Крыс

Крыс прожил так долго, знал так много, что жить стало нелегко, как будто годы и мудрость давили на плечи, пригибали к земле… К земле — и не к норе, тайнику или червоточинам в угрюмом пространстве, а к отсутствию всего (и самого Крыса). Он томился от неизбежности. И от тяги к странствиям. Но все дороги были исхожены и изучены. Жизнь потеряла привкус приключения и опасности.

Крыс знал, что глиняный кувшин — просто форма, которую приняла утренняя тишина, чтобы овеществить свою гулкую прохладу. Знал, что когда с деревьев падают блёклые листья или тяжёлые набухшие капли, следует слушать — так с тобой говорит то, что не может говорить иначе. Что время — просто материал, который расходуется, как и прочие, и употребляется, чтобы строить норы, убежища, переходы. Что надо запасаться теплом в летние и весенние дни, или пеняй на себя продрогшими одинокими вечерами

Что лучший сыр — в кладовых Гаммельна конца XIII века.

Туда он и отправился в очередной раз — пополнить запасы еды и удачи.

Он смеялся над теми, кто ставит ловушки, ладит замки, вызывает крысоловов разного вида и сорта. Он сбривал шпагой кончики кошачьих усов, отшвыривал капканы, фыркал, чуя глупые приманки.

Набивая заплечный мешок лучшими гаммельнскими сырами, Крыс смеялся в лицо всем, кто хочет сохранить кусочек уюта и богатства только для себя.

И этой весёлой удачи хватало ему на многие месяцы.

И снова был полёт, когда падаешь, кружится голова — и никто не обещает тебе благополучного приземления. А ты всё же выкатываешься из очередной норы, и вот уже вскочил и выхватил блестящую тонкую шпагу. Может, не так ловко и быстро, как прежде… И всё же!

…Город был нынче сонным, сыр — отменно вкусным. И пора была уходить. Но что-то тяготило Крыса. Чего-то не хватало. Может, вот этого… то ли запаха, то ли звука… Тайны и обещания.

Где-то играла флейта, и она сулила юность и радость. Молодую силу и счастье весеннего воздуха. Сулила — а потом как будто отодвигала ширму, и за ней оказывалась юность души, бежали тысячи тропок, шелестели сотни книг. Но и это было ширмой, а там, дальше, была неувядающая вечность и запах несказанных тайн.

Но было и то, что ещё дальше… И ещё…

И Крыс пошёл на голос.

Идти было далеко. Он выбросил мешок с сыром, шпагу, скинул плащ с десятком карманов и важных вещиц.

И наконец почувствовал прохладу, дрожавшую у его ног. Обещавшую ему самую прохладную воду, которая напоит его душу на вечные века… Крыс уходил всё дальше, всё глубже.

И вдруг музыка закончилась. И силы тоже. Крыс мог теперь только лежать на речном песке, глядя сквозь воду на небо, облака…

«Значит, это будет вот так», — подумал он.

Дышать было уже нечем. И тут некто подошёл к нему. Маленькое темное существо наклонилось к Крысу, щекоча усами. Да какое-то там существо. Просто движущийся контур, внутри которого — отсутствие всего и вся. Жадные когти, острые зубки.

Крыс не стал глядеть на него. Даже не шевельнулся, чтобы отодвинуться на чуть-чуть. Смотрел и смотрел свозь воду, её струи и рябь, на белые облака. И первый раз в жизни его осенило — это тоже дорога для него! Только устроенная по-другому, не как его ходы через древесные корни и время.

Облака бегут, неустанно странствуя, и любые места и годы для них — просто проплывающий внизу рисунок.

Крыс поднял лапы к этой текущей и безмятежной вечности. Первый раз от земли — к высоте. Сделал глубокий вздох — последний. Рванулся к белому и голубому, первый раз в жизни падая вверх.

…Чёрные когти царапнули песок, взбаламутив воду, и с досадой втянулись в ничто…