, ещё пару дней плясали зигзагообразные мельтешки, а внутри розетки всё оплавилось, и её пришлось заменить.

Не менее странная история произошла с прохожим, вытащившим меня из-под колёс машины. Тогда я впервые так близко увидела смерть человека.

Стоял апрель; везде блестели лужи, а кое-где и лёд от недавно прошедшего снега. Я торопилась в кино, на предпоследний сеанс. До начала сеанса оставалось менее пяти минут, а я даже не имела билета. Как назло перед самым носом загорелся красный сигнал светофора. Я остановилась, не доходя до края тротуара: на пути серело зеркало грязной лужи. Перескочив через неё, вперёд прошмыгнула худенькая девушка, почти девочка, — видимо, тоже торопилась в кино. Она стояла на краю тротуара, на самом бордюре: голубая курточка, белая мохеровая шапочка и светло-серые сапоги на шпильке. Наконец загорелся зелёный глаз светофора, и пешеходы с обеих сторон улицы двинулись навстречу друг другу.

Слева от нас несколькими секундами ранее остановился автобус, закрывая обзор. Девушка в голубой курточке быстро шла впереди. Я её догнала, поравнялась и была готова обойти, когда кто-то ухватил меня за плечи и потащил назад, на тротуар. Я возмущённо вскрикнула, но не успела обернуться — из-за автобуса, прямо перед моим носом, на большой скорости вылетели белые «Жигули». Я испуганно отпрянула, наблюдая, как в воздухе мелькнула голубая курточка с сапогами, будто тряпичную куклу подкинули вверх. Тело девушки, упав позади промчавшейся машины, ещё немного прокатилось по асфальту и затихло, а в полуметре от меня шлёпнулся на асфальт, слетевший с её ноги сапог. Зрелище ужасное. Я, наверное, целую минуту в полном оцепенении переводила взгляд с неподвижной девушки на серый сапог (взгляд почему-то постоянно цеплялся за кокетливый бантик на голяшке), а потом затрясло от мысли, что вместе с несчастной на асфальте могла лежать и я — изломанная, окровавленная, мёртвая. Обернулась, чтобы поблагодарить спасителя, или, что тоже возможно, упасть ему на руки, так как почувствовала дурноту, — но возле себя не увидела никого. Позади меня улица была пуста, даже на остановке не было ни единого человека — достаточно редкая картина во второй половине дня в центре города. Несколько человек толпилось возле погибшей, но это были прохожие с противоположной стороны улицы или водители из остановившихся машин. Я видела, как они к ней бежали, но не заметила никого, вышедшего из-за спины. Я могла не почувствовать, в какой момент меня отпустили, но безлюдье за спиной вызвало более сильное потрясение, чем вид самой трагедии. На дрожащих ногах, пройдя три квартала вперёд, вышла к очередной остановке, села в подошедший автобус и поехала домой. Кого благодарить за спасение — не знала. Руки, вытянувшие меня из объятий смерти, были очень сильными, вероятно, мужскими. Как спаситель так быстро смог скрыться из виду — долгое время для меня оставалось загадкой.

А кота прежде увидела во сне — грязного, голодного, громко мяукающего. Он из густых сумерек клубком выкатился под ноги. Через неделю, идя вечером после факультативных занятий в институте, заметила среди листвы сирени какое-то белое пятно. Стоял сентябрь. Смеркалось. От шевеления «нечто» стало немного не по себе. Хотела пуститься наутёк, как услышала тихое «мяу».

— Бедненький, — зашептала я, медленно подходя к кусту сирени, чтобы не напугать животное, и вытаращила глаза, когда к ногам из листвы выпрыгнула кошка, очень похожая на животное из сна.

Я вообще-то «собачница», но к любой живности отношусь с уважением: не набиваюсь в друзья, лишний раз не беру на руки, не тискаю, будто игрушку. Поэтому ждала, что предпримет кошка. Она потёрлась об мои ноги и пошла вперёд.

Я тоже двинулась к своему дому. Кошка не отставала, двигаясь рядом перебежками. В наступившей темноте она едва белела на асфальтовой дорожке. Мы подошли в дому. Я открыла калитку, и она, перепрыгнув перекладину, первой очутилась во дворе. Потом спокойно поднялась на крыльцо и смело вошла в дом, хотя должна была опасаться — в то время у нас жила собака, запах которой она, конечно же, сразу уловила.

Тимка радостной мохнатой колбаской выкатился навстречу — и остановился в полуметре, словно наскочив на невидимое препятствие. Прошло несколько секунд и пёсик, повизгивая, вихрем унесся в комнаты. А я с кошкой осталась в прихожей, теряясь в догадках. Наконец, при ярком свете рассмотрела гостью, которая оказалась котом.

Столь крупный экземпляр кошачьей породы ни до того, ни после не встречала. Он был около метра в длину, если мерить от кончика носа до кончика хвоста. Тело покрывала густая длинная шерсть, имеющая грязно-белый, почти серый цвет. Животное подняло крупную голову и посмотрело мне в глаза. Глаза — круглые, большие и ярко жёлтые, излучали, вы не поверите, — интеллект. Стало как-то неуютно, засосало под ложечкой, и я первой отвела взгляд. Животное замурчало и прижалось к ногам, будто давая понять, чтобы его не опасалась.

Мама налила в тарелку молока и отрезала внушительный кусок колбасы. Кот не торопясь принялся за еду. Тимка несколько раз появлялся в кухне, но всякий раз, когда кот поворачивал к нему голову, убегал.

Подле моей кровати лежала Тимкина подстилка. Когда я разделась и легла в постель, кот обнюхал подстилку, фыркнул, подрал когтями и улёгся рядом. Нахальной близости соперника пёсик не ожидал. Он покрутился возле нас поскуливая и ушёл спать в зал. Меня поведение собачки и кота озадачило. Тимка никогда не боялся кошек, на прогулках загоняя их на деревья или другие возвышенности. А странный кот даже не зашипел на собаку — просто повернул к нему голову… и всё, будто знал, пёсик не подойдёт, испугается.

На следующий день мы поняли, что животное — не дикое и не бродячее.

Мама решила помыть кота в ванночке, в которой когда-то купала меня. К нашему удивлению кот не выразил неудовольствия, спокойно пройдя эту «экзекуцию». Не обнаружили мы в его шерсти и блох. А когда он высох, увидели, какое чудо красоты появилось в нашем доме. У него оказалась белоснежная длиннющая шерсть, такая тёплая и шелковистая, что хотелось раз за разом погружать в неё ладони, пропуская волоски сквозь пальцы.

Кот прожил у нас почти восемь месяцев. Никаких кличек он не признавал, на «кис-кис» не реагировал, мяукал, когда хотел выйти погулять на улице — вначале; а когда нашёл в стене сеней прорезанную дыру для ключа (раньше к навесному замку прилагалось только три ключа, два из которых в течение пары лет благополучно терялись, поэтому последний ложился под коврик у двери или вешался в потаённом месте), то и перестал подавать голос совсем. Он спал со мной, нахально запрыгивая на кровать и ложась на бёдра и низ живота, мурчал, словно небольшой заведённый моторчик, внимательно наблюдая большими жёлтыми глазами за отражением эмоций на лице. В такие моменты — даже стыдно признаться — я чувствовала сексуальное наслаждение, ну, и конечно, умиротворение, поэтому позволяла тяжеловесу использовать себя в качестве перинки. Говорят, что животным нельзя пристально смотреть в глаза — они это воспринимают агрессией; но мы смотрели друг на друга: я улыбалась и щурилась, ну а кот… увы, кошки не умеют улыбаться. Через полчаса, уже сонная, от неудобства и тяжести я начинала вертеться, скидывая кота с себя. Тогда кот забирался на подушку рядом с моей головой и засыпал. От такой тёплой мохнатой шапки голове становилось жарко, я сползала с подушки. Утром мы просыпались: кот — на подушке гигантской пуховкой, я — клубочком на матрасе поперёк кровати. Когда у меня болела голова, он, напевая свою монотонную песенку, делал лапами массаж, чуточку выпуская коготки. Через некоторое время головная боль проходила. Экзамены я учила с ним на коленях, а кот, время от времени, протягивал лапу к моему лицу, желая, чтобы обратила на него внимание и наклонилась. Тогда он дотрагивался холодным носом до кончика моего носа, вглядывался в глаза и успокаивался, сворачиваясь в клубок.

На Тимку кот не обращал внимания, собак не боялся, да они к нему и не подходили близко, облаивая издалека. Вадима кот ненавидел, шипел, кусал и царапал до крови, если тот решался до него дотронуться. А однажды вцепился Вадиму в шею, когда тот попытался меня поцеловать. С тех пор бой-френд старался не появляться в нашем доме, вызывая меня стуком в окно. В тот день, когда Вадим предложил выйти за него замуж, и мы об этом радостном событии сообщили моим родителям, кот пропал. Вышел погулять и больше не вернулся.

По словам этого «некто-нечто» получается, что он знал меня с детства. Тогда я его словам не поверила, ведь назвался не иначе как Ихие Мундусом, что означает: «Я есть держава» — так он мне перевёл. А что такое «держава»? Символ власти. Власти над Землёй? Над людьми? Над умершими? Если протянуть логическую цепочку, то это существо — дьявол или его ближайший соратник (гадать и навешивать ярлыки не стану, полагаю, условную градацию придумали люди), а поначалу считала, что он — домовой.